Неточные совпадения
Тут был граф Х., наш несравненный дилетант, глубокая музыкальная натура, который так божественно"сказывает"романсы, а в сущности, двух нот разобрать не может, не тыкая вкось
и вкривь указательным пальцем по клавишам,
и поет не то как плохой цыган, не то как парижский коафер; тут был
и наш восхитительный барон Z., этот мастер на все руки:
и литератор,
и администратор,
и оратор,
и шулер; тут был
и князь Т., друг религии
и народа, составивший себе во время оно, в блаженную эпоху откупа, громадное состояние продажей сивухи, подмешанной дурманом;
и блестящий
генерал О. О… который что-то покорил, кого-то усмирил
и вот, однако, не знает, куда деться
и чем себя зарекомендовать
и Р. Р., забавный толстяк, который считает себя очень больным
и очень умным человеком, а здоров как бык
и глуп как пень…
Туалеты дам отличались изысканным щегольством; на кавалерах были сюртуки с иголочки, но в обтяжку
и с перехватом, что не совсем обыкновенно в наше время, панталоны серые с искоркой
и городские, очень глянцевитые шляпы. Низенький черный галстук туго стягивал шею каждого из этих кавалеров,
и во всей их осанке сквозило нечто воинственное. Действительно, они были военные люди; Литвинов попал на пикник молодых
генералов, особ высшего общества
и с значительным весом.
Один из молодых
генералов, едва ли не самый изящный изо всех, привстал со стула
и чрезвычайно вежливо раскланялся с Литвиновым, между тем как остальные его товарищи чуть-чуть насупились или не столько насупились, сколько углубились на миг каждый в самого себя, как бы заранее протестуя против всякого сближения с посторонним штатским, а другие дамы, участвовавшие в пикнике, сочли за нужное
и прищуриться немного,
и усмехнуться,
и даже изобразить недоумение на лицах.
— Вы… вы давно в Бадене? — спросил
генерал Ратмиров, как-то не по-русски охорашиваясь
и, очевидно, не зная, о чем беседовать с другом детства жены.
—
И долго намерены остаться? — продолжал учтивый
генерал.
Генерал умолк. Литвинов тоже безмолвствовал. Оба держали шляпы в руках
и, нагнув вперед туловище
и осклабясь, глядели друг другу в брови.
–"Dеux gendarmes un beau dimanche", — запел, разумеется, фальшиво, — не фальшиво поющий русский дворянин доселе нам не попадался, — подслеповатый
и желтоватый
генерал с выражением постоянного раздражения на лице, точно он сам себе не мог простить свою наружность. Среди всех своих товарищей он один не походил на розу.
— I say, Valerien, give me some fire, — проговорил другой
генерал, тоже молодой, но уже тучный, с неподвижными, словно в воздух уставленными глазами
и густыми шелковистыми бакенбардами, в которые он медленно погружал свои белоснежные пальцы. Ратмиров подал ему серебряную коробочку со спичками.
— Все еще покалывает, ваше сиятельство, — громко
и на о проговорил тучный
генерал с бакенбардами, вероятно намекая на какую-нибудь забавную, всему бомонду известную историю,
и, засмеявшись коротким деревянным смехом, опять уставился в воздух. Все остальное общество также засмеялось.
— Байриш бир? — спросил
генерал с бакенбардами. нарочно бася
и притворяясь изумленным. — Гутен морген.
— А что? Граф Павел все еще там? — холодно
и вяло спросил один молодой
генерал другого.
— Я не могу понять, — заговорил
генерал, напевавший песенку, — я не могу понять, что за охота была Полю оправдываться, приводить разные там причины… Ну, он поприжал купца, il lui a fait rendre gorge… ну,
и что ж такое? У него могли быть свои соображения.
— Мadame a raison, — вмешался другой
генерал, с чрезвычайно приятным
и как бы девическим лицом. — Зачем нам избегать этих вопросов… даже в Бадене? — Он при этих словах учтиво взглянул на Литвинова
и снисходительно улыбнулся. Порядочный человек нигде
и ни в каком случае не должен отступаться от своих убеждений. Не правда ли?
— Конечно, — отвечал раздражительный
генерал, также взбрасывая глазами на Литвинова
и как бы косвенно его распекая, — но я не вижу надобности…
— Да их
и продать теперь невозможно; никому они не нужны! — воскликнул раздражительный
генерал.
Генерал засмеялся,
и все опять за ним засмеялись — все, исключая Ирины, которая даже не улыбнулась
и как-то сумрачно посмотрела на рассказчика.
Я не враг так называемого прогресса; но все эти университеты да семинария там, да народные училища, эти студенты, поповичи, разночинцы, вся эта мелюзга, tout ce found du sac, la petite propriete, pire que le proletariat (
генерал говорил изнеженным, почти расслабленным голосом), voila ce qui m'effraie… вот где нужно остановиться…
и остановить.
— Петербург со всех четырех концов зажгли, вот вам
и прогресс! — прошипел раздражительный
генерал.
Ратмиров поднес батистовый платок к носу
и грациозно умолк; снисходительный
генерал повторил:"Шалун! Шалун!"А"Вогis"обратился к даме, кривлявшейся в пустом пространстве,
и, не понижая голоса, не изменяя даже выражения лица, начал расспрашивать ее о том, когда же она"увенчает его пламя", так как он влюблен в нее изумительно
и страдает необыкновенно.
— О Таня, Таня! — воскликнул он с увлечением, — ты одна мой ангел, мой добрый гений, тебя я одну люблю
и век любить буду. А к той я не пойду. Бог с ней совсем! Пусть она забавляется с своими
генералами! Литвинов снова взялся за книгу.
Литвинов встал со стула
и обменялся поклоном с благовидным
генералом. А Ирина отняла, не спеша, руку от лица
и, холодно посмотрев на своего супруга, промолвила по-французски...
Осторожный по привычке, молчаливый из расчета,
генерал Ратмиров, подобно трудолюбивой пчеле, извлекающей сок из самых даже плохих цветков, постоянно обращался в высшем свете —
и без нравственности, безо всяких сведений, но с репутацией дельца, с чутьем на людей
и пониманьем обстоятельств, а главное, с неуклонно твердым желанием добра самому себе видел наконец перед собою все пути открытыми…
— Это лучше всего, — продолжал
генерал, любезно осклабясь, — да
и вообще в Баден не затем ездят, чтобы лечиться; но здешние воды весьма действительны, je veux dire efficaces;
и кто страдает, как я, например, нервическим кашлем.
Сейчас надо его произвести в генерал-аншефы, в обер-гофмаршалы по части музыки да другие народы кстати оборвать: ничего, мол, подобного у них нету,
и тут же указывают вам на какого-нибудь"мощного"доморощенного гения, произведения которого не что иное, как жалкое подражание второстепенным чужестранным деятелям — именно второстепенным: этим легче подражать.
В углу, за карточным столом, сидело трое из
генералов пикника: тучный, раздражительный
и снисходительный.
Предоставив разночинцам, aux bourgeois, обычные во время игры присказки
и прибаутки, господа
генералы произносили лишь самые необходимые слова; тучный
генерал позволил себе, однако, между двумя сдачами энергически отчеканить:"Сt satane as de piquе!"[лдн-книги1]
Только он не сумел упрочить за собою это внимание; он отвык от общества
и чувствовал некоторое смущение, а тут еще тучный
генерал на него уставился."Ага! рябчик! вольнодумец! — казалось, говорил этот неподвижный, тяжелый взгляд, — приполз-таки к нам; ручку, мол, пожалуйте".
Кельнер поставил блюдо на круглый столик. Произошло небольшое движение между гостями; несколько голов вытянулось; одни
генералы за карточным столом сохранили невозмутимую торжественность позы. Спирит взъерошил свои волосы, нахмурился
и, приблизившись к столику, начал поводить руками по воздуху: рак топорщился, пятился
и приподнимал клешни. Спорит повторил
и участил свои движения: рак по-прежнему топорщился.
Ратмиров попытался восстановить тишину
генералы изъявили неудовольствие, послышалось восклицание Бориса:"Еncore cette satanee politique!), но попытка не удалась,
и тут же находившийся сановник из числа мягко-пронзительных, взявшись представить le resume de la question en peu de mots потерпел поражение; правда, он там мямлил
и повторялся, так очевидно не умел, ли выслушивать, ни понимать возражения
и так, несомненно, сам не ведал, в чем, собственно, состояла la question, что другого исхода ожидать было невозможно; а тут еще Ирина исподтишка подзадоривала
и натравливала друг на друга споривших, то
и дело оглядываясь на Литвинова
и слегка кивая ему…
Ответы выдавались плоские
и не без грамматических ошибок; тучный
генерал рассказал, что он однажды на вопрос:"Qu'est ce que l'amour?" — отвечал:"Une colique remontee au coeur" —
и немедленно захохотал своим деревянным хохотом; развалина с размаху ударила его веером по руке; кусок белил свалился с ее лба от этого резкого движения.
— Аttrape! — промолвил Ратмиров с притворным смирением. — Шутки в сторону, у него очень интересное лицо. Такое… сосредоточенное выражение…
и вообще осанка… Да. —
Генерал поправил галстух
и посмотрел, закинув голову, на собственные усы. — Он, я полагаю, республиканец, вроде другого вашего приятеля, господина Потугина; вот тоже умник из числа безмолвных.
"Господину Литвинову наше почтение!" — раздался вдруг насмешливый голос с высоты быстро катившегося"дог-карта". Литвинов поднял глаза
и увидал
генерала Ратмирова, сидевшего рядом с князем М., известным спортсменом
и охотником до английских экипажей
и лошадей. Князь правил, а
генерал перегнулся набок
и скалил зубы, высоко приподняв шляпу над головой. Литвинов поклонился ему
и в ту же минуту, как бы повинуясь тайному повелению, бегом пустился к Ирине.
Изящный
генерал стоял перед ложей швейцара
и дурным немецким языком объяснял ему, что желает нанять карету на целый завтрашний день.
Подойдя под фонарь, Литвинов оглянулся
и узнал
генерала Ратмирова.
В белом галстухе, в щегольском пальто нараспашку, с вереницей звездочек
и крестиков назолотой цепочке в петле фрака,
генерал возвращался с обеда, один.
Но, поравнявшись с Литвиновым, лицо
генерала мгновенно изменилось: опять появилось на нем обычное игривое изящество,
и рука в светло-лиловой перчатке высоко приподняла вылощенную шляпу.
Но
генерал был дома, так, по крайней мере, сказал ему швейцар,
и он не захотел войти, он не чувствовал себя в состоянии притвориться
и поплелся к Конверсационсгаузу.
Дверь отворилась,
и на пороге появился
генерал. Он поморщился при виде Литвинова, однако поклонился ему, то есть качнул верхнею частью корпуса.
Ирина верхом обогнала его; рядом с нею ехал тучный
генерал. Она узнала Литвинова, кивнула ему головой
и, ударив лошадь по боку хлыстиком, подняла ее в галоп, потом вдруг пустила ее во всю прыть. Темный вуаль ее взвился по ветру…
Жить в ее близости, посещать ее, делить с ней развращенную меланхолию модной дамы, которая
и тяготится
и скучает светом, а вне его круга существовать не может, быть домашним другом ее
и, разумеется, его превосходительства… пока… пока минет каприз
и приятель-плебей потеряет свою пикантность
и тот же тучный
генерал или господин Фиников его заменит — вот это возможно,
и приятно,
и, пожалуй, полезно… говорит же она о полезном применении моих талантов! — а тот умысел несбыточен! несбыточен…"В душе Литвинова поднимались, как мгновенные удары ветра перед грозой, внезапные, бешеные порывы…
Муж Ирины быстро подвигается на том пути, который у французов называется путем почестей. Тучный
генерал обскакивает его; снисходительный остается сзади.
И в том же городе, где проживает Ирина, проживает
и наш приятель, Созонт Потугин: он редко с ней видится,
и нет для нее особенной надобности поддерживать с ним связь… Та девочка, которую поручили его попечениям, недавно умерла.