Неточные совпадения
Итак, лет двадцать
тому назад я проживал
в немецком небольшом городке З., на левом берегу Рейна.
На противоположном берегу находился городок Л., немного побольше
того,
в котором я поселился.
Над самой гостиницей и над садом веяли флаги; студенты сидели за столами под обстриженными липками; огромный бульдог лежал под одним из столов;
в стороне,
в беседке из плюща, помещались музыканты и усердно играли,
то и дело подкрепляя себя пивом.
Я узнал, что Гагин, путешествуя, так же как я, для своего удовольствия, неделю
тому назад заехал
в городок Л. да и застрял
в нем.
Она улыбнулась и немного спустя уже сама заговаривала со мной. Я не видал существа более подвижного. Ни одно мгновенье она не сидела смирно; вставала, убегала
в дом и прибегала снова, напевала вполголоса, часто смеялась, и престранным образом: казалось, она смеялась не
тому, что слышала, а разным мыслям, приходившим ей
в голову. Ее большие глаза глядели прямо, светло, смело, но иногда веки ее слегка щурились, и тогда взор ее внезапно становился глубок и нежен.
Гагин был прав: я почувствовал, что все струны сердца моего задрожали
в ответ на
те заискивающие напевы.
Гагин обратил мое внимание на некоторые счастливо освещенные места;
в словах его слышался если не живописец,
то уж наверное художник.
Часа четыре провели мы вдвоем,
то сидя на диване,
то медленно расхаживая перед домом; и
в эти четыре часа сошлись окончательно.
Я лег на траву и достал книжку; но я и двух страниц не прочел, а он только бумагу измарал; мы все больше рассуждали и, сколько я могу судить, довольно умно и тонко рассуждали о
том, как именно должно работать, чего следует избегать, чего придерживаться и какое собственно значение художника
в наш век.
Гагин, наконец, решил, что он «сегодня не
в ударе», лег рядом со мною, и уж тут свободно потекли молодые наши речи,
то горячие,
то задумчивые,
то восторженные, но почти всегда неясные речи,
в которых так охотно разливается русский человек.
Прошли целые две недели. Я каждый день посещал Гагиных. Ася словно избегала меня, но уже не позволяла себе ни одной из
тех шалостей, которые так удивили меня
в первые два дня нашего знакомства. Она казалась втайне огорченной или смущенной; она и смеялась меньше. Я с любопытством наблюдал за ней.
Я улыбался, потирал руки, удивлялся случаю, внезапно подтвердившему мои догадки (я ни на одно мгновенье не усомнился
в их справедливости), а между
тем на сердце у меня было очень горько.
Случилось так, что
в последовавшие за
тем три, четыре года обязанности службы помешали мне побывать
в деревне.
Он обрадовался мне чрезвычайно, обнял меня своими исхудалыми руками, долго поглядел мне
в глаза каким-то не
то испытующим, не
то умоляющим взором и, взяв с меня слово, что я исполню его последнюю просьбу, велел своему старому камердинеру привести Асю.
Она до сих пор не может забыть
ту минуту, когда ей
в первый раз надели шелковое платье и поцеловали у ней ручку.
Он не баловал ее,
то есть не нянчился с нею; но он любил ее страстно и никогда ничего ей не запрещал: он
в душе считал себя перед ней виноватым.
— Сама не знаю. Иногда мне хочется плакать, а я смеюсь. Вы не должны судить меня… по
тому, что я делаю. Ах, кстати, что это за сказка о Лорелее? [Лорелея — имя девушки, героини немецкого фольклора. Лорелея зазывала своим пением рыбаков, и
те разбивались о скалы.] Ведь это еескала виднеется? Говорят, она прежде всех топила, а как полюбила, сама бросилась
в воду. Мне нравится эта сказка. Фрау Луизе мне всякие сказки сказывает. У фрау Луизе есть черный кот с желтыми глазами…
— Скажите, — заговорила Ася после небольшого молчания,
в течение которого какие-то тени пробежали у ней по лицу, уже успевшему побледнеть, — вам очень нравилась
та дама… Вы помните, брат пил ее здоровье
в развалине, на второй день нашего знакомства?
Отправляясь на следующий день к Гагиным, я не спрашивал себя, влюблен ли я
в Асю, но я много размышлял о ней, ее судьба меня занимала, я радовался неожиданному нашему сближению. Я чувствовал, что только с вчерашнего дня я узнал ее; до
тех пор она отворачивалась от меня. И вот, когда она раскрылась, наконец, передо мною, каким пленительным светом озарился ее образ, как он был нов для меня, какие тайные обаяния стыдливо
в нем сквозили…
— Я сама не знаю иногда, что у меня
в голове, — продолжала Ася с
тем же задумчивым видом. — Я иногда самой себя боюсь, ей-богу. Ах, я хотела бы… Правда ли, что женщинам не следует читать много?
В условленный час переправился я через Рейн, и первое лицо, встретившее меня на противоположном берегу, был самый
тот мальчик, который приходил ко мне поутру. Он, по-видимому, ждал меня.
Когда несколько минут спустя фрау Луизе вошла
в комнату — я все еще стоял на самой середине ее, уж точно как громом пораженный. Я не понимал, как могло это свидание так быстро, так глупо кончиться — кончиться, когда я и сотой доли не сказал
того, что хотел, что должен был сказать, когда я еще сам не знал, чем оно могло разрешиться…
«Куда могла она пойти, что она с собою сделала?» — восклицал я
в тоске бессильного отчаяния… Что-то белое мелькнуло вдруг на самом берегу реки. Я знал это место; там, над могилой человека, утонувшего лет семьдесят
тому назад, стоял до половины вросший
в землю каменный крест с старинной надписью. Сердце во мне замерло… Я подбежал к кресту: белая фигура исчезла. Я крикнул: «Ася!» Дикий голос мой испугал меня самого — но никто не отозвался…
В конце письма он изъявлял сожаление о
том, что наше знакомство так скоро прекратилось, желал мне счастья, дружески жал мне руку и умолял меня не стараться их отыскивать.
Я поднял голову и увидал
в окне
той самой комнаты, где я накануне виделся с Асей, вдову бургомистра.
И я не увидел их более — я не увидел Аси. Темные слухи доходили до меня о нем, но она навсегда для меня исчезла. Я даже не знаю, жива ли она. Однажды, несколько лет спустя, я мельком увидал за границей,
в вагоне железной дороги, женщину, лицо которой живо напомнило мне незабвенные черты… но я, вероятно, был обманут случайным сходством. Ася осталась
в моей памяти
той самой девочкой, какою я знавал ее
в лучшую пору моей жизни, какою я ее видел
в последний раз, наклоненной на спинку низкого деревянного стула.
Он до сих пор издает слабый запах, а рука, мне давшая его,
та рука, которую мне только раз пришлось прижать к губам моим, быть может, давно уже тлеет
в могиле…