Неточные совпадения
Но
вот оно опять
как будто тускнеет, оно удаляется, опускается на дно — и лежит оно там, чуть-чуть шевеля плесом…
— Вы, я вижу, его растирали щетками, — обратился доктор к Санину и Панталеоне, — и прекрасно сделали… Очень хорошая мысль… а
вот мы теперь посмотрим,
какие еще средства… — Он пощупал у молодого человека пульс. — Гм! Покажите-ка язык!
Статный, стройный рост, приятные, немного расплывчатые черты, ласковые голубоватые глазки, золотистые волосы, белизна и румянец кожи — а главное: то простодушно-веселое, доверчивое, откровенное, на первых порах несколько глуповатое выражение, по которому в прежние времена тотчас можно было признать детей степенных дворянских семей, «отецких» сыновей, хороших баричей, родившихся и утучненных в наших привольных полустепных краях; походочка с запинкой, голос с пришепеткой, улыбка,
как у ребенка, чуть только взглянешь на него… наконец, свежесть, здоровье — и мягкость, мягкость, мягкость, —
вот вам весь Санин.
— О нет!.. Мне очень скучно вдруг сделалось. Вспомнила я Джиован'Баттиста… свою молодость… Потом,
как это все скоро прошло. Стара я становлюсь, друг мой, — и не могу я никак с этим помириться. Кажется, сама я все та же, что прежде… а старость —
вот она…
вот она! — На глазах фрау Леноры показались слезинки. — Вы, я вижу, смотрите на меня да удивляетесь… Но вы тоже постареете, друг мой, и узнаете,
как это горько!
—
Какой совет? — повторил Санин. —
Вот видите ли, ваша матушка полагает, что отказать господину Клюберу только потому, что он третьего дня не выказал особенной храбрости…
И
вот настал наконец его час, завеса взвилась, открываются уста, ресницы поднимаются — увидало его божество — и тут уже свет,
как от солнца, и радость, и восторг нескончаемый!!
Утро было тихое, теплое, серое. Иногда казалось, что вот-вот пойдет дождь; но протянутая рука ничего не ощущала, и только глядя на рукав платья, можно было заметить следы крохотных,
как мельчайший бисер, капель; но и те скоро прекратились. Ветра — точно на свете никогда не бывало. Каждый звук не летел, а разливался кругом; в отдалении чуть сгущался беловатый пар, в воздухе пахло резедой и цветами белых акаций.
— Ну к чему это? к чему? — заметила фрау Леноре. — Мы говорим теперь о серьезных вещах. Но
вот еще что, — прибавила практическая дама. — Вы говорите: продать имение. Но
как же вы это сделаете? Вы, стало быть, и крестьян тоже продадите?
А Санин вдруг почувствовал себя до того счастливым, такою детскою веселостью наполнилось его сердце при мысли, что
вот сбылись же, сбылись те грезы, которым он недавно предавался в тех же самых комнатах; все существо его до того взыграло, что он немедленно отправился в кондитерскую; он пожелал непременно, во что бы то ни стало, поторговать за прилавком,
как несколько дней тому назад… «Я, мол, имею полное теперь на это право! Я ведь теперь домашний человек!»
Неужели это — Полозов, его старинный пансионский товарищ, которого он уже
вот пять лет,
как потерял из виду?
— Теперь я никуда не иду; стою на улице и с тобой беседую; а
вот как мы с тобой покончим, отправлюсь к себе в гостиницу и буду завтракать.
— Сама.
Вот котлеты — хороши. Рекомендую. Я сказал тебе, Дмитрий Павлович, что ни в
какие женины дела я не вхожу, и теперь тебе то же повторяю.
— У меня, с ваших вчерашних cлов, — начала она, — все в голове вертятся мысли,
как бы нам улучшить наш магазин.
Вот тут, я полагаю, два шкафчика с зеркальными полочками поставить. Теперь, знаете, это в моде. И потом еще…
— Пойдемте —
вот сюда, — сказала она ему, закинув раскрытый зонтик за плечо. — Я в здешнем парке
как дома: поведу вас по хорошим местам. И знаете что (она часто употребляла эти два слова): мы с вами не будем говорить теперь об этой покупке; мы о ней после завтрака хорошенько потолкуем; а вы должны мне теперь рассказать о себе… чтобы я знала, с кем я имею дело. А после, если хотите, я вам о себе порасскажу. Согласны?
— Постойте, постойте. Вы не так меня поняли. Я с вами не кокетничать хочу. — Марья Николаевна пожала плечами. — У него невеста,
как древняя статуя, а я буду с ним кокетничать?! Но у вас товар — а я купец. Я и хочу знать, каков у вас товар. Ну-ка, показывайте — каков он? Я ходу знать не только, что я покупаю, но и у кого я покупаю. Это было правило моего батюшки. Ну, начинайте… Ну, хоть не с детства — ну
вот — давно ли вы за границей? И где вы были до сих пор? Только идите тише — нам некуда спешить.
Вот как только кельнер уберет со стола, вы нам все расскажете, Дмитрий Павлович, о своем имении —
как, что, за
какую цену продаете, сколько хотите задатку вперед, — словом, все!
Она усадила Санина возле себя и начала говорить ему о Париже, куда собиралась ехать через несколько дней, о том, что немцы ей надоели, что они глупы, когда умничают, и некстати умны, когда глупят; да вдруг,
как говорится, в упор — à brule pourpoint — спросила его, правда ли, что он
вот с этим самым офицером, который сейчас тут сидел, на днях дрался из-за одной дамы?
— Вы не думайте, однако, что я очень учена. Ах, боже мой, нет — я не учена, и никаких талантов у меня нет. Писать едва умею… право; читать громко не могу; ни на фортепьяно, ни рисовать, ни шить — ничего!
Вот я
какая — вся тут!
— Так… так. — Ну — и спрашивали вы себя, вы, умеющий плавать,
какая может быть причина такого странного… поступка со стороны женщины, которая не бедна… и не глупа… и не дурна? Вас это не интересует, может быть; но все равно. Я вам скажу причину не теперь, а
вот как только кончится антракт. Я все беспокоюсь,
как бы кто-нибудь не зашел…
— Ну,
вот видите,
как хорошо, — сказала она. — Я вам говорю напоследях, перед разлукой: вы прелесть — и раскаиваться не будете.
Вот теперь я…
какая добрая!
— А у меня есть, настоящие — только не старые.
Вот тоже друг — лошадь.
Как она тебя бережно несет! Ах, да здесь отлично! Неужто я послезавтра в Париж еду?
— Ну,
вот теперь все
как следует, — промолвила она, надевая шляпу. — Вы не садитесь?
Вот тут! Нет, погодите… не садитесь! Что это такое?
Джемма благодарила Санина за то, что он не усумнился обратиться к ней, что он имел к ней доверие; не скрывала от него и того, что она точно после его бегства пережила тяжелые мгновенья, но тут же прибавляла, что все-таки считает — и всегда считала — свою встречу с ним за счастье, так
как эта встреча помешала ей сделаться женою г-на Клюбера и таким образом, хотя косвенно, но была причиной ее брака с теперешним мужем, с которым она живет
вот уже двадцать восьмой год совершенно счастливо, в довольстве и изобилии: дом их известен всему Нью-Йорку.