Неточные совпадения
Все как-то мне не удавалось: я сделал ошибку в начале вычисления,
так что надо было все начинать сначала; мел я два
раза уронил, чувствовал, что лицо и руки мои испачканы, губка где-то пропала, стук, который производил Николай, как-то больно потрясал мои нервы.
Извозчик, увидав, как я два
раза пробежал по двору, чтоб доставать деньги, должно быть, догадавшись, зачем я бегаю, слез с дрожек и, несмотря на то, что казался мне
таким добрым, громко начал говорить, с видимым желанием уколоть меня, о том, как бывают шаромыжники, которые не платят за езду.
Такое влияние имело на него, как я после не
раз замечал, сознание хорошего поступка.
— Давайте нынче веселиться, — говорил Дмитрий, улыбаясь, — в честь его вступления я в первый
раз напьюсь пьян, уж
так и быть.
Во время рассказа Валахиной о потере мужа я еще
раз вспомнил о том, что я влюблен, и подумал еще, что, вероятно, и мать уже догадалась об этом, и на меня снова нашел припадок застенчивости,
такой сильной, что я чувствовал себя не в состоянии пошевелиться ни одним членом естественно.
На чистом воздухе, однако, — подергавшись и помычав
так громко, что даже Кузьма несколько
раз спрашивал: «Что угодно?» — чувство это рассеялось, и я стал довольно спокойно размышлять об моей любви к Сонечке и о ее отношениях к матери, которые мне показались странны.
— Прощайте, monsieur Irteneff, — сказала мне Ивина, вдруг как-то гордо кивнув головой и
так же, как сын, посмотрев мне в брови. Я поклонился еще
раз и ей, и ее мужу, и опять на старого Ивина мой поклон подействовал
так же, как ежели бы открыли или закрыли окошко. Студент Ивин проводил меня, однако, до двери и дорогой рассказал, что он переходит в Петербургский университет, потому что отец его получил там место (он назвал мне какое-то очень важное место).
И вдруг я испытал странное чувство: мне вспомнилось, что именно все, что было теперь со мною, — повторение того, что было уже со мною один
раз: что и тогда точно
так же шел маленький дождик, и заходило солнце за березами, и я смотрел на нее, и она читала, и я магнетизировал ее, и она оглянулась, и даже я вспомнил, что это еще
раз прежде было.
Когда зашел разговор о дачах, я вдруг рассказал, что у князя Ивана Иваныча есть
такая дача около Москвы, что на нее приезжали смотреть из Лондона и из Парижа, что там есть решетка, которая стоит триста восемьдесят тысяч, и что князь Иван Иваныч мне очень близкий родственник, и я нынче у него обедал, и он звал меня непременно приехать к нему на эту дачу жить с ним целое лето, но что я отказался, потому что знаю хорошо эту дачу, несколько
раз бывал на ней, и что все эти решетки и мосты для меня незанимательны, потому что я терпеть не могу роскоши, особенно в деревне, а люблю, чтоб в деревне уж было совсем как в деревне…
Что я сказал, что у князя Ивана Иваныча есть дача, — это потому, что я не нашел лучшего предлога рассказать про свое родство с князем Иваном Иванычем и про то, что я нынче у него обедал; но для чего я рассказал про решетку, стоившую триста восемьдесят тысяч, и про то, что я
так часто бывал у него, тогда как я ни
разу не был и не могу быть у князя Ивана Иваныча, жившего только в Москве или Неаполе, что очень хорошо знали Нехлюдовы, — для чего я это сказал, я решительно не могу дать себе отчета.
Любовь Сергеевна восхищалась тоже, спрашивала, между прочим: «Чем эта береза держится? долго ли она простоит?» — и беспрестанно поглядывала на свою Сюзетку, которая, махая пушистым хвостом, взад и вперед бегала на своих кривых ножках по мостику с
таким хлопотливым выражением, как будто ей в первый
раз в жизни довелось быть не в комнате.
Я даже в это лето пробовал несколько
раз от скуки сблизиться и беседовать с Любочкой и Катенькой, но всякий
раз встречал в них
такое отсутствие способности логического мышления и
такое незнание самых простых, обыкновенных вещей, как, например, что
такое деньги, чему учатся в университете, что
такое война и т. п., и
такое равнодушие к объяснению всех этих вещей, что эти попытки только больше подтверждали мое о них невыгодное мнение.
(это имя он произносил с особенной иронией), лихо… ну еще
раз… вот
так», и т. п.
Помню, что в одном из прочитанных мною в это лето сотни романов был один чрезвычайно страстный герой с густыми бровями, и мне
так захотелось быть похожим на него наружностью (морально я чувствовал себя точно
таким, как он), что я, рассматривая свои брови перед зеркалом, вздумал простричь их слегка, чтоб они выросли гуще, но
раз, начав стричь, случилось
так, что я выстриг в одном месте больше, — надо было подравнивать, и кончилось тем, что я, к ужасу своему, увидел себя в зеркало безбровым и вследствие этого очень некрасивым.
Помню
раз, после усиленного и тщетного труда над ногтями, я спросил у Дубкова, у которого ногти были удивительно хороши, давно ли они у него
такие и как он это сделал?
Раз я пришел прежде его, и
так как лекция была любимого профессора, на которую сошлись студенты, не имевшие обыкновения всегда ходить на лекции, и места все были заняты, я сел на место Оперова, положил на пюпитр свои тетради, а сам вышел.
Мне же очень приятно было жертвовать своим чувством, может быть оттого, что не стоило большого труда,
так как я с этой барышней только
раз вычурно поговорил о достоинстве ученой музыки, и любовь моя, как я ни старался поддерживать ее, прошла на следующей неделе.
Несмотря на то, что под влиянием Дмитрия я еще не предавался обыкновенным студенческим удовольствиям, называемым кутежами, мне случилось уже в эту зиму
раз участвовать в
таком увеселении, и я вынес из него не совсем приятное чувство.
Раз Варенька, разговаривая со мной про эту непонятную для всех нас связь, объяснила ее
так...
Еще бы меньше я удивлялся, ежели бы я поверил, что наши домашние — Авдотья Васильевна, Любочка и Катенька — были
такие же женщины, как и все, нисколько не ниже других, и вспомнил бы, что по целым вечерам говорили, весело улыбаясь, Дубков, Катенька и Авдотья Васильевна; как почти всякий
раз Дубков, придравшись к чему-нибудь, читал с чувством стихи: «Au banquet de la vie, infortuné convive…» [«На жизненном пиру несчастный сотрапезник…» (фр.)] или отрывки «Демона», и вообще с каким удовольствием и какой вздор они говорили в продолжение нескольких часов сряду.
Всякий
раз после
таких разговоров я втихомолку злился на Вареньку, на другой день подсмеивался над бывшими гостями, но находил еще больше удовольствия быть одному в семейном кружке Нехлюдовых.
Странно, как
такой ясный вопрос: как же держать экзамен? — ни
разу мне не представился.
Я поблагодарил его и согласился, надеясь этой честью совершенно загладить свою бывшую размолвку с ним, но просил только, чтоб непременно все собирались у меня всякий
раз,
так как у меня квартира хорошая.
— Уж и я его из виду потерял, — продолжал Зухин, — в последний
раз мы с ним вместе Лиссабон разбили. Великолепная штука вышла. Потом, говорят, какая-то история была… Вот голова! Что огня в этом человеке! Что ума! Жаль, коли пропадет. А пропадет наверно: не
такой мальчик, чтоб с его порывами он усидел в университете.