Неточные совпадения
В числе многих отступлений этого учения от учения Христа я указывал
на главное отступление, именно —
на непризнание заповеди непротивления злу насилием, очевиднее
других отступлений указывающее
на извращение церковным учением учения Христа.
Книга моя, как я и ожидал, была задержана русской цензурой, но отчасти вследствие моей репутации как писателя, отчасти потому, что она заинтересовала людей, книга эта распространилась в рукописях и литографиях в России и в переводах за границей и вызвала, с одной стороны, от людей, разделяющих мои мысли, ряд сведений о сочинениях, писанных об этом же предмете, с
другой стороны, ряд критик
на мысли, высказанные в самой книге.
Не считая себя вправе занимать места в правительственных учреждениях, мы точно так же не считаем себя вправе и избирать
на эти места
других лиц. Мы также считаем себя не вправе судиться с людьми, чтобы заставить их возвратить взятое у нас. Мы считаем, что мы обязаны отдать и кафтан тому, кто взял нашу рубашку, но никак не подвергать его насилию. Мф. V, 40.
Тот, кто нападает
на другого и обижает его, зажигает в
другом чувство ненависти, корень всякого зла.
Доктора и магистры и духовное сословие стали заботиться только о том, чтобы покорить весь свет своему владычеству, вооружали людей
друг против
друга на убийства и грабежи и совсем уничтожили христианство в вере и в жизни.
Но
другой вопрос, о том, имеют ли право отказаться от военной службы лица, не отказывающиеся от выгод, даваемых насилием правительства, автор разбирает подробно и приходит к заключению, что христианин, следующий закону Христа, если он не идет
на войну, не может точно так же принимать участия ни в каких правительственных распоряжениях: ни в судах, ни в выборах, — не может точно так же и в личных делах прибегать к власти, полиции или суду.
Если же мир не хочет оставить их в покое, то они уйдут в
другое место, так как они странники
на земле и у них нет определенного места жительства.
Церковные учители признают нагорную проповедь с заповедью о непротивлении злу насилием божественным откровением и потому, если они уже раз нашли нужным писать о моей книге, то, казалось бы, им необходимо было прежде всего ответить
на этот главный пункт обвинения и прямо высказать, признают или не признают они обязательным для христианина учение нагорной проповеди и заповедь о непротивлении злу насилием, и отвечать не так, как это обыкновенно делается, т. е. сказать, что хотя, с одной стороны, нельзя собственно отрицать, но, с
другой стороны, опять-таки нельзя утверждать, тем более, что и т. д., а ответить так же, как поставлен вопрос в моей книге: действительно ли Христос требовал от своих учеников исполнения того, чему он учил в нагорной проповеди, и потому может или не может христианин, оставаясь христианином, идти в суд, участвуя в нем, осуждая людей или ища в нем защиты силой, может или не может христианин, оставаясь христианином, участвовать в управлении, употребляя насилие против своих ближних и самый главный, всем предстоящий теперь с общей воинской повинностью, вопрос — может или не может христианин, оставаясь христианином, противно прямому указанию Христа обещаться в будущих поступках, прямо противных учению, и, участвуя в военной службе, готовиться к убийству людей или совершать их?
Четвертый, еще более утонченный ответ
на вопрос, как должно относиться христианину к заповеди Христа о непротивлении злу насилием, состоит в том, чтобы утверждать, что заповедь непротивления злу насилием не отрицается ими, а признается, как и всякая
другая, но что они только не приписывают этой заповеди особенного, исключительного значения, как это делают сектанты.
Так и ждешь, что
на этот существенный вопрос, который один только и мог побудить человека писать статью о книге, человек скажет, что это толкование учения Христа верно и что надо следовать ему, или скажет, что такое толкование неверно; докажет, почему, и даст
другое правильное толкование тех слов, которые я неправильно толкую.
Кому в самом деле придет в голову то, что всё то, что с такой уверенностью и торжественностью повторяется из века в век всеми этими архидиаконами, епископами, архиепископами, святейшими синодами и папами, что всё это есть гнусная ложь и клевета, взводимая ими
на Христа для обеспечения денег, которые им нужны для сладкой жизни
на шеях
других людей, — ложь и клевета до такой степени очевидная, особенно теперь, что единственная возможность продолжать эту ложь состоит в том, чтобы запугивать людей своей уверенностью, своей бессовестностью.
Вопрос ведь состоит в том: каким образом разрешать столкновения людей, когда одни люди считают злом то, что
другие считают добром, и наоборот? И потому считать, что зло есть то, что я считаю злом, несмотря
на то, что противник мой считает это добром, не есть ответ. Ответов может быть только два: или тот, чтобы найти верный и неоспоримый критериум того, что есть зло, или тот, чтобы не противиться злу насилием.
Можно находить, что ответ, данный Христом, неправилен; можно выставить
на место его
другой, лучший, найдя такой критериум, который для всех несомненно и одновременно определял бы зло; можно просто не сознавать сущности вопроса, как не сознают этого дикие народы, но нельзя, как это делают ученые критики христианского учения, делать вид, что вопроса никакого вовсе и не существует или что признание за известными лицами или собраниями людей (тем менее, когда эти люди мы сами) права определять зло и противиться ему насилием разрешает вопрос; тогда как мы все знаем, что такое признание нисколько не разрешает вопроса, так как всегда есть люди, не признающие за известными людьми или собраниями этого права.
Так что, как сведения, полученные мною после выхода моей книги о том, как не переставая понималось и понимается меньшинством людей христианское учение в его прямом и истинном смысле, так и критики
на нее, и церковные и светские, отрицающие возможность понимать учение Христа в прямом смысле, убедили меня в том, что тогда как, с одной стороны, никогда для меньшинства не прекращалось, но всё яснее и яснее становилось истинное понимание этого учения, так, с
другой стороны, для большинства смысл его всё более и более затемнялся, дойдя, наконец, до той степени затемнения, что люди прямо уже не понимают самых простых положений, самыми простыми словами выраженных в Евангелии.
Пока верующие были согласны между собою, и собрание было одно, ему незачем было утверждать себя церковью. Только тогда, когда верующие разделились
на противоположные, отрицающие
друг друга партии, явилась потребность каждой стороны утверждать свою истинность, приписывая себе непогрешимость. Понятие единой церкви возникло только из того, что, при разногласии и споре двух сторон, каждая, называя
другую сторону ересью, признавала только свою сторону непогрешимою церковью.
Послушаешь и почитаешь статьи и проповеди, в которых церковные писатели нового времени всех исповеданий говорят о христианских истинах и добродетелях, послушаешь и почитаешь эти веками выработанные искусные рассуждения, увещания, исповедания, иногда как будто похожие
на искренние, и готов усомниться в том, чтобы церкви могли быть враждебны христианству: «не может же быть того, чтобы эти люди, выставившие таких людей, как Златоусты, Фенелоны, Ботлеры, и
других проповедников христианства, были враждебны ему».
Потом внушается, что если мужчина и женщина хотят, чтобы их плотское общение было свято, то они должны прийти в церковь, надеть
на себя металлические короны, выпить питья, обойти под звуки пения три раза вокруг стола, и что тогда плотское общение мужчины и женщины сделается святым и совсем особенным от всяких
других.
В жизни же внушается, что надо соблюдать следующие правила: не есть мяса и молока в известные дни, еще в
другие известные дни служить молебны и панихиды по умершим, в праздники принимать священника и давать ему деньги и несколько раз в году брать из церкви доски с изображениями и носить их
на полотенцах по полям и домам.
Человек, наученный церковью тому кощунственному учению о том, что человек не может спастись своими силами, а что есть
другое средство, неизбежно будет прибегать к этому средству, а не к своим силам,
на которые, его уверяют, грех надеяться. Учение церковное — всякое, с своим искуплением и таинствами, исключает Христово учение, тем более учение православное с своим идолопоклонством.
Справедливо, что нигде в Европе нет столь деспотического правительства и до такой степени согласного с царствующей церковью. И потому участие власти в развращении народа в России самое сильное; но несправедливо, чтобы церковь русская в своем влиянии
на народ отличалась чем-нибудь от какой-либо
другой церкви.
Мнение это совершенно ошибочно. Христианское учение и учение позитивистов, коммунистов и всех проповедников всемирного братства людей, основанное
на выгодности этого братства, не имеют ничего общего между собой и отличаются
друг от
друга в особенности тем, что учение христианское имеет твердые, ясные основы в душе человеческой; учение же любви к человечеству есть только теоретический вывод по аналогии.
Каковы бы ни были образ мыслей и степень образования человека нашего времени, будь он образованный либерал какого бы то ни было оттенка, будь он философ какого бы то ни было толка, будь он научный человек, экономист какой бы то ни было школы, будь он необразованный, даже религиозный человек какого бы то ни было исповедания, — всякий человек нашего времени знает, что люди все имеют одинаковые права
на жизнь и блага мира, что одни люди не лучше и не хуже
других, что все люди равны.
Всякий знает это несомненно твердо всем существом своим и вместе с тем не только видит вокруг себя деление всех людей
на две касты: одну трудящуюся, угнетенную, нуждающуюся и страдающую, а
другую — праздную, угнетающую и роскошествующую и веселящуюся, — не только видит, но волей-неволей с той или
другой стороны принимает участие в этом отвергаемом его сознанием разделении людей и не может не страдать от сознания такого противоречия и участия в нем.
В действительности же это имеет вид такой, как будто каждая из держав ждет ежеминутно нападения
на себя
других, и последствия этого следующие: всеобщее недоверие и сверхъестественное напряжение правительств превзойти силу
других держав.
Способ этот вместе с тем очень дорогой, потому что по расчету, который я читал, народы Европы с 1872 года издержали неимоверную сумму, 15 миллиардов рублей,
на приготовление и разрешение споров посредством убивания
друг друга.
Строятся крепости, арсеналы и корабли, производят беспрестанно оружия, которые в самое короткое время заменяются
другими, потому что наука, которая должна бы была быть направлена всегда
на благо человечества, содействует, к сожалению, делу разрушения, придумывает новые и новые средства убивать большие количества людей в наиболее короткое время.
Но в тот же день, или
на другой, они представляют в законодательном собрании предложение об увеличении вооружений и говорят, что принимают такие предосторожности именно для того, чтобы обеспечить мир.
Чураясь жизнепонимания христианского, нарушающего для одних только привычный, для
других привычный и выгодный порядок, люди не могут не возвращаться назад к языческому жизнепониманию и к учениям, основанным
на нем.
Другие смотрят
на это явление как
на нечто ужасное, жестокое, но как
на неизбежное и роковое, как болезнь или смерть.
Смотрят люди
на предмет различно, но как те, так и
другие и третьи рассуждают о войне как о событии совершенно не зависящем от воли людей, участвующих в ней, и потому даже и не допускают того естественного вопроса, представляющегося каждому простому человеку: «Что, мне-то нужно ли принимать в ней участие?» По мнению всех этих людей, вопросов этого рода даже не существует, и всякий, как бы он ни смотрел
на войну сам лично, должен рабски подчиняться в этом отношении требованиям власти.
Bo-2-x, конгресс признал, что христианство имеет влияние
на нравственный и политический прогресс человечества и потому напомнил проповедникам Евангелия и
другим лицам, занимающимся духовным воспитанием, о необходимости распространения правил мира и сердечного расположения между людьми. Для этой цели конгресс определил 3-е воскресенъе каждого декабря. В этот день должно быть особое провозглашение принципов мира.
В-14-х, конгресс обращает
на это решение внимание всех европейских и американских государственных людей, в надежде, что в скором будущем подобные договоры будут подписаны остальными нациями ввиду избежания впредь всех столкновений и в то же время для примера
другим государствам.
Надобно сделать так, чтобы государства не могли нападать вдруг
на другие и в 24 часа захватить чужие владения.
Ошибка зиждется
на том, что ученые юристы, обманывая себя и
других, утверждают в своих книгах, что правительство не есть то, что оно есть, — собрание одних людей, насилующих
других, а что правительства, как это выходит в науке, суть представители совокупности граждан.
«В продолжение 20 лет все силы знания истощаются
на изобретение орудий истребления, и скоро несколько пушечных выстрелов будет достаточно для того, чтобы уничтожить целое войско. [Книга эта издана год тому назад; за этот год выдумали еще десятки новых орудий истребления — новый, бездымный порох.] Вооружаются не как прежде несколько тысяч бедняков, кровь которых покупали за деньги, но теперь вооружены поголовно целые народы, собирающиеся резать горло
друг другу.
Желание образованных классов как-нибудь удержать свои излюбленные идеи и основанную
на них жизнь дошло до последних пределов. Они лгут, обманывают себя и
других в самых утонченных формах, только чтобы как-нибудь затемнить, заглушить сознание.
Несмотря
на неперестающие усилия находящихся во власти людей скрыть это и придать власти
другое значение, власть есть приложение к человеку веревки, цепи, которой его свяжут и потащат, или кнута, которым его будут сечь, или ножа, топора, которым ему отрубят руки, ноги, нос, уши, голову, приложение этих средств или угроза ими.
Общественное жизнепонимание оправдывалось только до тех пор, пока все люди добровольно жертвовали своими интересами интересам общего; но как скоро явились люди, добровольно не жертвовавшие своими интересами, и понадобилась власть, т. е. насилие для ограничения этих личностей, так в общественное жизнепонимание и основанное
на нем устройство вошло разлагающее его начало власти, т. е. насилие одних людей над
другими.
Правительства должны были избавить людей от жестокости борьбы личностей и дать им уверенность в ненарушимости порядка жизни государственной, а вместо этого они накладывают
на личность необходимость той же борьбы, только отодвинув ее от борьбы с ближайшими личностями к борьбе с личностями
других государств, и оставляют ту же опасность уничтожения и личности и государства.
Нет теперь человека, который бы не видел не только бесполезности, но и нелепости собирания податей с трудового народа для обогащения праздных чиновников или бессмысленности наложения наказаний
на развращенных и слабых людей в виде ссылок из одного места в
другое или в виде заключения в тюрьмы, где они, живя в обеспечении и праздности, только еще больше развращаются и ослабевают, или не только уже бесполезности и нелепости, но прямо безумия и жестокости военных приготовлений и войн, разоряющих и губящих народ и не имеющих никакого объяснения и оправдания, а между тем эти насилия продолжаются и даже поддерживаются теми самыми людьми, которые видят их бесполезность, нелепость, жестокость и страдают от них.
Одни люди, религиозные, каких у нас в России миллионы, так называемые сектанты, признают этот порядок ложным и подлежащим уничтожению
на основании понятого в настоящем его смысле евангельского учения;
другие считают его ложным
на основании социалистических, коммунистических, анархических теорий, проникших теперь уже в низшие слои рабочего народа.
Правительства и правящие классы опираются теперь не
на право, даже не
на подобие справедливости, а
на такую, с помощью усовершенствований науки, искусную организацию, при которой все люди захвачены в круг насилия, из которого нет никакой возможности вырваться. Круг этот составляется теперь из четырех средств воздействия
на людей. Средства эти все связаны между собою и поддерживаются одно
другим, как звенья кольцом соединенной цепи.
Патриотическое суеверие поощряется устройством правительствами и правящими классами
на собранные с народа средства общественных торжеств, зрелищ, памятников, празднеств, располагающих людей к признанию исключительной значительности одного своего народа и величия одного своего государства и правителей его и к недоброжелательству и даже ненависти к
другим народам.
Посмотрите
на частную жизнь отдельных людей, прислушайтесь к тем оценкам поступков, которые люди делают, судя
друг о
друге, послушайте не только публичные проповеди и речи, но те наставления, которые дают родители и воспитатели своим воспитанникам, и вы увидите, что, как ни далека государственная, общественная, связанная насилием жизнь людей от осуществления христианских истин в частной жизни, хорошими всеми и для всех без исключения и бесспорно считаются только христианские добродетели; дурными всеми и для всех без исключения и бесспорно считаются антихристианские пороки.
Лучшими людьми считаются те, которые самоотверженно посвящают свою жизнь
на служение человечеству и жертвуют собой для
других; худшими считаются себялюбивые, пользующиеся для своих личных выгод бедствиями ближних.
Положение нашего христианского человечества, если посмотреть
на него извне, с своей жестокостью и своим рабством людей, действительно ужасно. Но если посмотреть
на него со стороны его сознания, то зрелище представляется совершенно
другое.
Но мало и этого: в 1891 году тот же Вильгельм, enfant terrible государственной власти, высказывающий то, что
другие думают, разговаривая с какими-то солдатами, публично сказал следующее, и
на другой день тысячи газет перепечатывают эти слова...
Пускай их бьют тысячами, миллионами, разрывают
на части, — они все-таки одни, как бессмысленная скотина, будут идти
на бойню, потому что их подгоняют хлыстом;
другие будут идти потому, что им за это позволяют надеть ленточки и галунчики, и будут даже гордиться этим.
Все же не могут вдруг подняться потому, что одна висит
на другой и мешает ей отделиться от роя, и потому все продолжают висеть.
И, наконец, в-пятых, сверх всего этого, несмотря
на то, что ты будешь находиться в самых дружественных сношениях с людьми
других народов, будь готов тотчас же, когда мы тебе велим это, считать тех из этих людей, которых мы тебе укажем, своими врагами и содействовать лично или наймом разорению, ограблению, убийству их мужчин, жен, детей, стариков, а может быть, и твоих одноплеменников, может быть, и родителей, если это нам понадобится.