Неточные совпадения
—
А ваше имя как? — спросила помещица. —
Ведь вы, я чай, заседатель?
— Как на что? да
ведь я за него заплатил десять тысяч,
а тебе отдаю за четыре.
— Да послушай, ты не понимаешь:
ведь я с тебя возьму теперь всего только три тысячи,
а остальную тысячу ты можешь заплатить мне после.
— Но позвольте: зачем вы их называете ревизскими,
ведь души-то самые давно уже умерли, остался один неосязаемый чувствами звук. Впрочем, чтобы не входить в дальнейшие разговоры по этой части, по полтора рубли, извольте, дам,
а больше не могу.
— Да чего вы скупитесь? — сказал Собакевич. — Право, недорого! Другой мошенник обманет вас, продаст вам дрянь,
а не души;
а у меня что ядреный орех, все на отбор: не мастеровой, так иной какой-нибудь здоровый мужик. Вы рассмотрите: вот, например, каретник Михеев!
ведь больше никаких экипажей и не делал, как только рессорные. И не то, как бывает московская работа, что на один час, — прочность такая, сам и обобьет, и лаком покроет!
—
А Пробка Степан, плотник? я голову прозакладую, если вы где сыщете такого мужика.
Ведь что за силища была! Служи он в гвардии, ему бы бог знает что дали, трех аршин с вершком ростом!
— Милушкин, кирпичник! мог поставить печь в каком угодно доме. Максим Телятников, сапожник: что шилом кольнет, то и сапоги, что сапоги, то и спасибо, и хоть бы в рот хмельного.
А Еремей Сорокоплёхин! да этот мужик один станет за всех, в Москве торговал, одного оброку приносил по пятисот рублей.
Ведь вот какой народ! Это не то, что вам продаст какой-нибудь Плюшкин.
— Да всё же они существуют,
а это
ведь мечта.
— Да
ведь соболезнование в карман не положишь, — сказал Плюшкин. — Вот возле меня живет капитан; черт знает его, откуда взялся, говорит — родственник: «Дядюшка, дядюшка!» — и в руку целует,
а как начнет соболезновать, вой такой подымет, что уши береги. С лица весь красный: пеннику, чай, насмерть придерживается. Верно, спустил денежки, служа в офицерах, или театральная актриса выманила, так вот он теперь и соболезнует!
— Да, купчую крепость… — сказал Плюшкин, задумался и стал опять кушать губами. —
Ведь вот купчую крепость — всё издержки. Приказные такие бессовестные! Прежде, бывало, полтиной меди отделаешься да мешком муки,
а теперь пошли целую подводу круп, да и красную бумажку прибавь, такое сребролюбие! Я не знаю, как священники-то не обращают на это внимание; сказал бы какое-нибудь поучение:
ведь что ни говори,
а против слова-то Божия не устоишь.
— Глуп
ведь как дерево,
а попробуй что-нибудь положить, мигом украдет!
Черты такого необыкновенного великодушия стали ему казаться невероятными, и он подумал про себя: «
Ведь черт его знает, может быть, он просто хвастун, как все эти мотишки; наврет, наврет, чтобы поговорить да напиться чаю,
а потом и уедет!»
А потому из предосторожности и вместе желая несколько поиспытать его, сказал он, что недурно бы совершить купчую поскорее, потому что-де в человеке не уверен: сегодня жив,
а завтра и бог весть.
—
Ведь вот не сыщешь,
а у меня был славный ликерчик, если только не выпили! народ такие воры!
А вот разве не это ли он? — Чичиков увидел в руках его графинчик, который был весь в пыли, как в фуфайке. — Еще покойница делала, — продолжал Плюшкин, — мошенница ключница совсем было его забросила и даже не закупорила, каналья! Козявки и всякая дрянь было напичкались туда, но я весь сор-то повынул, и теперь вот чистенькая; я вам налью рюмочку.
— Пили уже и ели! — сказал Плюшкин. — Да, конечно, хорошего общества человека хоть где узнаешь: он не ест,
а сыт;
а как эдакой какой-нибудь воришка, да его сколько ни корми…
Ведь вот капитан — приедет: «Дядюшка, говорит, дайте чего-нибудь поесть!»
А я ему такой же дядюшка, как он мне дедушка. У себя дома есть, верно, нечего, так вот он и шатается! Да,
ведь вам нужен реестрик всех этих тунеядцев? Как же, я, как знал, всех их списал на особую бумажку, чтобы при первой подаче ревизии всех их вычеркнуть.
— В город? Да как же?..
а дом-то как оставить?
Ведь у меня народ или вор, или мошенник: в день так оберут, что и кафтана не на чем будет повесить.
— В том-то и дело, что есть. Зять делал выправки: говорит, будто и след простыл, но
ведь он человек военный: мастер притопывать шпорой,
а если бы похлопотать по судам…
—
А ей-богу, так!
Ведь у меня что год, то бегают. Народ-то больно прожорлив, от праздности завел привычку трескать,
а у меня есть и самому нечего…
А уж я бы за них что ни дай взял бы. Так посоветуйте вашему приятелю-то: отыщись
ведь только десяток, так вот уж у него славная деньга.
Ведь ревизская душа стóит в пятистах рублях.
«Я ему подарю, — подумал он про себя, — карманные часы: они
ведь хорошие, серебряные часы,
а не то чтобы какие-нибудь томпаковые или бронзовые; немножко поиспорчены, да
ведь он себе переправит; он человек еще молодой, так ему нужны карманные часы, чтобы понравиться своей невесте!
— От кого? — сказал председатель и, распечатавши, воскликнул: —
А! от Плюшкина. Он еще до сих пор прозябает на свете. Вот судьба,
ведь какой был умнейший, богатейший человек!
а теперь…
— Да, что ж вы не скажете Ивану Григорьевичу, — отозвался Собакевич, — что такое именно вы приобрели;
а вы, Иван Григорьевич, что вы не спросите, какое приобретение они сделали?
Ведь какой народ! просто золото.
Ведь я им продал и каретника Михеева.
— Да будто один Михеев!
А Пробка Степан, плотник, Милушкин, кирпичник, Телятников Максим, сапожник, —
ведь все пошли, всех продал! —
А когда председатель спросил, зачем же они пошли, будучи людьми необходимыми для дому и мастеровыми, Собакевич отвечал, махнувши рукой: —
А! так просто, нашла дурь: дай, говорю, продам, да и продал сдуру! — Засим он повесил голову так, как будто сам раскаивался в этом деле, и прибавил: — Вот и седой человек,
а до сих пор не набрался ума.
—
А, херсонский помещик, херсонский помещик! — кричал он, подходя и заливаясь смехом, от которого дрожали его свежие, румяные, как весенняя роза, щеки. — Что? много наторговал мертвых?
Ведь вы не знаете, ваше превосходительство, — горланил он тут же, обратившись к губернатору, — он торгует мертвыми душами! Ей-богу! Послушай, Чичиков!
ведь ты, — я тебе говорю по дружбе, вот мы все здесь твои друзья, вот и его превосходительство здесь, — я бы тебя повесил, ей-богу, повесил!
—
А что ж?
ведь его на это станет. Вы знаете, он родного отца хотел продать или, еще лучше, проиграть в карты.
Не говоря уже о разногласиях, свойственных всем советам, во мнении собравшихся обнаружилась какая-то даже непостижимая нерешительность: один говорил, что Чичиков делатель государственных ассигнаций, и потом сам прибавлял: «
а может быть, и не делатель»; другой утверждал, что он чиновник генерал-губернаторской канцелярии, и тут же присовокуплял: «
а впрочем, черт его знает, на лбу
ведь не прочтешь».
— Только позволь, Иван Андреевич, — сказал вдруг, прервавши его, полицеймейстер, —
ведь капитан Копейкин, ты сам сказал, без руки и ноги,
а у Чичикова…
Странные люди эти господа чиновники,
а за ними и все прочие звания:
ведь очень хорошо знали, что Ноздрев лгун, что ему нельзя верить ни в одном слове, ни в самой безделице,
а между тем именно прибегнули к нему.
Ведь ты знал это прежде?
ведь ты знал это,
а?
а?
— «Да, шаловлив, шаловлив, — говорил обыкновенно на это отец, — да
ведь как быть: драться с ним поздно, да и меня же все обвинят в жестокости;
а человек он честолюбивый, укори его при другом-третьем, он уймется, да
ведь гласность-то — вот беда! город узнает, назовет его совсем собакой.
И, показав такое отеческое чувство, он оставлял Мокия Кифовича продолжать богатырские свои подвиги,
а сам обращался вновь к любимому предмету, задав себе вдруг какой-нибудь подобный вопрос: «Ну
а если бы слон родился в яйце,
ведь скорлупа, чай, сильно бы толста была, пушкой не прошибешь; нужно какое-нибудь новое огнестрельное орудие выдумать».
Капитан-исправник замечал: «Да
ведь чинишка на нем — дрянь;
а вот я завтра же к нему за недоимкой!» Мужик его деревни на вопрос о том, какой у них барин, ничего не отвечал.
— Никогда! Да и не знаю, даже и времени нет для скучанья. Поутру проснешься —
ведь нужно пить чай, и тут
ведь приказчик,
а тут и на рыбную ловлю,
а тут и обед. После обеда не успеешь всхрапнуть,
а тут и ужин,
а после пришел повар — заказывать нужно на завтра обед. Когда же скучать?
—
Ведь я тебе на первых порах объявил. Торговаться я не охотник. Я тебе говорю опять: я не то, что другой помещик, к которому ты подъедешь под самый срок уплаты в ломбард.
Ведь я вас знаю всех. У вас есть списки всех, кому когда следует уплачивать. Что ж тут мудреного? Ему приспичит, он тебе и отдаст за полцены.
А мне что твои деньги? У меня вещь хоть три года лежи! Мне в ломбард не нужно уплачивать…
— Настоящее дело, Константин Федорович. Да
ведь я того-с… оттого только, чтобы и впредь иметь с вами касательство,
а не ради какого корыстья. Три тысячи задаточку извольте принять.
—
А кто их заводил? Сами завелись: накопилось шерсти, сбыть некуды, я и начал ткать сукна, да и сукна толстые, простые; по дешевой цене их тут же на рынках у меня и разбирают. Рыбью шелуху, например, сбрасывали на мой берег шесть лет сряду; ну, куды ее девать? я начал с нее варить клей, да сорок тысяч и взял.
Ведь у меня всё так.
—
А уж у нас, в нашей губернии… Вы не можете себе представить, что они говорят обо мне. Они меня иначе и не называют, как сквалыгой и скупердяем первой степени. Себя они во всем извиняют. «Я, говорит, конечно, промотался, но потому, что жил высшими потребностями жизни. Мне нужны книги, я должен жить роскошно, чтобы промышленность поощрять;
а этак, пожалуй, можно прожить и не разорившись, если бы жить такой свиньею, как Костанжогло».
Ведь вот как!
— Невыгодно! да через три года я буду получать двадцать тысяч годового дохода с этого именья. Вот оно как невыгодно! В пятнадцати верстах. Безделица!
А земля-то какова? разглядите землю! Всё поемные места. Да я засею льну, да тысяч на пять одного льну отпущу; репой засею — на репе выручу тысячи четыре.
А вон смотрите — по косогору рожь поднялась;
ведь это все падаль. Он хлеба не сеял — я это знаю. Да этому именью полтораста тысяч,
а не сорок.
Может быть, два-три человека извлекли себе настоящую пользу, да и то оттого, может, что и без того были умны,
а прочие
ведь только и стараются узнать то, что портит здоровье, да и выманивает деньги.
Ведь учиться приходили только затем, чтобы аплодировать профессорам, раздавать им награды,
а не самим от них получать.
— Деревушки нет,
а я перееду в город. Все же равно это было нужно сделать не для себя,
а для детей. Им нужны будут учителя закону божию, музыке, танцеванью.
Ведь в деревне нельзя достать.
— Да куды ж мне, сами посудите! Мне нельзя начинать с канцелярского писца. Вы позабыли, что у меня семейство. Мне сорок, у меня уж и поясница болит, я обленился;
а должности мне поважнее не дадут; я
ведь не на хорошем счету. Я признаюсь вам: я бы и сам не взял наживной должности. Я человек хоть и дрянной, и картежник, и все что хотите, но взятков брать я не стану. Мне не ужиться с Красноносовым да Самосвистовым.
—
А зачем же так вы не рассуждаете и в делах света?
Ведь и в свете мы должны служить Богу,
а не кому иному. Если и другому кому служим, мы потому только служим, будучи уверены, что так Бог велит,
а без того мы бы и не служили. Что ж другое все способности и дары, которые розные у всякого?
Ведь это орудия моленья нашего: то — словами,
а это делом.
Ведь вам же в монастырь нельзя идти: вы прикреплены к миру, у вас семейство.
— Не я-с, Петр Петрович, наложу-с <на> вас,
а так как вы хотели бы послужить, как говорите сами, так вот богоугодное дело. Строится в одном месте церковь доброхотным дательством благочестивых людей. Денег нестает, нужен сбор. Наденьте простую сибирку…
ведь вы теперь простой человек, разорившийся дворянин и тот же нищий: что ж тут чиниться? — да с книгой в руках, на простой тележке и отправляйтесь по городам и деревням. От архиерея вы получите благословенье и шнурованную книгу, да и с Богом.
—
А <про> Чичикова я вам расскажу вещи неслыханные. Делает он такие дела… Знаете ли, Афанасий Васильевич, что завещание
ведь ложное? Отыскалось настоящее, где все имение принадлежит воспитанницам.
«
А мне пусть их все передерутся, — думал Хлобуев, выходя. — Афанасий Васильевич не глуп. Он дал мне это порученье, верно, обдумавши. Исполнить его — вот и все». Он стал думать о дороге, в то время, когда Муразов все еще повторял в себе: «Презагадочный для меня человек Павел Иванович Чичиков!
Ведь если бы с этакой волей и настойчивостью да на доброе дело!»
Он ударил по нем тут щеткой, прибавив: «
Ведь какой дурак,
а в целом он составляет картину».
—
Ведь губернатор — наследник; он имеет право на притязания;
а что другие-то со всех сторон прицепились, так это-с, ваше сиятельство, человеческое дело. Умерла-с богатая, распоряженья умного и справедливого не сделала; слетелись со всех сторон охотники поживиться — человеческое дело…