Неточные совпадения
Я сказал, что дружба моя с Дмитрием открыла мне новый взгляд на жизнь, ее цель и отношения. Сущность этого взгляда состояла в убеждении, что назначение человека есть стремление к нравственному усовершенствованию и что усовершенствование это легко, возможно и вечно. Но до сих пор я наслаждался
только открытием новых мыслей, вытекающих из этого убеждения, и составлением блестящих планов нравственной, деятельной будущности; но жизнь моя шла
все тем же мелочным, запутанным и праздным порядком.
Первый день буду держать по полпуда «вытянутой рукой» пять минут, на другой день двадцать один фунт, на третий день двадцать два фунта и так далее, так что, наконец, по четыре пуда в каждой руке, и так, что буду сильнее
всех в дворне; и когда вдруг кто-нибудь вздумает оскорбить меня или станет отзываться непочтительно об ней, я возьму его так, просто, за грудь, подниму аршина на два от земли одной рукой и
только подержу, чтоб чувствовал мою силу, и оставлю; но, впрочем, и это нехорошо; нет, ничего, ведь я ему зла не сделаю, а
только докажу, что я…»
Он спросонков, должно быть, запросил с меня
всего двугривенный до монастыря и назад, но потом вдруг опомнился и,
только что я хотел садиться, захлестал свою лошаденку концами вожжей и совсем было уехал от меня.
Как
только я остался один в этом тихом уголке, вдруг
все мои прежние мысли и воспоминания выскочили у меня из головы, как будто их никогда не было, и я
весь погрузился в какую-то невыразимо приятную задумчивость.
И долго после этого молчал и сидел недвижно,
только изредка поправляя полу армяка, которая
все выбивалась из-под его полосатой ноги, прыгавшей в большом сапоге на подножке калибера. Я уже думал, что и он думает про меня то же, что духовник, — то есть, что такого прекрасного молодого человека, как я, другого нет на свете; но он вдруг обратился ко мне...
Хотя не самое чувство умиления и набожности, но самодовольство в том, что я испытал его, удержалось во мне
всю дорогу, несмотря на народ, который при ярком солнечном блеске пестрел везде на улицах, но как
только я приехал домой, чувство это совершенно исчезло.
В четверг на святой папа, сестра и Мими с Катенькой уехали в деревню, так что во
всем большом бабушкином доме оставались
только Володя, я и St.-Jérôme. То настроение духа, в котором я находился в день исповеди и поездки в монастырь, совершенно прошло и оставило по себе
только смутное, хотя и приятное, воспоминание, которое
все более и более заглушалось новыми впечатлениями свободной жизни.
Я подвинулся ближе к столу, но профессора продолжали почти шепотом говорить между собой, как будто никто из них и не подозревал моего присутствия. Я был тогда твердо убежден, что
всех трех профессоров чрезвычайно занимал вопрос о том, выдержу ли я экзамен и хорошо ли я его выдержу, но что они так
только, для важности, притворялись, что это им совершенно
все равно и что они будто бы меня не замечают.
Еще с первого экзамена
все с трепетом рассказывали про латинского профессора, который был будто бы какой-то зверь, наслаждавшийся гибелью молодых людей, особенно своекоштных, и говоривший будто бы
только на латинском или греческом языке.
Все утро
только и было слышно, что о погибели тех, которые выходили прежде меня: тому поставил нуль, тому единицу, того еще разбранил и хотел выгнать и т. д., и т. д.
Кое-как я стал добираться до смысла, но профессор на каждый мой вопросительный взгляд качал головой и, вздыхая, отвечал
только «нет». Наконец он закрыл книгу так нервически быстро, что захлопнул между листьями свой палец; сердито выдернув его оттуда, он дал мне билет из грамматики и, откинувшись назад на кресла, стал молчать самым зловещим образом. Я стал было отвечать, но выражение его лица сковывало мне язык, и
все, что бы я ни сказал, мне казалось не то.
— Не то, не то, совсем не то, — заговорил он вдруг своим гадким выговором, быстро переменяя положение, облокачиваясь об стол и играя золотым перстнем, который у него слабо держался на худом пальце левой руки. — Так нельзя, господа, готовиться в высшее учебное заведение; вы
все хотите
только мундир носить с синим воротником; верхов нахватаетесь и думаете, что вы можете быть студентами; нет, господа, надо основательно изучать предмет, и т. д., и т. д.
С Кузнецкого моста я заехал в кондитерскую на Тверской и хотя желал притвориться, что меня в кондитерской преимущественно интересуют газеты, не мог удержаться и начал есть один сладкий пирожок за другим. Несмотря на то, что мне было стыдно перед господином, который из-за газеты с любопытством посматривал на меня, я съел чрезвычайно быстро пирожков восемь
всех тех сортов, которые
только были в кондитерской.
Я уважал Дубкова, как
только может уважать шестнадцатилетний мальчик двадцатисемилетнего адъютанта, про которого
все большие говорят, что он чрезвычайно порядочный молодой человек, который отлично танцует, говорит по-французски и который, в душе презирая мою молодость, видимо, старается скрывать это.
— Кого? дипломата? Ведь ты хочешь, дипломат? Смотри, он даже
весь просиял, как
только заговорили об тетушке.
Последние визиты Дмитрий отсоветовал мне делать, говоря, что это не
только не нужно, но даже было бы неприлично, но остальные надо было
все сделать сегодня.
Я в юности не
только не любил отношений с людьми, которые считали себя выше меня, но такие отношения были для меня невыносимо мучительны, вследствие постоянного страха оскорбления и напряжения
всех умственных сил на то, чтобы доказать им свою самостоятельность.
Он ничего не говорил, злобно посматривал на меня и на отца и
только, когда к нему обращались, улыбался своею покорной, принужденной улыбкой, под которой он уж привык скрывать
все свои чувства и особенно чувство стыда за своего отца, которое он не мог не испытывать при нас.
— Так-то-с, Николай Петрович, — говорил мне старик, следуя за мной по комнате, в то время как я одевался, и почтительно медленно вертя между своими толстыми пальцами серебряную, подаренную бабушкой, табакерку, — как
только узнал от сына, что вы изволили так отлично выдержать экзамен — ведь ваш ум
всем известен, — тотчас прибежал поздравить, батюшка; ведь я вас на плече носил, и бог видит, что
всех вас, как родных, люблю, и Иленька мой
все просился к вам. Тоже и он привык уж к вам.
Как
только я решил это, в ту же секунду исчезло мое счастливое, беспечное расположение духа, какой-то туман покрыл
все, что было передо мной, — даже ее глаза и улыбку, мне стало чего-то стыдно, я покраснел и потерял способность говорить.
— Ах, ты
все путаешь, — сердито крикнула на нее мать, — совсем не троюродный, a issus de germains, [четвероюродный брат (фр.).] — вот как вы с моим Этьеночкой. Он уж офицер, знаете?
Только нехорошо, что уж слишком на воле. Вас, молодежь, надо еще держать в руках, и вот как!.. Вы на меня не сердитесь, на старую тетку, что я вам правду говорю; я Этьена держала строго и нахожу, что так надо.
Но чем больше он был ласков, тем больше мне
все казалось, что он хочет обласкать меня
только с тем, чтобы не дать заметить, как ему неприятна мысль, что я его наследник.
Мой друг был совершенно прав;
только гораздо, гораздо позднее я из опыта жизни убедился в том, как вредно думать и еще вреднее говорить многое, кажущееся очень благородным, но что должно навсегда быть спрятано от
всех в сердце каждого человека, — и в том, что благородные слова редко сходятся с благородными делами.
Я, который сейчас
только говорил Дмитрию, своему другу, о том, как деньги портят отношения, на другой день утром, перед нашим отъездом в деревню, когда оказалось, что я промотал
все свои деньги на разные картинки и стамбулки, взял у него двадцать пять рублей ассигнациями на дорогу, которые он предложил мне, и потом очень долго оставался ему должен.
Только когда мы выехали из города и грязно-пестрые улицы и несносный оглушительный шум мостовой заменились просторным видом полей и мягким похряскиванием колес по пыльной дороге и весенний пахучий воздух и простор охватил меня со
всех сторон,
только тогда я немного опомнился от разнообразных новых впечатлений и сознания свободы, которые в эти два дня совершенно меня запутали.
— Да, она удивительная девушка, — говорил он, стыдливо краснея, но тем с большей смелостью глядя мне в глаза, — она уж не молодая девушка, даже скорей старая, и совсем нехороша собой, но ведь что за глупость, бессмыслица — любить красоту! — я этого не могу понять, так это глупо (он говорил это, как будто
только что открыл самую новую, необыкновенную истину), а такой души, сердца и правил… я уверен, не найдешь подобной девушки в нынешнем свете (не знаю, от кого перенял Дмитрий привычку говорить, что
все хорошее редко в нынешнем свете, но он любил повторять это выражение, и оно как-то шло к нему).
И я рассказал ему, несмотря на продолжавшееся на лице его выражение равнодушия, про свою любовь и про
все планы о будущем супружеском счастии. И странно, что как
только я рассказал подробно про
всю силу своего чувства, так в то же мгновение я почувствовал, как чувство это стало уменьшаться.
Софья Ивановна была старая девушка и младшая сестра княгини, но на вид она казалась старше. Она имела тот особенный переполненный характер сложения, который
только встречается у невысоких ростом, очень полных старых дев, носящих корсеты. Как будто
все здоровье ее ей подступило кверху с такой силой, что всякую минуту угрожало задушить ее. Ее коротенькие толстые ручки не могли соединяться ниже выгнутого мыска лифа, и самый туго-натуго натянутый мысок лифа она уже не могла видеть.
И запас этот у старых девушек такого рода бывает так неистощим, что, несмотря на то, что избранных много, еще остается много любви, которую они изливают на
всех окружающих, на
всех добрых и злых людей, которые
только сталкиваются с ними в жизни.
В нашем отечестве люди известного класса, любящие красиво, не
только всем рассказывают про свою любовь, но рассказывают про нее непременно по-французски.
Им
все равно, хорошо ли вы ели, хорошо ли спали, весело ли вам, здоровы ли вы, и они ничего не сделают, чтоб доставить вам эти удобства, ежели они в их власти; но стать под пулю, броситься в воду, в огонь, зачахнуть от любви — на это они всегда готовы, ежели
только встретится случай.
Наконец, ежели вы не умерли, любящая жена ваша, которая не спала двадцать ночей во время вашей болезни (что она беспрестанно вам повторяет), делается больна, чахнет, страдает и становится еще меньше способна к какому-нибудь занятию и, в то время как вы находитесь в нормальном состоянии, выражает свою любовь самоотвержения
только кроткой скукой, которая невольно сообщается вам и
всем окружающим.
Они ищут взаимности, охотно даже обманывая себя, верят в нее и счастливы, если имеют ее; но любят
всё так же даже и в противном случае и не
только желают счастия для любимого предмета, но
всеми теми моральными и материальными, большими и мелкими средствами, которые находятся в их власти, постоянно стараются доставить его.
Но случится раз, совершенно неожиданно поднимется в кругу этого семейства какой-нибудь, иногда кажущийся незначащим, вопрос о какой-нибудь блонде или визите на мужниных лошадях, — и, без всякой видимой причины, спор становится ожесточеннее и ожесточеннее, под завесой уже становится тесно для разбирательства дела, и вдруг, к ужасу самих спорящих и к удивлению присутствующих,
все истинные, грубые отношения вылезают наружу, завеса, уже ничего не прикрывая, праздно болтается между воюющими сторонами и
только напоминает вам о том, как долго вы были ею обмануты.
— Да, чудесно, но
только, мне кажется, ужасно похоже на декорацию, — сказал я, желая доказать, что я во
всем имею свое собственное мнение.
Софья Ивановна говорила, что
все это прекрасно и что сестра ее по нескольким часам проводит здесь, но видно было, что
все это она говорила
только для удовольствия княгини.
Я бы сейчас заметил это, ничего бы не сказал, пришел бы к Дмитрию и сказал бы: „Напрасно, мой друг, мы стали бы скрываться друг от друга: ты знаешь, что любовь к твоей сестре кончится
только с моей жизнию; но я
все знаю, ты лишил меня лучшей надежды, ты сделал меня несчастным; но знаешь, как Николай Иртеньев отплачивает за несчастие
всей своей жизни?
Но, несмотря на
все старание притворства перед другими и самим собой, несмотря на умышленное усвоение
всех признаков, которые я замечал в других в влюбленном состоянии, я
только в продолжение двух дней, и то не постоянно, а преимущественно по вечерам, вспоминал, что я влюблен, и, наконец, как скоро вошел в новую колею деревенской жизни и занятий, совсем забыл о своей любви к Сонечке.
Сени и лестницу я прошел, еще не проснувшись хорошенько, но в передней замок двери, задвижка, косая половица, ларь, старый подсвечник, закапанный салом по-старому, тени от кривой, холодной,
только что зажженной светильни сальной свечи, всегда пыльное, не выставлявшееся двойное окно, за которым, как я помнил, росла рябина, —
все это так было знакомо, так полно воспоминаний, так дружно между собой, как будто соединено одной мыслью, что я вдруг почувствовал на себе ласку этого милого старого дома.
Все было то же,
только все сделалось меньше, ниже, а я как будто сделался выше, тяжелее и грубее; но и таким, каким я был, дом радостно принимал меня в свои объятия и каждой половицей, каждым окном, каждой ступенькой лестницы, каждым звуком пробуждал во мне тьмы образов, чувств, событий невозвратимого счастливого прошедшего.
Мы пришли в нашу детскую спальню:
все детские ужасы снова те же таились во мраке углов и дверей; прошли гостиную — та же тихая, нежная материнская любовь была разлита по
всем предметам, стоявшим в комнате; прошли залу — шумливое, беспечное детское веселье, казалось, остановилось в этой комнате и ждало
только того, чтобы снова оживили его.
Происходило ли это оттого, что прозаические воспоминания детства — линейка, простыня, капризничанье — были еще слишком свежи в памяти, или от отвращения, которое имеют очень молодые люди ко
всему домашнему, или от общей людской слабости, встречая на первом пути хорошее и прекрасное, обходить его, говоря себе: «Э! еще такого я много встречу в жизни», — но
только Володя еще до сих пор не смотрел на Катеньку, как на женщину.
Я даже в это лето пробовал несколько раз от скуки сблизиться и беседовать с Любочкой и Катенькой, но всякий раз встречал в них такое отсутствие способности логического мышления и такое незнание самых простых, обыкновенных вещей, как, например, что такое деньги, чему учатся в университете, что такое война и т. п., и такое равнодушие к объяснению
всех этих вещей, что эти попытки
только больше подтверждали мое о них невыгодное мнение.
Весной к нам в деревню приезжал рекомендоваться один сосед, молодой человек, который, как
только вошел в гостиную,
все смотрел на фортепьяно и незаметно подвигал к нему стул, разговаривая, между прочим, с Мими и Катенькой.
Все самые неестественные лица и события были для меня так же живы, как действительность, я не
только не смел заподозрить автора во лжи, но сам автор не существовал для меня, а сами собой являлись передо мной, из печатной книги, живые, действительные люди и события.
Однако, надеясь, что скоро у меня вырастут густые брови, как у страстного человека, я утешился и
только беспокоился о том, что сказать
всем нашим, когда они увидят меня безбровым.
Бывало,
только что
все разойдутся и огни из гостиной перейдут в верхние комнаты, где слышны становятся женские голоса и стук отворяющихся и затворяющихся окон, я отправляюсь на галерею и расхаживаю по ней, жадно прислушиваясь ко
всем звукам засыпающего дома.
С тех пор как мы приехали, Епифановы
только два раза были у нас, и раз мы
все ездили к ним. После же Петрова дня, в который, на именинах папа, были они и пропасть гостей, отношения наши с Епифановыми почему-то совершеннно прекратились, и
только папа один продолжал ездить к ним.
В такие минуты она, видимо, боялась каждого взгляда и движения, ей казалось, что
все смотрят на нее, думают
только об ней и
все в ней находят неприличным.
Накануне этого официального извещения
все в доме уже знали и различно судили об этом обстоятельстве. Мими не выходила целый день из своей комнаты и плакала. Катенька сидела с ней и вышла
только к обеду, с каким-то оскорбленным выражением лица, явно заимствованным от своей матери; Любочка, напротив, была очень весела и говорила за обедом, что она знает отличный секрет, который, однако, она никому не расскажет.