Неточные совпадения
Случалось ли вам летом лечь спать днем в пасмурную дождливую погоду и, проснувшись
на закате солнца, открыть глаза и в расширяющемся четырехугольнике окна, из-под полотняной сторы, которая, надувшись, бьется прутом об подоконник, увидать мокрую от дождя, тенистую, лиловатую
сторону липовой аллеи и сырую садовую дорожку, освещенную яркими косыми лучами, услыхать вдруг веселую жизнь птиц в саду и увидать насекомых, которые вьются в отверстии окна, просвечивая
на солнце, почувствовать запах последождевого воздуха и подумать: «Как мне не стыдно было проспать такой вечер», — и торопливо вскочить, чтобы идти в сад порадоваться жизнью?
На противоположной
стороне, из-за зеленой крыши большого дома, краснелась туманная, студеная заря.
Я чувствовал, что наслаждаюсь чувством умиления, и, боясь чем-нибудь разогнать его, торопливо простился с духовником, и, не глядя по
сторонам, чтобы не рассеяться, вышел за ограду и снова сел
на колыхающиеся полосатые дрожки.
Он, облокотившись
на обе руки, сквозь пальцы которых торчали всклокоченные полуседые волосы, читал в книге и, только
на мгновенье взглянув
на меня не совсем доброжелательно своими блестящими глазами, мрачно нахмурился и еще выставил в мою
сторону глянцевитый локоть, чтоб я не мог подвинуться к нему ближе.
После ухода Иконина он верных минут пять, которые мне показались за пять часов, укладывал книги, билеты, сморкался, поправлял кресла, разваливался
на них, смотрел в залу, по
сторонам и повсюду, но только не
на меня.
При обращенных со всех
сторон на меня взглядах и при ярком блеске солнца
на моих пуговицах, кокарде шляпы и шпаге я приехал
на Кузнецкий мост и остановился подле магазина картин Дациаро.
Оглядываясь
на все
стороны, я вошел в него.
В последнее время я уже начинал наблюдать и обсуживать характер моего друга, но дружба наша вследствие этого нисколько не изменилась: она еще была так молода и сильна, что, с какой бы
стороны я ни смотрел
на Дмитрия, я не мог не видеть его совершенством.
Во все время обеда, за которым я сидел рядом с княжной, я предполагал, что княжна не говорит со мной потому, что ненавидит меня за то, что я такой же наследник князя, как и она, и что князь не обращает внимания
на нашу
сторону стола потому, что мы — я и княжна — наследники, ему одинаково противны.
«Что ж в самом деле, — подумал я, успокаивая себя, — это ничего, мы большие, два друга, едем в фаэтоне и рассуждаем о нашей будущей жизни. Всякому даже приятно бы было теперь со
стороны послушать и посмотреть
на нас».
Немного правее виднелись уже из-за кустов и дерев разноцветные крыши дачных домиков, из которых некоторые отражали
на себе блестящие лучи солнца, некоторые принимали
на себя унылый характер другой
стороны неба.
Глаза у нее были карие, очень открытые; губы слишком тонкие, немного строгие; нос довольно правильный и немного
на левую
сторону; рука у нее была без колец, большая, почти мужская, с прекрасными продолговатыми пальцами.
Несмотря
на то, что княгиня Марья Ивановна была черноволосая и черноглазая, а Софья Ивановна белокура и с большими живыми и вместе с тем (что большая редкость) спокойными голубыми глазами, между сестрами было большое семейное сходство; то же выражение, тот же нос, те же губы; только у Софьи Ивановны и нос и губы были потолще немного и
на правую
сторону, когда она улыбалась, тогда как у княгини они были
на левую.
Когда я вернулся
на галерею, там вовсе не говорили обо мне, как я предполагал; но Варенька не читала, а, отложив в
сторону книгу, с жаром спорила с Дмитрием, который, расхаживая взад и вперед, поправлял шеей галстук и зажмуривался.
Но это изречение не прекратило спора, а только навело меня
на мысль, что
сторона Любовь Сергеевны и моего друга была неправая
сторона. Хотя мне было несколько совестно присутствовать при маленьком семейном раздоре, однако и было приятно видеть настоящие отношения этого семейства, выказывавшиеся вследствие спора, и чувствовать, что мое присутствие не мешало им выказываться.
Но случится раз, совершенно неожиданно поднимется в кругу этого семейства какой-нибудь, иногда кажущийся незначащим, вопрос о какой-нибудь блонде или визите
на мужниных лошадях, — и, без всякой видимой причины, спор становится ожесточеннее и ожесточеннее, под завесой уже становится тесно для разбирательства дела, и вдруг, к ужасу самих спорящих и к удивлению присутствующих, все истинные, грубые отношения вылезают наружу, завеса, уже ничего не прикрывая, праздно болтается между воюющими
сторонами и только напоминает вам о том, как долго вы были ею обмануты.
Наконец тушилась его последняя свечка, окно захлопывалось, я оставался совершенно один и, робко оглядываясь по
сторонам, не видно ли где-нибудь, подле клумбы или подле моей постели, белой женщины, — рысью бежал
на галерею.
Тогда все получало для меня другой смысл: и вид старых берез, блестевших с одной
стороны на лунном небе своими кудрявыми ветвями, с другой — мрачно застилавших кусты и дорогу своими черными тенями, и спокойный, пышный, равномерно, как звук, возраставший блеск пруда, и лунный блеск капель росы
на цветах перед галереей, тоже кладущих поперек серой рабатки свои грациозные тени, и звук перепела за прудом, и голос человека с большой дороги, и тихий, чуть слышный скрип двух старых берез друг о друга, и жужжание комара над ухом под одеялом, и падение зацепившегося за ветку яблока
на сухие листья, и прыжки лягушек, которые иногда добирались до ступеней террасы и как-то таинственно блестели
на месяце своими зеленоватыми спинками, — все это получало для меня странный смысл — смысл слишком большой красоты и какого-то недоконченного счастия.
Открытая дверь подергивалась от ветра
на железном крючке, дорожки были сыры и грязны; старые березы с оголенными белыми ветвями, кусты и трава, крапива, смородина, бузина с вывернутыми бледной
стороной листьями бились
на одном месте и, казалось, хотели оторваться от корней; из липовой аллеи, вертясь и обгоняя друг друга, летели желтые круглые листья и, промокая, ложились
на мокрую дорогу и
на мокрую темно-зеленую отаву луга.
Он стоял в гостиной, опершись рукой о фортепьяно, и нетерпеливо и вместе с тем торжественно смотрел в мою
сторону.
На лице его уже не было того выражения молодости и счастия, которое я замечал
на нем все это время. Он был печален. Володя с трубкой в руке ходил по комнате. Я подошел к отцу и поздоровался с ним.
Раз я страстно влюбился в очень полную даму, которая ездила при мне в манеже Фрейтага, вследствие чего каждый вторник и пятницу — дни, в которые она ездила, — я приходил в манеж смотреть
на нее, но всякий раз так боялся, что она меня увидит, и потому так далеко всегда становился от нее и бежал так скоро с того места, где она должна была пройти, так небрежно отворачивался, когда она взглядывала в мою
сторону, что я даже не рассмотрел хорошенько ее лица и до сих пор не знаю, была ли она точно хороша собой или нет.
Часто, глядя
на нее, когда она, улыбающаяся, румяная от зимнего холоду, счастливая сознанием своей красоты, возвращалась с визитов и, сняв шляпу, подходила осмотреться в зеркало, или, шумя пышным бальным открытым платьем, стыдясь и вместе гордясь перед слугами, проходила в карету, или дома, когда у нас бывали маленькие вечера, в закрытом шелковом платье и каких-то тонких кружевах около нежной шеи, сияла
на все
стороны однообразной, но красивой улыбкой, — я думал, глядя
на нее: что бы сказали те, которые восхищались ей, ежели б видели ее такою, как я видел ее, когда она, по вечерам оставаясь дома, после двенадцати часов дожидаясь мужа из клуба, в каком-нибудь капоте, с нечесаными волосами, как тень ходила по слабо освещенным комнатам.
Грубая же, порочная
сторона в характере Зухина до такой степени заглушалась в то время для меня той сильной поэзией удальства, которую я предчувствовал в нем, что она нисколько не неприятно действовала
на меня.
Дежурный унтер-офицер уже не хотел нас пускать в казарму, но Зухин как-то уговорил его, и тот же самый солдат, который приходил с запиской, провел нас в большую, почти темную, слабо освещенную несколькими ночниками комнату, в которой с обеих
сторон на нарах, с бритыми лбами, сидели и лежали рекруты в серых шинелях.
Подожми ноги-то, ты, — крикнул он повелительно, показав
на мгновение свои белые зубы,
на рекрута, который с левой
стороны его лежал
на нарах, положив голову
на руку, и с ленивым любопытством смотрел
на нас.
В таком расположении духа я приехал
на первый экзамен. Я сел
на лавку в той
стороне, где сидели князья, графы и бароны, стал разговаривать с ними по-французски, и (как ни странно сказать) мне и мысль не приходила о том, что сейчас надо будет отвечать из предмета, который я вовсе не знаю. Я хладнокровно смотрел
на тех, которые подходили экзаменоваться, и даже позволял себе подтрунивать над некоторыми.