Неточные совпадения
Случалось ли вам летом лечь спать днем в пасмурную дождливую погоду и, проснувшись на закате солнца, открыть глаза и в расширяющемся четырехугольнике окна, из-под полотняной сторы, которая, надувшись, бьется прутом об подоконник, увидать мокрую от дождя, тенистую, лиловатую сторону липовой аллеи и сырую садовую дорожку, освещенную яркими косыми лучами, услыхать вдруг веселую жизнь птиц в саду и увидать насекомых, которые вьются в отверстии окна, просвечивая на солнце, почувствовать запах последождевого воздуха и подумать: «Как мне не стыдно было проспать
такой вечер», — и торопливо вскочить,
чтобы идти в сад порадоваться жизнью?
Буду каждое воскресенье ходить непременно в церковь, и еще после целый час читать Евангелие, потом из беленькой, которую я буду получать каждый месяц, когда поступлю в университет, непременно два с полтиной (одну десятую) я буду отдавать бедным, и
так,
чтобы никто не знал: и не нищим, а стану отыскивать
таких бедных, сироту или старушку, про которых никто не знает.
Несмотря на то, что планы эти почти каждый день изменялись и противоречили один другому, они были
так увлекательны, что мы их заслушивались, и Любочка, не смигивая, смотрела прямо на рот папа,
чтобы не проронить ни одного слова.
«Проходят месяцы, проходят годы, — думал я, — он все один, он все спокоен, он все чувствует, что совесть его чиста пред богом и молитва услышана им». С полчаса я просидел на стуле, стараясь не двигаться и не дышать громко,
чтобы не нарушать гармонию звуков, говоривших мне
так много. А маятник все стучал
так же — направо громче, налево тише.
Я в этом был убежден; и это убеждение произвело во мне чувство веселья
такого рода, которое требовало того,
чтобы кому-нибудь сообщить его.
Я в юности не только не любил отношений с людьми, которые считали себя выше меня, но
такие отношения были для меня невыносимо мучительны, вследствие постоянного страха оскорбления и напряжения всех умственных сил на то,
чтобы доказать им свою самостоятельность.
— Мне стало еще досаднее и совестнее, и
чтобы загладить чем-нибудь свой отказ, я поспешил сообщить, что я не буду дома, потому что должен быть у князя Ивана Иваныча, у княгини Корнаковой, у Ивина, того самого, что имеет
такое важное место, и что, верно, буду обедать у княгини Нехлюдовой.
Вслед за ними я поехал по своим визитам. Володя, которого еще утром я просил ехать вместе,
чтобы мне было не
так неловко одному, отказался, под предлогом, что это было бы слишком чувствительно, что два братца ездят вместе на одной пролеточке.
Любовь Сергеевна весь этот вечер говорила
такими большею частию не идущими ни к делу, ни друг к другу изречениями; но я
так верил Дмитрию, и он
так заботливо весь этот вечер смотрел то на меня, то на нее с выражением, спрашивавшим: «Ну, что?» — что я, как это часто случается, хотя в душе был уже убежден, что в Любовь Сергеевне ничего особенного нет, еще чрезвычайно далек был от того,
чтобы высказать эту мысль даже самому себе.
Для того
чтобы поддержать в себе это приятное чувство, они постоянно в самых изящных выражениях говорят о своей любви как самому предмету,
так и всем тем, кому даже и нет до этой любви никакого дела.
Во время чая чтение прекратилось и дамы занялись разговором между собой о лицах и обстоятельствах мне незнакомых, как мне казалось, только для того,
чтобы, несмотря на ласковый прием, все-таки дать мне почувствовать ту разницу, которая по годам и положению в свете была между мною и ими.
Володя имел
такой странный взгляд на девочек, что его могло занимать: сыты ли они, выспались ли, прилично ли одеты, не делают ли ошибок по-французски, за которые бы ему было стыдно перед посторонними, — но он не допускал мысли,
чтобы они могли думать или чувствовать что-нибудь человеческое, и еще меньше допускал возможность рассуждать с ними о чем-нибудь.
В этом отношении я действовал
так же, как миллионы мужеского и особенно женского пола учащихся без хорошего учителя, без истинного призвания и без малейшего понятия о том, что может дать искусство и как нужно приняться за него,
чтобы оно дало что-нибудь.
А может быть, именно оно
так сильно вросло в меня оттого, что мне стоило огромного труда,
чтобы приобрести это comme il faut.
А комнату, письменный стол, экипаж — все это я никак не умел устроить
так,
чтобы было comme il faut, хотя усиливался, несмотря на отвращение к практическим делам, заниматься этим.
Дубков мне отвечал: «С тех пор, как себя помню, никогда ничего не делал,
чтобы они были
такие, я не понимаю, как могут быть другие ногти у порядочного человека».
Там я ложился в тени на траве и читал, изредка отрывая глаза от книги,
чтобы взглянуть на лиловатую в тени поверхность реки, начинающую колыхаться от утреннего ветра, на поле желтеющей ржи на том берегу, на светло-красный утренний свет лучей, ниже и ниже окрашивающий белые стволы берез, которые, прячась одна за другую, уходили от меня в даль чистого леса, и наслаждался сознанием в себе точно
такой же свежей, молодой силы жизни, какой везде кругом меня дышала природа.
Я хотел,
чтобы лекция от начала до конца была
такая умная,
чтобы из нее нельзя было выкинуть и нельзя было к ней прибавить ни одного слова.
Мне казалось, что желание быть хорошо одетым весьма стыдно и что нужно скрывать его; он же, напротив, считал это желание до
такой степени естественным и необходимым, что совершенно откровенно говорил, что боится,
чтобы я не осрамился.
Я все-таки улыбался, но
так страдал в эту минуту сознанием своей глупости, что готов был провалиться сквозь землю и что во что бы то ни стало чувствовал потребность шевелиться и говорить что-нибудь,
чтобы как-нибудь изменить свое положение.
Я пододвинулся к Володе и сказал через силу, стараясь дать тоже шутливый тон голосу: «Ну что, Володя, умаялся?» Но Володя посмотрел на меня
так, как будто хотел сказать: «Ты
так не говоришь со мной, когда мы одни», — и молча отошел от меня, видимо, боясь,
чтобы я еще не прицепился к нему как-нибудь.
Мне казалось, что каждому отдельно было неприятно, как и мне, но, полагая, что
такое неприятное чувство испытывал он один, каждый считал себя обязанным притворяться веселым, для того
чтобы не расстроить общего веселья; притом же — странно сказать — я себя считал обязанным к притворству по одному тому, что в суповую чашу влито было три бутылки шампанского по десяти рублей и десять бутылок рому по четыре рубля, что всего составляло семьдесят рублей, кроме ужина.
Я
так был убежден в этом, что на другой день на лекции меня чрезвычайно удивило то, что товарищи мои, бывшие на вечере барона З., не только не стыдились вспоминать о том, что они там делали, но рассказывали про вечер
так,
чтобы другие студенты могли слышать.
Неточные совпадения
Хлестаков. Да вот тогда вы дали двести, то есть не двести, а четыреста, — я не хочу воспользоваться вашею ошибкою; —
так, пожалуй, и теперь столько же,
чтобы уже ровно было восемьсот.
Хлестаков (пишет).Ну, хорошо. Отнеси только наперед это письмо; пожалуй, вместе и подорожную возьми. Да зато, смотри, чтоб лошади хорошие были! Ямщикам скажи, что я буду давать по целковому;
чтобы так, как фельдъегеря, катили и песни бы пели!.. (Продолжает писать.)Воображаю, Тряпичкин умрет со смеху…
Как можно,
чтобы такое драгоценное время убивать на них?
Да объяви всем, чтоб знали: что вот, дискать, какую честь бог послал городничему, — что выдает дочь свою не то
чтобы за какого-нибудь простого человека, а за
такого, что и на свете еще не было, что может все сделать, все, все, все!
Анна Андреевна. Ну что ты? к чему? зачем? Что за ветреность
такая! Вдруг вбежала, как угорелая кошка. Ну что ты нашла
такого удивительного? Ну что тебе вздумалось? Право, как дитя какое-нибудь трехлетнее. Не похоже, не похоже, совершенно не похоже на то,
чтобы ей было восемнадцать лет. Я не знаю, когда ты будешь благоразумнее, когда ты будешь вести себя, как прилично благовоспитанной девице; когда ты будешь знать, что
такое хорошие правила и солидность в поступках.