Неточные совпадения
Санин проворно снял сюртук с лежавшего мальчика, расстегнул ворот, засучил рукава его рубашки — и, вооружившись щеткой, начал изо всех сил тереть ему грудь и руки. Панталеоне так же усердно тер другой — головной щеткой — по его сапогам и панталонам. Девушка бросилась на колени возле дивана и, схватив обеими руками
голову, не мигая ни одной векою, так и впилась в лицо своему брату. Санин сам тер — а сам искоса посматривал на нее. Боже мой! какая же это
была красавица!
Потом она прибавила, грустно покачав
головою, что у ней только и осталось, что вот эта дочь да вот этот сын (она указала на них поочередно пальцем); что дочь зовут Джеммой, а сына — Эмилием; что оба они очень хорошие и послушные дети — особенно Эмилио… («Я не послушна?» — ввернула тут дочь; «Ох, ты тоже республиканка!» — ответила мать); что дела, конечно, идут теперь хуже, чем при муже, который по кондитерской части
был великий мастер…
Произнесши эти слова, фрау Леноре заохала и стала жаловаться на
голову, которая у нее
была «готова лопнуть».
Джемма тотчас принялась ухаживать за нею, тихонько дула ей на лоб, намочив его сперва одеколоном, тихонько целовала ее щеки, укладывала ей
голову в подушки, запрещала ей говорить — и опять ее целовала. Потом, обратившись к Санину, она начала рассказывать ему полушутливым, полутронутым тоном — какая у ней отличная мать и какая она
была красавица! «Что я говорю:
была! она и теперь — прелесть. Посмотрите, посмотрите, какие у ней глаза!»
Когда он возвратился, Джемма поблагодарила его легким кивком
головы и, задумчиво улыбнувшись, сама принялась чуть слышно
напевать красивую веберовскую мелодию, которою Макс выражает все недоумения первой любви.
Панталеоне, по просьбе Эмиля, заставил пуделя Тарталью проделать все свои шутки — и Тарталья прыгал через палку, «говорил», то
есть лаял, чихал, запирал дверь носом, притащил стоптанную туфлю своего хозяина — и, наконец, с старым кивером на
голове, представлял маршала Бернадотта, подвергающегося жестоким упрекам императора Наполеона за измену.
На следующий день Санин лежал еще в постели, как уже Эмиль, в праздничном платье, с тросточкой в руке и сильно напомаженный, ворвался к нему в комнату и объявил, что герр Клюбер сейчас прибудет с каретой, что погода обещает
быть удивительной, что у них уже все готово, но что мама не поедет, потому что у нее опять разболелась
голова.
— Ну, хорошо. Послушай, дружок (Эмиль слегка подпрыгнул от удовольствия), — послушай: там, ты понимаешь, там ты скажешь, что все
будет исполнено в точности (Эмиль сжал губы и важно качнул
головою), — а сам… Что ты делаешь завтра?
Джемма шла сзади его по дорожке. На ней
была серенькая мантилья и небольшая темная шляпа. Она глянула на Санина, повернула
голову в сторону — и, поравнявшись с ним, быстро прошла мимо.
Она подозревает… вас… тебя; то
есть, прямо говоря, она уверена, что я тебя полюбила, — и это ей тем больнее, что еще третьего дня ей ничего подобного в
голову не приходило, и она даже поручала тебе меня уговаривать…
Санин еще раз окинул взором его грузную фигуру, его
голову, шею, его высоко поднятый, круглый, как яблоко, подбородок — и, выйдя из гостиницы, проворными шагами направился к кондитерской Розелли. Надо
было предварить Джемму.
Он глянул назад, уходя из комнаты, и увидел, что она опять опустилась в кресло и закинула обе руки за
голову. Широкие рукава блузы скатились почти до самых плеч и нельзя
было не сознаться, что поза этих рук, что вся эта фигура
была обаятельно прекрасна.
— Все это вздор! Вы суеверны? Я — нисколько. А чему
быть, того не миновать. Monsieur Gaston жил у нас в доме, над моей
головой. Бывало, я проснусь ночью и слышу его шаги — он очень поздно ложился — и сердце замирает от благоговения… или от другого чувства. Мой отец сам едва разумел грамоте, но воспитание нам дал хорошее. Знаете ли, что я по-латыни понимаю?
— Ах, извините меня, пожалуйста… но мне пришло в
голову, что если Дöнгоф с вами опять
будет стреляться… из-за меня… Не чудеса ли это?
Санин хотел
было слезть с коня и поднять шляпу, но она крикнула ему: «Не трогайте, я сама достану», нагнулась низко с седла, зацепила ручкой хлыста за вуаль и точно: достала шляпу, надела ее на
голову, но волос не подобрала и опять помчалась, даже гикнула.
Одна из лошадей внезапно встряхнулась за спиною Санина; он сам затрепетал невольно, с ног до
головы. Все в нем
было перепутано — нервы натянулись как струны. Недаром он сказал, что сам себя не узнает… Он действительно
был околдован. Все существо его
было полно одним… одним помыслом, одним желаньем. Марья Николаевна бросила на него проницательный взгляд.
— Я еду туда, где
будешь ты, — и
буду с тобой, пока ты меня не прогонишь, — отвечал он с отчаянием и припал к рукам своей властительницы. Она высвободила их, положила их ему на
голову и всеми десятью пальцами схватила его волосы. Она медленно перебирала и крутила эти безответные волосы, сама вся выпрямилась, на губах змеилось торжество — а глаза, широкие и светлые до белизны, выражали одну безжалостную тупость и сытость победы. У ястреба, который когтит пойманную птицу, такие бывают глаза.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. У тебя вечно какой-то сквозной ветер разгуливает в
голове; ты берешь пример с дочерей Ляпкина-Тяпкина. Что тебе глядеть на них? не нужно тебе глядеть на них. Тебе
есть примеры другие — перед тобою мать твоя. Вот каким примерам ты должна следовать.
Городничий. И не рад, что
напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не
быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в
голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Городничий. Не погуби! Теперь: не погуби! а прежде что? Я бы вас… (Махнув рукой.)Ну, да бог простит! полно! Я не памятозлобен; только теперь смотри держи ухо востро! Я выдаю дочку не за какого-нибудь простого дворянина: чтоб поздравление
было… понимаешь? не то, чтоб отбояриться каким-нибудь балычком или
головою сахару… Ну, ступай с богом!
Он, как водой студеною, // Больную
напоил: // Обвеял буйну
голову, // Рассеял думы черные, // Рассудок воротил.
Он
пил, а баба с вилами, // Задравши кверху
голову, // Глядела на него.