Неточные совпадения
Кажется, что
Оперов пробормотал что-то, кажется даже, что он пробормотал: «А ты глупый мальчишка», — но я решительно не слыхал этого. Да и какая бы
была польза, ежели бы я это слышал? браниться, как manants [мужичье (фр.).] какие-нибудь, больше ничего? (Я очень любил это слово manant, и оно мне
было ответом и разрешением многих запутанных отношений.) Может
быть, я бы сказал еще что-нибудь, но
в это время хлопнула дверь, и профессор
в синем фраке, расшаркиваясь, торопливо прошел на кафедру.
Всех нас — значит, всех товарищей более или менее comme il faut нашего курса,
в числе которых, разумеется, не
были ни Грап, ни Семенов, ни
Оперов, ни все эти плохонькие господа.
Оперов, с которым мы продолжали кланяться, но
были в самых холодных отношениях, как я говорил уже, предложил мне не только тетрадки, но и пригласил готовиться по ним вместе с ним и другими студентами.
Когда кончили читать, Зухин, другие студенты и я, чтоб доказать свое желание
быть товарищем,
выпили по рюмке водки, и
в штофе почти ничего не осталось. Зухин спросил, у кого
есть четвертак, чтоб еще послать за водкой какую-то старую женщину, которая прислуживала ему. Я предложил
было своих денег, но Зухин, как будто не слыхав меня, обратился к Оперову, и
Оперов, достав бисерный кошелек, дал ему требуемую монету.
Семенов перед самыми экзаменами кончил свое кутежное поприще самым энергическим и оригинальным образом, чему я
был свидетелем благодаря своему знакомству с Зухиным. Вот как это
было. Раз вечером, только что мы сошлись к Зухину, и
Оперов, приникнув головой к тетрадкам и поставив около себя, кроме сальной свечи
в подсвечнике, сальную свечу
в бутылке, начал читать своим тоненьким голоском свои мелко исписанные тетрадки физики, как
в комнату вошла хозяйка и объявила Зухину, что к нему пришел кто-то с запиской.
Я думал, что Иленька Грап плюнет мне
в лицо, когда меня встретит, и, сделав это, поступит справедливо; что
Оперов радуется моему несчастью и всем про него рассказывает; что Колпиков
был совершенно прав, осрамив меня у Яра; что мои глупые речи с княжной Корнаковой не могли иметь других последствий, и т. д., и т. д.
Остальной день подбавил сумасшествия. Ольга была весела, пела, и потом еще
пели в опере, потом он пил у них чай, и за чаем шел такой задушевный, искренний разговор между ним, теткой, бароном и Ольгой, что Обломов чувствовал себя совершенно членом этого маленького семейства. Полно жить одиноко: есть у него теперь угол; он крепко намотал свою жизнь; есть у него свет и тепло — как хорошо жить с этим!
Потом, когда мы пили чай, он бессвязно, необычными словами рассказал, что женщина — помещица, он — учитель истории, был репетитором ее сына, влюбился в нее, она ушла от мужа-немца, барона,
пела в опере, они жили очень хорошо, хотя первый муж ее всячески старался испортить ей жизнь.
На Солянке же воздымались и хоромы богача Шепелева, нижегородского помещика — одного из последних фанатиков дилетантства, который сам
пел в операх с труппой своего крепостного театра. Мой учитель, первая скрипка нашего театра, А-в, был также из вольноотпущенных этого самого Шепелева.
Неточные совпадения
Алексей Александрович после встречи у себя на крыльце с Вронским поехал, как и намерен
был,
в итальянскую
оперу.
— Ах, можно ли так подкрадываться? Как вы меня испугали, — отвечала она. — Не говорите, пожалуйста, со мной про
оперу, вы ничего не понимаете
в музыке. Лучше я спущусь до вас и
буду говорить с вами про ваши майолики и гравюры. Ну, какое там сокровище купили вы недавно на толкучке?
Я ее крепко обнял, и так мы оставались долго. Наконец губы наши сблизились и слились
в жаркий, упоительный поцелуй; ее руки
были холодны как лед, голова горела. Тут между нами начался один из тех разговоров, которые на бумаге не имеют смысла, которых повторить нельзя и нельзя даже запомнить: значение звуков заменяет и дополняет значение слов, как
в итальянской
опере.
Самгин, насыщаясь и внимательно слушая, видел вдали, за стволами деревьев, медленное движение бесконечной вереницы экипажей,
в них яркие фигуры нарядных женщин, рядом с ними покачивались всадники на красивых лошадях; над мелким кустарником
в сизоватом воздухе плыли головы пешеходов
в соломенных шляпах,
в котелках, где-то далеко оркестр отчетливо играл «Кармен»; веселая задорная музыка очень гармонировала с гулом голосов, все
было приятно пестро, но не резко, все празднично и красиво, как хорошо поставленная
опера.