Неточные совпадения
Или вечером
сидишь один
с сальной свечой в своей комнате; вдруг на секунду, чтоб снять со свечи или поправиться на стуле, отрываешься от книги и видишь, что везде в дверях, по углам темно, и слышишь, что везде в доме тихо, — опять невозможно не остановиться и не слушать этой тишины, и не смотреть на этот мрак отворенной двери в темную комнату, и долго-долго не пробыть в неподвижном положении или не пойти вниз и не пройти по всем пустым комнатам.
Все таковые были
с пушистыми подбородками, имели выпущенное белье и
сидели смирно, не раскрывая книг и тетрадей, принесенных
с собою, и
с видимой робостью смотрели на профессоров и экзаменные столы.
Три профессора
сидели за тем столом, к которому я подошел вместе
с Икониным; ни один из них не ответил на наш поклон.
Я уже предчувствовал несчастие, когда нас вызвали вместе
с Икониным к маленькому столику, против которого страшный профессор
сидел совершенно один.
В большой комнате
сидел за маленьким столом невысокий плотный штатский господин
с рыжими усами и ел что-то.
Рядом
с ним
сидел высокий брюнет без усов.
Валахина встала, извиняясь, сказала, что ей надо поговорить
с своим homme d’affaires, [поверенным (фр.).] и взглянула на меня
с недоумевающим выражением, говорившим: «Ежели вы век хотите
сидеть, то я вас не выгоняю».
Мне казалось, что и старый швейцар, который отворил мне дверь, и лакей, который снял
с меня шинель, и три дамы и два господина, которых я нашел в гостиной, и в особенности сам князь Иван Иваныч, который в штатском сюртуке
сидел на диване, — мне казалось, что все смотрели на меня как на наследника, и вследствие этого недоброжелательно.
Во все время обеда, за которым я
сидел рядом
с княжной, я предполагал, что княжна не говорит со мной потому, что ненавидит меня за то, что я такой же наследник князя, как и она, и что князь не обращает внимания на нашу сторону стола потому, что мы — я и княжна — наследники, ему одинаково противны.
Я не отвечал ему и притворился спящим. Если бы я сказал что-нибудь, я бы заплакал. Когда я проснулся на другой день утром, папа, еще не одетый, в торжковских сапожках и халате,
с сигарой в зубах,
сидел на постели у Володи и разговаривал и смеялся
с ним. Он
с веселым подергиваньем вскочил от Володи, подошел ко мне и, шлепнув меня своей большой рукой по спине, подставил мне щеку и прижал ее к моим губам.
За пяльцами
сидит Мими, беспрестанно сердито встряхивая головой и передвигаясь
с места на место от солнца, которое, вдруг прорвавшись где-нибудь, проложит ей то там, то сям на лице или на руке огненную полосу.
Вследствие его и досады, порожденной им, напротив, я даже скоро нашел, что очень хорошо, что я не принадлежу ко всему этому обществу, что у меня должен быть свой кружок, людей порядочных, и уселся на третьей лавке, где
сидели граф Б., барон З., князь Р., Ивин и другие господа в том же роде, из которых я был знаком
с Ивиным и графом Б. Но и эти господа смотрели на меня так, что я чувствовал себя не совсем принадлежащим и к их обществу.
Семенов,
с своими седыми всклокоченными волосами и белыми зубами, в расстегнутом сюртуке,
сидел недалеко от меня и, облокотясь, грыз перо.
Гимназист, выдержавший первым экзамен,
сидел на первой лавке, все
с подвязанной черным галстуком щекой, и играл серебряным ключиком часов на атласном жилете.
Иконин, который поступил-таки в университет,
сидя на верхней лавке, в голубых панталонах
с кантом, закрывавших весь сапог, хохотал и кричал, что он на Парнасе.
Иленька, который, к удивлению моему, не только холодно, но даже презрительно мне поклонился, как будто желая напомнить о том, что здесь мы все равны,
сидел передо мной и, поставив особенно развязно свои худые ноги на лавку (как мне казалось, на мой счет), разговаривал
с другим студентом и изредка взглядывал на меня.
Раз я приехал вечером к Дмитрию
с тем, чтобы
с ним вместе провести вечер в гостиной его матери, разговаривать и слушать пение или чтение Вареньки; но Безобедов
сидел на верху. Дмитрий резким тоном ответил мне, что он не может идти вниз, потому что, как я вижу, у него гости.
«Вот дурак, — думал я про него, — мог бы провести приятно вечер
с милыми родными, — нет,
сидит с этим скотом; а теперь время проходит, будет уже поздно идти в гостиную», — и я взглядывал из-за края кресла на своего друга.
Я любил этот шум, говор, хохотню по аудиториям; любил во время лекции,
сидя на задней лавке, при равномерном звуке голоса профессора мечтать о чем-нибудь и наблюдать товарищей; любил иногда
с кем-нибудь сбегать к Матерну выпить водки и закусить и, зная, что за это могут распечь, после профессора, робко скрипнув дверью, войти в аудиторию; любил участвовать в проделке, когда курс на курс
с хохотом толпился в коридоре.
Дежурный унтер-офицер уже не хотел нас пускать в казарму, но Зухин как-то уговорил его, и тот же самый солдат, который приходил
с запиской, провел нас в большую, почти темную, слабо освещенную несколькими ночниками комнату, в которой
с обеих сторон на нарах,
с бритыми лбами,
сидели и лежали рекруты в серых шинелях.
— Здорово, Семенов, — сказал он одному рекруту
с таким же бритым лбом, как и другие, который, в толстом солдатском белье и в серой шинели внакидку,
сидел с ногами на нарах и, разговаривая
с другим рекрутом, ел что-то.
В таком расположении духа я приехал на первый экзамен. Я сел на лавку в той стороне, где
сидели князья, графы и бароны, стал разговаривать
с ними по-французски, и (как ни странно сказать) мне и мысль не приходила о том, что сейчас надо будет отвечать из предмета, который я вовсе не знаю. Я хладнокровно смотрел на тех, которые подходили экзаменоваться, и даже позволял себе подтрунивать над некоторыми.
Неточные совпадения
Бобчинский. Сначала вы сказали, а потом и я сказал. «Э! — сказали мы
с Петром Ивановичем. — А
с какой стати
сидеть ему здесь, когда дорога ему лежит в Саратовскую губернию?» Да-с. А вот он-то и есть этот чиновник.
Сначала он принял было Антона Антоновича немного сурово, да-с; сердился и говорил, что и в гостинице все нехорошо, и к нему не поедет, и что он не хочет
сидеть за него в тюрьме; но потом, как узнал невинность Антона Антоновича и как покороче разговорился
с ним, тотчас переменил мысли, и, слава богу, все пошло хорошо.
Потупился, задумался, // В тележке
сидя, поп // И молвил: — Православные! // Роптать на Бога грех, // Несу мой крест
с терпением, // Живу… а как? Послушайте! // Скажу вам правду-истину, // А вы крестьянским разумом // Смекайте! — // «Начинай!»
Впопад ли я ответила — // Не знаю… Мука смертная // Под сердце подошла… // Очнулась я, молодчики, // В богатой, светлой горнице. // Под пологом лежу; // Против меня — кормилица, // Нарядная, в кокошнике, //
С ребеночком
сидит: // «Чье дитятко, красавица?» // — Твое! — Поцаловала я // Рожоное дитя…
Питался больше рыбою; //
Сидит на речке
с удочкой // Да сам себя то по носу, // То по лбу — бац да бац!