Неточные совпадения
— Да, — промолвил он, откусывая крошечный кусок сахару, — на
меня да на мою старуху жаловаться,
кажись, им нечего.
Вы ведь знаете, что у
меня за жена;
кажется, женщину добрее ее найти трудно, согласитесь сами.
— Что она,
кажется, нездорова? — спросил
я, наконец, Ермолая.
Впрочем, — прибавил лекарь, который все эти отрывистые речи произнес, не переводя духа и с явным замешательством, —
я,
кажется, немного зарапортовался…
Проклятый дощаник слабо колыхался под нашими ногами… В миг кораблекрушения вода нам
показалась чрезвычайно холодной, но мы скоро обтерпелись. Когда первый страх прошел,
я оглянулся; кругом, в десяти шагах от нас, росли тростники; вдали, над их верхушками, виднелся берег. «Плохо!» — подумал
я.
Лощина эта имела вид почти правильного котла с пологими боками; на дне ее торчало стоймя несколько больших белых камней, —
казалось, они сползлись туда для тайного совещания, — и до того в ней было немо и глухо, так плоско, так уныло висело над нею небо, что сердце у
меня сжалось.
Казалось, отроду не бывал
я в таких пустых местах: нигде не мерцал огонек, не слышалось никакого звука.
Я слез и постоял некоторое время на дороге, смутно предаваясь чувству неприятного недоумения. Правое колесо почти совершенно подвернулось под телегу и,
казалось, с немым отчаянием поднимало кверху свою ступицу.
Он вышел и хлопнул дверью.
Я в другой раз осмотрелся. Изба
показалась мне еще печальнее прежнего. Горький запах остывшего дыма неприятно стеснял
мне дыхание. Девочка не трогалась с места и не поднимала глаз; изредка поталкивала она люльку, робко наводила на плечо спускавшуюся рубашку; ее голые ноги висели, не шевелясь.
Усталыми шагами приближался
я к жилищу Николая Иваныча, возбуждая, как водится, в ребятишках изумление, доходившее до напряженно-бессмысленного созерцания, в собаках — негодование, выражавшееся лаем, до того хриплым и злобным, что,
казалось, у них отрывалась вся внутренность, и они сами потом кашляли и задыхались, — как вдруг на пороге кабачка
показался мужчина высокого роста, без шапки, во фризовой шинели, низко подпоясанной голубым кушачком.
Об Якове-Турке и рядчике нечего долго распространяться. Яков, прозванный Турком, потому что действительно происходил от пленной турчанки, был по душе — художник во всех смыслах этого слова, а по званию — черпальщик на бумажной фабрике у купца; что же касается до рядчика, судьба которого, признаюсь,
мне осталось неизвестной, то он
показался мне изворотливым и бойким городским мещанином. Но о Диком-Барине стоит поговорить несколько подробнее.
В этом человеке было много загадочного;
казалось, какие-то громадные силы угрюмо покоились в нем, как бы зная, что раз поднявшись, что сорвавшись раз на волю, они должны разрушить и себя и все, до чего ни коснутся; и
я жестоко ошибаюсь, если в жизни этого человека не случилось уже подобного взрыва, если он, наученный опытом и едва спасшись от гибели, неумолимо не держал теперь самого себя в ежовых рукавицах.
Я отвернулся и быстрыми шагами стал спускаться с холма, на котором лежит Колотовка. У подошвы этого холма расстилается широкая равнина; затопленная мглистыми волнами вечернего тумана, она
казалась еще необъятней и как будто сливалась с потемневшим небом.
Я сходил большими шагами по дороге вдоль оврага, как вдруг где-то далеко в равнине раздался звонкий голос мальчика. «Антропка! Антропка-а-а!..» — кричал он с упорным и слезливым отчаянием, долго, долго вытягивая последний слог.
Он не договорил своей речи и махнул рукой.
Я начал уверять его, что он ошибается, что
я очень рад нашей встрече и проч., а потом заметил, что для управления именьем,
кажется, не нужно слишком сильного образования.
— В столице… ну,
я не знаю, что там в столице хорошего. Посмотрим, может быть, оно и хорошо… А уж лучше деревни,
кажется, и быть ничего не может.
— Не забывайте
меня, Виктор Александрыч, — продолжала она умоляющим голосом. — Уж,
кажется,
я на что вас любила, все,
кажется, для вас… Вы говорите, отца
мне слушаться, Виктор Александрыч… Да как же
мне отца-то слушаться…
Мне стало грустно; сквозь невеселую, хотя свежую улыбку увядающей природы,
казалось, прокрадывался унылый страх недалекой зимы.
Но особенно замечательным
показался мне анекдот, рассказанный самим сановником среди всеобщего радостного молчанья.
— Удивляюсь
я, — продолжал он после небольшого молчания, — отчего здесь блох нету.
Кажется, где бы им и быть?
— А признайтесь-ка, — прибавил он, вдруг взглянув на
меня сбоку, —
я должен вам
казаться большим чудаком, как говорится, оригиналом, или, может быть, пожалуй, еще чем-нибудь похуже: может быть, вы думаете, что
я прикидываюсь чудаком?
Вот
я подумал, подумал — ведь наука-то,
кажись, везде одна, и истина одна, — взял да и пустился, с Богом, в чужую сторону, к нехристям…
— Однако, — прибавил он, подумав немного, —
я,
кажется, обещал вам рассказать, каким образом
я женился. Слушайте же. Во-первых, доложу вам, что жены моей уже более на свете не имеется, во-вторых… а во-вторых,
я вижу, что
мне придется рассказать вам мою молодость, а то вы ничего не поймете… Ведь вам не хочется спать?
Кажется, — прибавил мой сосед, опять взглянув на
меня сбоку, —
я могу пройти молчанием первые впечатления деревенской жизни, намеки на красоту природы, тихую прелесть одиночества и прочее…
А
я сидел, сидел, слушал, слушал, глядел, сердце у
меня расширялось, и
мне опять
казалось, что
я любил.
— Тс… тс… — прошептал он и, словно извиняясь и кланяясь в направлении кантагрюхинского голоса, почтительно промолвил: — Слушаю-с, слушаю-с, извините-с… Ему позволительно спать, ему следует спать, — продолжал он снова шепотом, — ему должно набраться новых сил, ну хоть бы для того, чтоб с тем же удовольствием покушать завтра. Мы не имеем права его беспокоить. Притом же
я,
кажется, вам все сказал, что хотел; вероятно, и вам хочется спать. Желаю вам доброй ночи.
— Пожалуйте, ваше благородие, к нам в дом, — ответил казачок с низким поклоном, — Пантелей Еремеич,
кажись, умирать собираются, так вот
я и боюсь.
И тем страшнее
кажется мне это лицо, что по нем, по металлическим его щекам,
я вижу — силится… силится и не может расплыться улыбка.
И,
кажись, не сильно
я расшиблась, потому — скоро поднялась и к себе в комнату вернулась.
Так мы ехали, ехали… Но вот уж и конец подошел лугам,
показались лесочки, распаханные поля; деревушка в стороне мигнула двумя-тремя огоньками, — до большой дороги оставалось всего верст пять.
Я заснул.
Я поднял голову… точно, они: и телега их, и лошади. На пороге питейного заведения внезапно
показался знакомый великан в полушубке.
Неточные совпадения
Хлестаков (придвигаясь).Да ведь это вам
кажется только, что близко; а вы вообразите себе, что далеко. Как бы
я был счастлив, сударыня, если б мог прижать вас в свои объятия.
Хлестаков. А, да
я уж вас видел. Вы,
кажется, тогда упали? Что, как ваш нос?
Анна Андреевна. Помилуйте,
я никак не смею принять на свой счет…
Я думаю, вам после столицы вояжировка
показалась очень неприятною.
Купцы. Ей-богу! такого никто не запомнит городничего. Так все и припрятываешь в лавке, когда его завидишь. То есть, не то уж говоря, чтоб какую деликатность, всякую дрянь берет: чернослив такой, что лет уже по семи лежит в бочке, что у
меня сиделец не будет есть, а он целую горсть туда запустит. Именины его бывают на Антона, и уж,
кажись, всего нанесешь, ни в чем не нуждается; нет, ему еще подавай: говорит, и на Онуфрия его именины. Что делать? и на Онуфрия несешь.
И
я теперь живу у городничего, жуирую, волочусь напропалую за его женой и дочкой; не решился только, с которой начать, — думаю, прежде с матушки, потому что,
кажется, готова сейчас на все услуги.