Неточные совпадения
—
А что,
ведь ты тоже торговлей занимаешься? — спросил я его.
— Милости просим. Да покойно ли тебе будет в сарае? Я прикажу бабам постлать тебе простыню и положить подушку. Эй, бабы! — вскричал он, поднимаясь с места, — сюда, бабы!..
А ты, Федя, поди с ними. Бабы
ведь народ глупый.
Ведь она привязалась к Арине, и Арина это знала и не постыдилась…
А? нет, скажите…
а?
«Что с вами?» — «Доктор,
ведь я умру?» — «Помилуй Бог!» — «Нет, доктор, нет, пожалуйста, не говорите мне, что я буду жива… не говорите… если б вы знали… послушайте, ради Бога не скрывайте от меня моего положения! —
а сама так скоро дышит.
Чувствую я, что больная моя себя губит; вижу, что не совсем она в памяти; понимаю также и то, что не почитай она себя при смерти, — не подумала бы она обо мне;
а то
ведь, как хотите, жутко умирать в двадцать пять лет, никого не любивши:
ведь вот что ее мучило, вот отчего она, с отчаянья, хоть за меня ухватилась, — понимаете теперь?
— Эх! — сказал он, — давайте-ка о чем-нибудь другом говорить или не хотите ли в преферансик по маленькой? Нашему брату, знаете ли, не след таким возвышенным чувствованиям предаваться. Наш брат думай об одном: как бы дети не пищали да жена не бранилась.
Ведь я с тех пор в законный, как говорится, брак вступить успел… Как же… Купеческую дочь взял: семь тысяч приданого. Зовут ее Акулиной; Трифону-то под стать. Баба, должен я вам сказать, злая, да благо спит целый день…
А что ж преферанс?
— Тоже был помещик, — продолжал мой новый приятель, — и богатый, да разорился — вот проживает теперь у меня…
А в свое время считался первым по губернии хватом; двух жен от мужей увез, песельников держал, сам певал и плясал мастерски… Но не прикажете ли водки?
ведь уж обед на столе.
«
Ведь экая натура-то дура, говорит,
ведь вот умрет человек,
ведь непременно умрет,
а все скрипит, тянет, только место занимает да другим мешает».
—
А скажите-ка, Лука Петрович, правду, — сказал я между прочим, —
ведь прежде, в ваше-то время, лучше было?
И
ведь вот опять что удивления достойно: и кланяется им барин, и смотрит приветливо, —
а животы у них от страху так и подводит.
Ведь вот с тех пор и Феклиста не в своем уме: придет, да и ляжет на том месте, где он утоп; ляжет, братцы мои, да и затянет песенку, — помните, Вася-то все такую песенку певал, — вот ее-то она и затянет,
а сама плачет, плачет, горько Богу жалится…
—
Ведь это тебя водяной звал, Павел, — прибавил Федя… —
А мы только что о нем, о Васе-то, говорили.
— Да… горячка… Третьего дня за дохтуром посылал управляющий, да дома дохтура не застали…
А плотник был хороший; зашибал маненько,
а хороший был плотник. Вишь, баба-то его как убивается… Ну, да
ведь известно: у баб слезы-то некупленные. Бабьи слезы та же вода… Да.
— Да, умер. Что ж ты его не вылечил,
а?
Ведь ты, говорят, лечишь, ты лекарка.
— Барин,
а барин, — заговорил он, —
ведь я виноват перед тобой;
ведь это я тебе дичь-то всю отвел.
И
ведь такой удивительный, бог его знает: то молчит, как пень, то вдруг заговорит, —
а что заговорит, бог его знает.
— Размежевались, батюшка, всё твоею милостью. Третьего дня сказку подписали. Хлыновские-то сначала поломались… поломались, отец, точно. Требовали… требовали… и бог знает, чего требовали; да
ведь дурачье, батюшка, народ глупый.
А мы, батюшка, милостью твоею благодарность заявили и Миколая Миколаича посредственника удовлетворили; всё по твоему приказу действовали, батюшка; как ты изволил приказать, так мы и действовали, и с ведома Егора Дмитрича всё действовали.
— Нет-с. Сам придет да прочитает. То есть ему прочтут; он
ведь грамоте у нас не знает. (Дежурный опять помолчал.)
А что-с, — прибавил он, ухмыляясь, —
ведь хорошо написано-с?
— Точно, зеленя недурны, — отвечал главный конторщик, — да
ведь вы знаете, Гаврила Антоныч, осень всклочет,
а как весна захочет.
—
А послушай-ка, признайся, Купря, — самодовольно заговорил Николай Еремеич, видимо распотешенный и разнеженный, —
ведь плохо в истопниках-то? Пустое, чай, дело вовсе?
— Вы что?
а вы с этой старой ведьмой, с ключницей, не стакнулись небось? Небось не наушничаете,
а? Скажите, не взводите на беззащитную девку всякую небылицу? Небось не по вашей милости ее из прачек в судомойки произвели! И бьют-то ее и в затрапезе держат не по вашей милости?.. Стыдитесь, стыдитесь, старый вы человек!
Ведь вас паралич того и гляди разобьет… Богу отвечать придется.
—
Ведь вот как зазнался, — перебил его конторщик, который тоже начинал терять терпение, — фершел, просто фершел, лекаришка пустой;
а послушай-ка его — фу ты, какая важная особа!
Заметьте, что решительно никаких других любезностей за ним не водится; правда, он выкуривает сто трубок Жукова в день,
а играя на биллиарде, поднимает правую ногу выше головы и, прицеливаясь, неистово ерзает кием по руке, — ну, да
ведь до таких достоинств не всякий охотник.
— Ну, как тебе угодно. Ты меня, батюшка, извини:
ведь я по старине. (Г-н Чернобай говорил не спеша и на о.) У меня все по простоте, знаешь… Назар,
а Назар, — прибавил он протяжно и не возвышая голоса.
— «
А что, Вася,
ведь французу с Михеем не сладить?» — «Где сладить?
Дашь ей хлеб из левой руки да скажешь: жид ел, —
ведь не возьмет,
а дашь из правой да скажешь: барышня кушала, — тотчас возьмет и съест.
— Не слишком?..
А скажите, пожалуйста,
ведь цыгане в Москве живут?
Да разве я в своих холопьях не вольна?» — «Да
ведь она не ваша!» — «Ну, уж про это Марья Ильинична знает; не ваше, батюшка, дело;
а вот я ужо Матрешке-то покажу, чья она холопка».
Да
ведь с радости заплакал,
а вы что подумали?
— «Ну, — говорит он, — Петр Петрович, девка-то у вас, мы
ведь не в Швейцарии живем…
а на Лампурдоса поменяться лошадкой можно; можно, пожалуй, его и так взять».
— Что это?
Ведь прах! (И деньги полетели на пол.)
А вы лучше скажите мне, читали ли вы Полежаева?
— Я не сержусь,
а только ты глупа… Чего ты хочешь?
Ведь я на тебе жениться не могу?
ведь не могу? Нy, так чего ж ты хочешь? чего? (Он уткнулся лицом, как бы ожидая ответа, и растопырил пальцы.)
— Договаривайте, друг мой, эх, договаривайте, — подхватил Лупихин. —
Ведь вас, чего доброго, в судьи могут избрать, и изберут, посмотрите. Ну, за вас, конечно, будут думать заседатели, положим; да
ведь надобно ж на всякий случай хоть чужую-то мысль уметь выговорить. Неравно заедет губернатор — спросит: отчего судья заикается? Ну, положим, скажут: паралич приключился; так бросьте ему, скажет, кровь.
А оно в вашем положении, согласитесь сами, неприлично.
— Однако, — прибавил он, подумав немного, — я, кажется, обещал вам рассказать, каким образом я женился. Слушайте же. Во-первых, доложу вам, что жены моей уже более на свете не имеется, во-вторых…
а во-вторых, я вижу, что мне придется рассказать вам мою молодость,
а то вы ничего не поймете…
Ведь вам не хочется спать?
И
ведь она меня любила: сколько раз уверяла меня, что ничего более ей не остается желать, — тьфу, черт возьми! —
а у самой глаза так и меркнут.
«Ну, потешник, — проговорил он наконец сквозь слезы, —
ведь экую штуку выкинул…
а! каков?» — и до самого отъезда он не переставал глумиться надо мною, изредка поталкивая меня локтем под бок и говоря мне уже «ты».
—
А не знаю, батюшка. Стало, за дело. Да и как не бить?
Ведь он, батюшка, Христа распял!
— Ты бы хоть замуж за меня пошла, что ли! — сострил Перфишка, толкнув стряпуху локтем в бок. — Все равно нам барина не дождаться,
а то
ведь со скуки пропадешь!
— Что Поляков? Потужил, потужил — да и женился на другой, на девушке из Глинного. Знаете Глинное? От нас недалече. Аграфеной ее звали. Очень он меня любил, да
ведь человек молодой — не оставаться же ему холостым. И какая уж я ему могла быть подруга?
А жену он нашел себе хорошую, добрую, и детки у них есть. Он тут у соседа в приказчиках живет: матушка ваша по пачпорту его отпустила, и очень ему, слава Богу, хорошо.
— Как погляжу я, барин, на вас, — начала она снова, — очень вам меня жалко.
А вы меня не слишком жалейте, право! Я вам, например, что скажу: я иногда и теперь… Вы
ведь помните, какая я была в свое время веселая? Бой-девка!.. так знаете что? Я и теперь песни пою.
— Экая я! — проговорила вдруг Лукерья с неожиданной силой и, раскрыв широко глаза, постаралась смигнуть с них слезу. — Не стыдно ли? Чего я? Давно этого со мной не случалось… с самого того дня, как Поляков Вася у меня был прошлой весной. Пока он со мной сидел да разговаривал — ну, ничего;
а как ушел он — поплакала я таки в одиночку! Откуда бралось!.. Да
ведь у нашей сестры слезы некупленные. Барин, — прибавила Лукерья, — чай, у вас платочек есть… Не побрезгуйте, утрите мне глаза.
— Ах ты, шут этакой! — промолвил он наконец и, сняв шляпу, начал креститься. — Право, шут, — прибавил он и обернулся ко мне, весь радостный. —
А хороший должен быть человек, право. Но-но-но, махонькие! поворачивайтесь! Целы будете! Все целы будем!
Ведь это он проехать не давал; он лошадьми-то правил. Экой шут парень. Но-но-но-ноо! с Бо-гам!
— Да чего их жалеть-то?
Ведь ворам в руки они бы не попались.
А в уме я их все время держал, и теперь держу… во как. — Филофей помолчал. — Может… из-за них Господь Бог нас с тобой помиловал.