Неточные совпадения
Ну, говори, батюшка,
как же?..» — «
А! ах, Господи, твоя воля!» — восклицал Калиныч во время моего рассказа...
— И пошел. Хотел было справиться, не оставил ли покойник
какого по себе добра, да толку не добился. Я хозяину-то его говорю: «Я, мол, Филиппов отец»;
а он мне говорит: «
А я почем знаю? Да и сын твой ничего, говорит, не оставил; еще у меня в долгу».
Ну, я и пошел.
Скажу вам без обиняков, больная моя…
как бы это того…
ну, полюбила, что ли, меня… или нет, не то чтобы полюбила…
а, впрочем… право,
как это, того-с…
— «
Ну, — подумал я про себя, — плохо тебе, Михайло Михайлыч…»
А вот выздоровел и жив до сих пор,
как изволите видеть.
Стал он им речь держать: «Я-де русский, говорит, и вы русские; я русское все люблю… русская, дескать, у меня душа, и кровь тоже русская…» Да вдруг
как скомандует: «
А ну, детки, спойте-ка русскую, народственную песню!» У мужиков поджилки затряслись; вовсе одурели.
— С горя!
Ну, помог бы ему, коли сердце в тебе такое ретивое,
а не сидел бы с пьяным человеком в кабаках сам. Что он красно говорит — вишь невидаль
какая!
— Да… горячка… Третьего дня за дохтуром посылал управляющий, да дома дохтура не застали…
А плотник был хороший; зашибал маненько,
а хороший был плотник. Вишь, баба-то его
как убивается…
Ну, да ведь известно: у баб слезы-то некупленные. Бабьи слезы та же вода… Да.
— Живу,
как Господь велит, — промолвил он наконец, —
а чтобы, то есть, промышлять — нет, ничем не промышляю. Неразумен я больно, с мальства; работаю пока мочно, работник-то я плохой… где мне! Здоровья нет, и руки глупы.
Ну, весной соловьев ловлю.
— Лучше… лучше. Там места привольные, речные, гнездо наше;
а здесь теснота, сухмень… Здесь мы осиротели. Там у нас, на Красивой-то на Мечи, взойдешь ты на холм, взойдешь — и, Господи Боже мой, что это?
а?.. И река-то, и луга, и лес;
а там церковь,
а там опять пошли луга. Далече видно, далече. Вот
как далеко видно… Смотришь, смотришь, ах ты, право!
Ну, здесь точно земля лучше: суглинок, хороший суглинок, говорят крестьяне; да с меня хлебушка-то всюду вдоволь народится.
—
Ну, хорошо, хорошо, Софрон, знаю, ты мне усердный слуга…
А что,
как умолот?
— Да! (Он почесал свой загорелый затылок.)
Ну, ты, тово, ступай, — заговорил он вдруг, беспорядочно размахивая руками, — во… вот,
как мимо леска пойдешь, вот
как пойдешь — тут те и будет дорога; ты ее-то брось, дорогу-то, да все направо забирай, все забирай, все забирай, все забирай…
Ну, там те и будет Ананьево.
А то и в Ситовку пройдешь.
—
Ну, так
как же, Николай Еремеич? — начал опять купец, — надо дельце-то покончить… Так уж и быть, Николай Еремеич, так уж и быть, — продолжал он, беспрерывно моргая, — две сереньких и беленькую вашей милости,
а там (он кивнул головой на барский двор) шесть с полтиною. По рукам, что ли?
—
Ну,
как тебе угодно. Ты меня, батюшка, извини: ведь я по старине. (Г-н Чернобай говорил не спеша и на о.) У меня все по простоте, знаешь… Назар,
а Назар, — прибавил он протяжно и не возвышая голоса.
Ну,
а как он бы руки тебе стал вязать?» — «
А я бы не дался; Михея-кучера на помощь бы позвал».
«
Ну, — прошамшила ведьма, — я скажу Марье Ильиничне;
как она прикажет;
а вы заезжайте дня через два».
—
Ну, конечно, дело известное. Я не вытерпел: «Да помилуйте, матушка, что вы за ахинею порете?
Какая тут женитьба? я просто желаю узнать от вас, уступаете вы вашу девку Матрену или нет?» Старуха заохала. «Ах, он меня обеспокоил! ах, велите ему уйти! ах!..» Родственница к ней подскочила и раскричалась на меня.
А старуха все стонет: «Чем это я заслужила?.. Стало быть, я уж в своем доме не госпожа? ах, ах!» Я схватил шляпу и,
как сумасшедший, выбежал вон.
Ну, однако ж, наконец и мне стыдно стало; говорю ей: «Матрена, слезами горю не пособить,
а вот что: надобно действовать,
как говорится, решительно; надобно тебе бежать со мной; вот
как надобно действовать».
—
А между тем, — продолжал он после небольшого молчания, — в молодости моей
какие возбуждал я ожидания!
Какое высокое мнение я сам питал о своей особе перед отъездом за границу, да и в первое время после возвращения!
Ну, за границей я держал ухо востро, все особнячком пробирался,
как оно и следует нашему брату, который все смекает себе, смекает,
а под конец, смотришь, — ни аза не смекнул!
— Вы, милостивый государь, войдите в мое положение… Посудите сами,
какую,
ну,
какую, скажите на милость,
какую пользу мог я извлечь из энциклопедии Гегеля? Что общего, скажите, между этой энциклопедией и русской жизнью? И
как прикажете применить ее к нашему быту, да не ее одну, энциклопедию,
а вообще немецкую философию… скажу более — науку?
—
Ну, хоть денег у меня возьми —
а то
как же так без гроша? Но лучше всего: убей ты меня! Сказываю я тебе толком: убей ты меня зараз!
В предчувствии торжества, столь чудным образом повторенного торжества, — Чертопханов загоготал победоносно, потряс нагайкой — охотники сами скакали,
а сами не спускали глаз с лихого наездника, — конь его летел стрелою, вот уже водомоина перед самым носом —
ну,
ну, разом,
как тогда!..
—
А беда такая стряслась! Да вы не побрезгуйте, барин, не погнушайтесь несчастием моим, — сядьте вон на кадушечку, поближе,
а то вам меня не слышно будет… вишь я
какая голосистая стала!..
Ну, уж и рада же я, что увидала вас!
Как это вы в Алексеевку попали?
—
Ну, зимою, конечно, мне хуже: потому — темно; свечку зажечь жалко, да и к чему? Я хоть грамоте знаю и читать завсегда охоча была, но что читать? Книг здесь нет никаких, да хоть бы и были,
как я буду держать ее, книгу-то? Отец Алексей мне, для рассеянности, принес календарь, да видит, что пользы нет, взял да унес опять. Однако хоть и темно,
а все слушать есть что: сверчок затрещит али мышь где скрестись станет. Вот тут-то хорошо: не думать!
— Экая я! — проговорила вдруг Лукерья с неожиданной силой и, раскрыв широко глаза, постаралась смигнуть с них слезу. — Не стыдно ли? Чего я? Давно этого со мной не случалось… с самого того дня,
как Поляков Вася у меня был прошлой весной. Пока он со мной сидел да разговаривал —
ну, ничего;
а как ушел он — поплакала я таки в одиночку! Откуда бралось!.. Да ведь у нашей сестры слезы некупленные. Барин, — прибавила Лукерья, — чай, у вас платочек есть… Не побрезгуйте, утрите мне глаза.
—
А вот намеднись, — кучер его ковать водил.
Ну и заковал. Кузнец, должно, попался неладный. Теперь даже на ногу ступить не может. Передняя нога. Так и несет ее…
как собака.
— Господин почтенный, едем мы с честного пирка, со свадебки; нашего молодца, значит, женили;
как есть уложили: ребята у нас все молодые, головы удалые — выпито было много,
а опохмелиться нечем; то не будет ли ваша такая милость, не пожалуете ли нам деньжонок самую чуточку, — так, чтобы по косушке на брата? Выпили бы мы за ваше здоровье, помянули бы ваше степенство;
а не будет вашей к нам милости —
ну, просим не осерчать!