Неточные совпадения
Тут был граф Х., наш несравненный дилетант, глубокая музыкальная натура, который так божественно"сказывает"романсы, а в сущности, двух нот разобрать не может, не тыкая вкось и вкривь указательным пальцем по клавишам, и поет не то
как плохой цыган, не то
как парижский коафер; тут был и наш восхитительный барон Z., этот мастер на все руки: и литератор, и администратор, и оратор, и шулер; тут был и князь Т., друг религии и народа, составивший себе во время оно, в блаженную эпоху откупа, громадное состояние продажей сивухи, подмешанной дурманом; и блестящий генерал О. О… который что-то покорил, кого-то усмирил и
вот, однако, не знает, куда деться и чем себя зарекомендовать и Р. Р., забавный толстяк, который считает себя очень больным и очень умным человеком, а здоров
как бык и глуп
как пень…
—
Вот, что называется, встреча! — повторял он, расширяя заплывшие глаза и выдвигая пухлые губки, над которыми странно и неуместно торчали крашеные усы. Ай да Баден! Все сюда
как тараканы лезут.
Как ты сюда попал?
—
Как на что! Да постой, постой, тебе, может быть неизвестно, кто еще сюда приехал? Губарев! Сам, своей особой!
Вот кто здесь! Вчера из Гейдельберга прикатил. Ты, конечно, с ним знаком?
— Ммм… по обеим. Тут, понимаете, для нас, русских, особенно важна финансовая сторона. Ну, и артель…
как зерно. Все это нужно принять к сведению. Вникнуть надо.
Вот и вопрос о крестьянском наделе…
Право, если б я был живописцем,
вот бы я
какую картину написал: образованный человек стоит перед мужиком и кланяется ему низко: вылечи, мол, меня, батюшка-мужичок, я пропадаю от болести; а мужик в свою очередь низко кланяется образованному человеку: научи, мол, меня, батюшка — барин, я пропадаю от темноты.
Вот вы говорите, что нам следует занимать, перенимать у наших старших братьев; но
как же возможно перенимать, не соображаясь с условиями климата, почвы, с местными, с народными особенностями?
— С моею фигурой, с положением моим в обществе оно, точно, неправдоподобно; но вы знаете — уже Шекспир сказал:"Есть многое на свете, друг Гонца, и так далее. Жизнь тоже шутить не любит.
Вот вам сравнение: дерево стоит перед вами, и ветра нет;
каким образом лист на нижней ветке прикоснется к листу на верхней ветке? Никоим образом. А поднялась буря, все перемешалось — и те два листа прикоснулись.
— О господи! — воскликнул с комической ужимкой Потугин, —
какие нынче стали молодые люди! Прелестнейшая дама приглашает их к себе, засылает за ними гонцов, нарочных, а они чинятся! Стыдитесь, милостивый горсударь, стыдитесь.
Вот ваша шляпа. Возьмите ее, и"форвертс!" —
как говорят наши друзья, пылкие немцы. Литвинов постоял еще немного в раздумье, но кончил тем, что взял шляпу и вышел из комнаты вместе с Потугиным.
А что до Кулибина, который, не зная механики, смастерил какие-то пребезобразные часы, так я бы эти самые часы на позорный столб выставить приказал;
вот, мол, смотрите, люди добрые,
как не надо делать.
Вот наши господа помещики и жалуются горько и терпят убытки, оттого что не существует удовлетворительной эерносушилки, которая избавила бы их от необходимости сажать хлебные снопы в овины,
как во времена Рюрика: овины эти страшно убыточны, не хуже лаптей или рогож, и горят они беспрестанно.
Вот поднять старый, стоптанный башмак, давным-давно свалившийся с ноги Вен-Симона или Фурие, и, почтительно возложив его на голову, носиться с ним,
как со святыней, — это мы в состоянии; или статейку настрочить об историческом и современном значении пролетариата в главных городах Франции это тоже мы можем; а попробовал я как-то предложить одному такому сочинителю и политико-эконому, вроде вашего господина Ворошилова, назвать мне двадцать городов в этой самой Франции, так знаете ли, что из этого вышло?
— Так
вот я и удивляюсь тому,
как вы не заметили, что все подобные животные пребывают в единобрачии?""Вьюноша"дрогнул."
Как так?"–"Да так же.
Была одна до того старая, что казалось, вот-вот сейчас разрушится: она поводила обнаженными, страшными, темно-серыми плечами и, прикрыв рот веером, томно косилась на Ратмирова уже совсем мертвыми глазами; он за ней ухаживал; ее очень уважали в высшем свете
как последнюю фрейлину императрицы Екатерины.
—
Как? Раки? Неужели? Ах, это чрезвычайно любопытно!
Вот это я бы посмотрела! Мсье Лужин, — прибавила она, обратившись к молодому человеку с каменным,
как у новых кукол, лицом и каменными воротничками (он славился тем, что оросил это самое лицо и эти самые воротнички брызгами Ниагары и Нубийского Нила, впрочем ничего не помнил изо всех своих путешествий и любил одни русские каламбуры…), — мсье Лужин, будьте так любезны, достаньте нам рака.
Словом, поднялся почти такой же несуразный гвалт,
как у Губарева; только разве
вот что — пива не было да табачного дыма и одежда на всех была получше.
—
Вот, Ирина Павловна, — начал он, —
вот то несчастье, которое меня… поразило, которое я должен бы был предвидеть и избежать, если б,
как и тогда,
как в то московское время, я не попал тотчас в водоворот.
Поезд опоздал несколькими минутами. Томление Литвинова перешло в мучительную тоску: он не мог устоять на месте и, весь бледный, терся и толпился между народом."Боже мой, — думал он, — хоть бы еще сутки…"Первый взгляд на Таню, первый взгляд Тани…
вот что его страшило,
вот что надо было поскорей пережить… А после? А после — будь что будет!.. Он уже не принимал более никакого решения, он уже не отвечал за себя. Вчерашняя фраза болезненно мелькнула у него в голове… И
вот как он встречает Таню!..
Но
вот он обернулся к Татьяне и втайне смутился: она глядела на него внимательно и с таким выражением,
как будто сама себя спрашивала,
какого рода впечатление возбуждалось в ней?
Вот она теперь мне толкует:"Тетя, надо сохранить наше достоинство!", а
какое тут достоинство, когда я смерть, смерть предвижу…
Вот какая мысль меня пугает,
вот чего я боюсь, а не то, что ты предполагал.
На другое утро Литвинов только что возвратился домой от банкира, с которым еще раз побеседовал об игривом непостоянстве нашего курса и лучшем способе высылать за границу деньги,
как швейцар вручил ему письмо. Он узнал почерк Ирины и, не срывая печати, — недоброе предчувствие, бог знает почему, проснулись в нем, — ушел к себе в комнату.
Вот что прочел он (письмо было написано по-французски...
Вот то тайное, безобразное, которого я не знаю, но которое она пыталась было изгладить и сжечь
как бы в огне!
Жить в ее близости, посещать ее, делить с ней развращенную меланхолию модной дамы, которая и тяготится и скучает светом, а вне его круга существовать не может, быть домашним другом ее и, разумеется, его превосходительства… пока… пока минет каприз и приятель-плебей потеряет свою пикантность и тот же тучный генерал или господин Фиников его заменит —
вот это возможно, и приятно, и, пожалуй, полезно… говорит же она о полезном применении моих талантов! — а тот умысел несбыточен! несбыточен…"В душе Литвинова поднимались,
как мгновенные удары ветра перед грозой, внезапные, бешеные порывы…
— А к тому, — отвечал Потугин, и глаза его засветились таким дружелюбным чувством,
какого Литвинов даже не ожидал от него, — к тому, что
вот вы не отталкиваете мертвой человечьей головы и вам, быть может, за вашу доброту и удастся перескочить через роковой камень. Не стану я вас больше удерживать, только вы позвольте обнять вас на прощанье.
— Бить их надо,
вот что, по мордам бить;
вот им
какую свободу — в зубы…
— Да
вот именно эти два человека. А он с полгода скоро будет
как сюда воротился. Других под сюркуп взяли, а ему ничего. В деревне с братцем живет, и послушал бы ты теперь…
— У ней озлобленный ум, — повторяет одними губами сестра. И
вот отчего молодые люди не все сплошь влюбляются в Ирину… Они ее боятся… они боятся ее"озлобленного ума". Такая составилась о ней ходячая фраза; в этой фразе,
как во всякой фразе, есть доля истины. И не одни молодые люди ее боятся; ее боятся и взрослые, и высокопоставленные лица, и даже особы.