Неточные совпадения
— Он занимается с
князем, — сказала Катенька
и посмотрела на Любочку. Любочка вдруг покраснела отчего-то, сморщилась, притворясь, что ей что-то больно,
и вышла из комнаты. Я вышел вслед за нею. Она остановилась в гостиной
и что-то снова записала карандашиком на свою бумажку.
На бумажке было написано его изломанным быстрым почерком: 1) к
князю Ивану Ивановичу непременно, 2) к Ивиным непременно, 3) к
князю Михайле, 4) к княгине Нехлюдовой
и к Валахиной, ежели успеешь.
Князь Иван Иваныч был генерал-аншеф, старик, богач
и один; стало быть, я, шестнадцатилетний студент, должен был иметь с ним прямые отношения, которые, я предчувствовал, не могли быть для меня лестны.
— Мне стало еще досаднее
и совестнее,
и чтобы загладить чем-нибудь свой отказ, я поспешил сообщить, что я не буду дома, потому что должен быть у
князя Ивана Иваныча, у княгини Корнаковой, у Ивина, того самого, что имеет такое важное место,
и что, верно, буду обедать у княгини Нехлюдовой.
— Да, вот как мы родня, — продолжала она, —
князь Иван Иваныч мне дядя родной
и вашей матери был дядя. Стало быть, двоюродные мы были с вашей maman, нет, троюродные, да, так. Ну, а скажите: вы были, мой друг, у кнезь Ивана?
Через минуты две действительно вошел
князь Михайло. Это был невысокий плотный господин, весьма неряшливо одетый, невыбритый
и с каким-то таким равнодушным выражением в лице, что оно походило даже на глупое. Он нисколько не был рад меня видеть, по крайней мере, не выразил этого. Но княгиня, которой он, по-видимому, очень боялся, сказала ему...
— Не правда ли, как Вольдемар (она забыла, верно, мое имя) похож на свою maman? —
и сделала такой жест глазами, что
князь, должно быть, догадавшись, чего она хотела, подошел ко мне
и с самым бесстрастным, даже недовольным выражением лица протянул мне свою небритую щеку, в которую я должен был поцеловать его.
— Сейчас, сейчас, матушка, — сказал
князь Михайло
и вышел. Я раскланялся
и вышел тоже.
Я в первый раз слышал, что мы были наследники
князя Ивана Иваныча,
и это известие неприятно поразило меня.
— Ну, теперь последний визит на Никитскую, — сказал я Кузьме,
и мы покатили к дому
князя Ивана Иваныча.
Пройдя через несколько визитных испытаний, я обыкновенно приобретал самоуверенность
и теперь подъезжал было к
князю с довольно спокойным духом, как вдруг мне вспомнились слова княгини Корнаковой, что я наследник; кроме того, я увидел у крыльца два экипажа
и почувствовал прежнюю робость.
Мне казалось, что
и старый швейцар, который отворил мне дверь,
и лакей, который снял с меня шинель,
и три дамы
и два господина, которых я нашел в гостиной,
и в особенности сам
князь Иван Иваныч, который в штатском сюртуке сидел на диване, — мне казалось, что все смотрели на меня как на наследника,
и вследствие этого недоброжелательно.
Князь был со мной очень ласков, поцеловал меня, то есть приложил на секунду к моей щеке мягкие, сухие
и холодные губы, расспрашивал о моих занятиях, планах, шутил со мной, спрашивал, пишу ли я всё стихи, как те, которые написал в именины бабушки,
и сказал, чтобы я приходил нынче к нему обедать.
Во все время обеда, за которым я сидел рядом с княжной, я предполагал, что княжна не говорит со мной потому, что ненавидит меня за то, что я такой же наследник
князя, как
и она,
и что
князь не обращает внимания на нашу сторону стола потому, что мы — я
и княжна — наследники, ему одинаково противны.
Он прекрасный человек
и был очень ласков ко мне, — говорил я, желая, между прочим, внушить своему другу, что все это я говорю не вследствие того, чтобы я чувствовал себя униженным перед
князем, — но, — продолжал я, — мысль о том, что на меня могут смотреть, как на княжну, которая живет у него в доме
и подличает перед ним, — ужасная мысль.
Знаешь, я думаю, гораздо бы лучше прямо объясниться с
князем, — говорил я, — сказать ему, что я его уважаю как человека, но о наследстве его не думаю
и прошу его, чтобы он мне ничего не оставлял,
и что только в этом случае я буду ездить к нему.
Когда зашел разговор о дачах, я вдруг рассказал, что у
князя Ивана Иваныча есть такая дача около Москвы, что на нее приезжали смотреть из Лондона
и из Парижа, что там есть решетка, которая стоит триста восемьдесят тысяч,
и что
князь Иван Иваныч мне очень близкий родственник,
и я нынче у него обедал,
и он звал меня непременно приехать к нему на эту дачу жить с ним целое лето, но что я отказался, потому что знаю хорошо эту дачу, несколько раз бывал на ней,
и что все эти решетки
и мосты для меня незанимательны, потому что я терпеть не могу роскоши, особенно в деревне, а люблю, чтоб в деревне уж было совсем как в деревне…
Что я сказал, что у
князя Ивана Иваныча есть дача, — это потому, что я не нашел лучшего предлога рассказать про свое родство с
князем Иваном Иванычем
и про то, что я нынче у него обедал; но для чего я рассказал про решетку, стоившую триста восемьдесят тысяч,
и про то, что я так часто бывал у него, тогда как я ни разу не был
и не могу быть у
князя Ивана Иваныча, жившего только в Москве или Неаполе, что очень хорошо знали Нехлюдовы, — для чего я это сказал, я решительно не могу дать себе отчета.
Вследствие его
и досады, порожденной им, напротив, я даже скоро нашел, что очень хорошо, что я не принадлежу ко всему этому обществу, что у меня должен быть свой кружок, людей порядочных,
и уселся на третьей лавке, где сидели граф Б., барон З.,
князь Р., Ивин
и другие господа в том же роде, из которых я был знаком с Ивиным
и графом Б. Но
и эти господа смотрели на меня так, что я чувствовал себя не совсем принадлежащим
и к их обществу.
Как только я чувствовал, что товарищ начинал быть ко мне расположен, я тотчас же давал ему понять, что я обедаю у
князя Ивана Иваныча
и что у меня есть дрожки.
Все это я говорил только для того, чтобы показать себя с более выгодной стороны
и чтобы товарищ меня полюбил еще больше за это; но почти всякий раз, напротив, вследствие сообщенного известия о моем родстве с
князем Иваном Иванычем
и дрожках, к удивлению моему, товарищ вдруг становился со мной горд
и холоден.
В таком расположении духа я приехал на первый экзамен. Я сел на лавку в той стороне, где сидели
князья, графы
и бароны, стал разговаривать с ними по-французски,
и (как ни странно сказать) мне
и мысль не приходила о том, что сейчас надо будет отвечать из предмета, который я вовсе не знаю. Я хладнокровно смотрел на тех, которые подходили экзаменоваться,
и даже позволял себе подтрунивать над некоторыми.