Неточные совпадения
— Вы всё,
кажется, делаете со страстью, — сказала она улыбаясь. —
Мне так хочется посмотреть, как вы катаетесь. Надевайте же коньки, и давайте кататься вместе.
— Так
мне иногда
кажется. Ведь это будет ужасно и для
меня и для нее.
—
Я не во время,
кажется, слишком рано, — сказал он, оглянув пустую гостиную. Когда он увидал, что его ожидания сбылись, что ничто не мешает ему высказаться, лицо его сделалось мрачно.
—
Я нынче зимой должен был,
кажется, обедать с вами, — сказал он, улыбаясь своею простою и открытою улыбкой, — но вы неожиданно уехали в деревню.
— Да постой. Разве
я заискиваю?
Я нисколько не заискиваю. А молодой человек, и очень хороший, влюбился, и она,
кажется…
— Да, вот вам
кажется! А как она в самом деле влюбится, а он столько же думает жениться, как
я?… Ох! не смотрели бы мои глаза!.. «Ах, спиритизм, ах, Ницца, ах, на бале»… — И князь, воображая, что он представляет жену, приседал на каждом слове. — А вот, как сделаем несчастье Катеньки, как она в самом деле заберет в голову…
— О, нет, — сказала она, —
я бы узнала вас, потому что мы с вашею матушкой,
кажется, всю дорогу говорили только о вас, — сказала она, позволяя наконец просившемуся наружу оживлению выразиться в улыбке. — А брата моего всё-таки нет.
— Она очень просила
меня поехать к ней, — продолжала Анна, — и
я рада повидать старушку и завтра поеду к ней. Однако, слава Богу, Стива долго остается у Долли в кабинете, — прибавила Анна, переменяя разговор и вставая, как
показалось Кити, чем-то недовольная.
— Каренина тут,
кажется… отведите
меня к ней.
— На том свете? Ох, не люблю
я тот свет! Не люблю, — сказал он, остановив испуганные дикие глаза на лице брата. — И ведь вот,
кажется, что уйти изо всей мерзости, путаницы, и чужой и своей, хорошо бы было, а
я боюсь смерти, ужасно боюсь смерти. — Он содрогнулся. — Да выпей что-нибудь. Хочешь шампанского? Или поедем куда-нибудь. Поедем к Цыганам! Знаешь,
я очень полюбил Цыган и русские песни.
Казалось, очень просто было то, что сказал отец, но Кити при этих словах смешалась и растерялась, как уличенный преступник. «Да, он всё знает, всё понимает и этими словами говорит
мне, что хотя и стыдно, а надо пережить свой стыд». Она не могла собраться с духом ответить что-нибудь. Начала было и вдруг расплакалась и выбежала из комнаты.
— Откуда
я? — отвечал он на вопрос жены посланника. — Что же делать, надо признаться. Из Буфф.
Кажется, в сотый раз, и всё с новым удовольствием. Прелесть!
Я знаю, что это стыдно; но в опере
я сплю, а в Буффах до последней минуты досиживаю, и весело. Нынче…
«Вот оно!—с восторгом думал он. — Тогда, когда
я уже отчаивался и когда,
казалось, не будет конца, — вот оно! Она любит
меня. Она признается в этом».
— Позволь, дай договорить
мне.
Я люблю тебя. Но
я говорю не о себе; главные лица тут — наш сын и ты сама. Очень может быть, повторяю, тебе
покажутся совершенно напрасными и неуместными мои слова; может быть, они вызваны моим заблуждением. В таком случае
я прошу тебя извинить
меня. Но если ты сама чувствуешь, что есть хоть малейшие основания, то
я тебя прошу подумать и, если сердце тебе говорит, высказать
мне…
— Да вот посмотрите на лето. Отличится. Вы гляньте-ка, где
я сеял прошлую весну. Как рассадил! Ведь
я, Константин Дмитрич,
кажется, вот как отцу родному стараюсь.
Я и сам не люблю дурно делать и другим не велю. Хозяину хорошо, и нам хорошо. Как глянешь вон, — сказал Василий, указывая на поле, — сердце радуется.
Тебе низко
кажется, что
я считаю деревья в лесу, а ты даришь тридцать тысяч Рябинину; но ты получишь аренду и не знаю еще что, а
я не получу и потому дорожу родовым и трудовым….
—
Я не помню,
я,
кажется, ничего не делала, — сказала она.
— Да,
я слышала, что вы живёте в Ментоне с вашею тётушкой,
кажется, М-me Шталь.
Я знала ее belle-soeur.
— Чтобы
казаться лучше пред людьми, пред собой, пред Богом; всех обмануть. Нет, теперь
я уже не поддамся на это! Быть дурною, но по крайней мере не лживою, не обманщицей!
—
Мне не
кажется важным, не забирает
меня, что ж ты хочешь?… — отвечал Левин, разобрав, что то, что он видел, был приказчик, и что приказчик, вероятно, спустил мужиков с пахоты. Они перевертывали сохи. «Неужели уже отпахали?» подумал он.
—
Я не понимаю, к чему тут философия, — сказал Сергей Иванович, как
показалось Левину, таким тоном, как будто он не признавал права брата рассуждать о философии. И эта раздражило Левина.
—
Кажется, погода установилась, — сказал он. — Завтра
я начинаю косить.
— Ах,
я очень рад! — сказал Левин, и что-то трогательное, беспомощное
показалось Долли в его лице в то время, как он сказал это и молча смотрел на нее.
Девушка, уже давно прислушивавшаяся у ее двери, вошла сама к ней в комнату. Анна вопросительно взглянула ей в глаза и испуганно покраснела. Девушка извинилась, что вошла, сказав, что ей
показалось, что позвонили. Она принесла платье и записку. Записка была от Бетси. Бетси напоминала ей, что нынче утром к ней съедутся Лиза Меркалова и баронесса Штольц с своими поклонниками, Калужским и стариком Стремовым, на партию крокета. «Приезжайте хоть посмотреть, как изучение нравов.
Я вас жду», кончала она.
— Ах, как
я рада вас видеть! — сказала она, подходя к ней. —
Я вчера на скачках только что хотела дойти до вас, а вы уехали.
Мне так хотелось видеть вас именно вчера. Не правда ли, это было ужасно? — сказала она, глядя на Анну своим взглядом, открывавшим,
казалось, всю душу.
— Ах,
мне всё равно! — сказала она. Губы ее задрожали. И ему
показалось, что глаза ее со странною злобой смотрели на него из-под вуаля. — Так
я говорю, что не в этом дело,
я не могу сомневаться в этом; но вот что он пишет
мне. Прочти. — Она опять остановилась.
—
Мне нужно, чтоб
я не встречал здесь этого человека и чтобы вы вели себя так, чтобы ни свет, ни прислуга не могли обвинить вас… чтобы вы не видали его.
Кажется, это не много. И за это вы будете пользоваться правами честной жены, не исполняя ее обязанностей. Вот всё, что
я имею сказать вам. Теперь
мне время ехать.
Я не обедаю дома.
Что? Что такое страшное
я видел во сне? Да, да. Мужик — обкладчик,
кажется, маленький, грязный, со взъерошенною бородой, что-то делал нагнувшись и вдруг заговорил по-французски какие-то странные слова. Да, больше ничего не было во сне, ― cказал он себе. ― Но отчего же это было так ужасно?» Он живо вспомнил опять мужика и те непонятные французские слова, которые призносил этот мужик, и ужас пробежал холодом по его спине.
— Вы ехали в Ергушово, — говорил Левин, чувствуя, что он захлебывается от счастия, которое заливает его душу. «И как
я смел соединять мысль о чем-нибудь не-невинном с этим трогательным существом! И да,
кажется, правда то, что говорила Дарья Александровна», думал он.
Сергей Иванович улыбнулся. —
Я очень рад, она,
кажется, славная де… — начал было Сергей Иванович.
— А! — сказала она, как бы удивленная. —
Я очень рада, что вы дома. Вы никуда не
показываетесь, и
я не видала вас со времени болезни Анны.
Я всё слышала — ваши заботы. Да, вы удивительный муж! — сказала она с значительным и ласковым видом, как бы жалуя его орденом великодушия за его поступок с женой.
— Ай, ай, ай! — вскрикнул Левин. —
Я ведь,
кажется, уже лет девять не говел.
Я и не подумал.
—
Я во всем сомневаюсь.
Я сомневаюсь иногда даже в существовании Бога, — невольно сказал Левин и ужаснулся неприличию того, что он говорил. Но на священника слова Левина не произвели, как
казалось, впечатления.
— Едва ли. Он портретист замечательный. Вы видели его портрет Васильчиковой? Но он,
кажется, не хочет больше писать портретов, и потому может быть, что и точно он в нужде.
Я говорю, что…
—
Я,
кажется, имел удовольствие встречаться, — сказал он ему, беспокойно оглядываясь то на Анну, то на Вронского, чтобы не проронить ни одной черты из выражения их лиц.
Портрет с пятого сеанса поразил всех, в особенности Вронского, не только сходством, но и особенною красотою. Странно было, как мог Михайлов найти ту ее особенную красоту. «Надо было знать и любить ее, как
я любил, чтобы найти это самое милое ее душевное выражение», думал Вронский, хотя он по этому портрету только узнал это самое милое ее душевное выражение. Но выражение это было так правдиво, что ему и другим
казалось, что они давно знали его.
— Вот
я и прочла твое письмо, — сказала Кити, подавая ему безграмотное письмо. — Это от той женщины,
кажется, твоего брата… — сказала она. —
Я не прочла. А это от моих и от Долли. Представь! Долли возила к Сарматским на детский бал Гришу и Таню; Таня была маркизой.
— Да, вот эта женщина, Марья Николаевна, не умела устроить всего этого, — сказал Левин. — И… должен признаться, что
я очень, очень рад, что ты приехала. Ты такая чистота, что… — Он взял ее руку и не поцеловал (целовать ее руку в этой близости смерти ему
казалось непристойным), а только пожал ее с виноватым выражением, глядя в ее просветлевшие глаза.
— Во-первых, не качайся, пожалуйста, — сказал Алексей Александрович. — А во вторых, дорога не награда, а труд. И
я желал бы, чтобы ты понимал это. Вот если ты будешь трудиться, учиться для того, чтобы получить награду, то труд тебе
покажется тяжел; но когда ты трудишься (говорил Алексей Александрович, вспоминая, как он поддерживал себя сознанием долга при скучном труде нынешнего утра, состоявшем в подписании ста восемнадцати бумаг), любя труд, ты в нем найдешь для себя награду.
— Он писал мелом. Это было удивительно… Как это
мне давно
кажется! — сказала она.
Мужики у него просили уступить им дешевле луга,
кажется, а он отказал, и
я упрекнула его в скупости.
—
Я с Анной Аркадьевной выросла, они
мне дороже всего. Что ж, не нам судить. А уж так,
кажется, любить…
— О, капитальное дело! — сказал Свияжский. Но, чтобы не
показаться поддакивающим Вронскому, он тотчас же прибавил слегка осудительное замечание. —
Я удивляюсь однако, граф, — сказал он, — как вы, так много делая в санитарном отношении для народа, так равнодушны к школам.
—
Кажется, уж пора к обеду, — сказала она. — Совсем мы не видались еще.
Я рассчитываю на вечер. Теперь надо итти одеваться.
Я думаю, и ты тоже. Мы все испачкались на постройке.
Ты пойми, что
я люблю,
кажется, равно, но обоих больше себя, два существа — Сережу и Алексея.
— Да ведь
я ее давно знаю. Она очень добрая,
кажется, mais excessivement terre-à-terre. [но очень прозаическая.] Но всё-таки
я ей очень был рад.
— Лошади — одно слово. И пища хороша. А так
мне скучно что-то
показалось, Дарья Александровна, не знаю как вам, — сказал он, обернув к ней свое красивое и доброе лицо.
— Очень рад.
Кажется,
я имел удовольствие встретить… у княгини Щербацкой, — сказал он, подавая руку Левину.
— Делал, но всегда бывало совестно, а теперь так отвык, что, ей Богу, лучше два дня не обедать вместо этого визита. Так совестно!
Мне всё
кажется, что они обидятся, скажут: зачем это ты приходил без дела?
— Нет, ты постой. — Она удержала его за руку. — Поговорим,
меня это беспокоит.
Я,
кажется, ничего лишнего не плачу, а деньги так и плывут. Что-нибудь мы не так делаем.