Неточные совпадения
Немного далее большая площадь,
на которой валяются какие-то огромные брусья, пушечные станки, спящие солдаты; стоят
лошади, повозки, зеленые орудия и ящики, пехотные кòзла; двигаются солдаты, матросы, офицеры, женщины, дети, купцы; ездят телеги с сеном, с кулями и с бочками; кой-где проедет казак и офицер верхом, генерал
на дрожках.
Посмотрите хоть
на этого фурштатского солдатика, который ведет поить какую-то гнедую тройку и так спокойно мурлыкает себе что-то под нос, что, очевидно, он не заблудится в этой разнородной толпе, которой для него и не существует, но что он исполняет свое дело, какое бы оно ни было — поить
лошадей или таскать орудия — так же спокойно и самоуверенно, и равнодушно, как бы всё это происходило где-нибудь в Туле или в Саранске.
Толпы солдат несли
на носилках и вели под руки раненых.
На улице было совершенно темно; только редко, редко где светились окна в гошпитале или у засидевшихся офицеров. С бастионов доносился тот же грохот орудий и ружейной перепалки, и те же огни вспыхивали
на черном небе. Изредка слышался топот
лошади проскакавшего ординарца, стон раненого, шаги и говор носильщиков или женский говор испуганных жителей, вышедших
на крылечко посмотреть
на канонаду.
— Je vous demande pardon, sire, je suis tué, [Извините, государь, я убит,] — и адъютант упал с
лошади и умер
на месте.
Ему показалось это прекрасным, и он вообразил себя даже немножко этим адъютантом, потом ударил
лошадь плетью, принял еще более лихую казацкую посадку, оглянулся
на казака, который, стоя
на стременах, рысил за ним, и совершенным молодцом приехал к тому месту, где надо было слезать с
лошади. Здесь он нашел 4-х солдат, которые, усевшись
на камушки, курили трубки.
— Я, батюшка, сам понимаю и всё знаю; да что станете делать! Вот дайте мне только (
на лицах офицеров выразилась надежда)… дайте только до конца месяца дожить — и меня здесь не будет. Лучше
на Малахов курган пойду, чем здесь оставаться. Ей Богу! Пусть делают как хотят, когда такие распоряжения:
на всей станции теперь ни одной повозки крепкой нет, и клочка сена уж третий день
лошади не видали.
— Вот этого-то мы и боимся. Можете себе представить, что мы, как купили
лошадь и обзавелись всем нужным — кофейник спиртовой и еще разные мелочи необходимые, — у нас денег совсем не осталось, — сказал он тихим голосом и оглядываясь
на своего товарища, — так что ежели ехать назад, мы уж и не знаем, как быть.
Когда же он очутился один, с изжогой и запыленным лицом,
на 5-й станции,
на которой он встретился с курьером из Севастополя, рассказавшим ему про ужасы войны, и прождал 12 часов
лошадей, — он уже совершенно раскаивался в своем легкомыслии, с смутным ужасом думал о предстоящем и ехал бессознательно вперед, как
на жертву.
Чувство это в продолжение 3-месячного странствования по станциям,
на которых почти везде надо было ждать и встречать едущих из Севастополя офицеров, с ужасными рассказами, постоянно увеличивалось и наконец довело до того бедного офицера, что из героя, готового
на самые отчаянные предприятия, каким он воображал себя в П., в Дуванкòй он был жалким трусом и, съехавшись месяц тому назад с молодежью, едущей из корпуса, он старался ехать как можно тише, считая эти дни последними в своей жизни,
на каждой станции разбирал кровать, погребец, составлял партию в преферанс,
на жалобную книгу смотрел как
на препровождение времени и радовался, когда
лошадей ему не давали.
Встречались носилки с ранеными, опять полковые повозки с турами; какой-то полк встретился
на Корабельной; верховые проезжали мимо. Один из них был офицер с казаком. Он ехал рысью, но увидав Володю, приостановил
лошадь около него, вгляделся ему в лицо, отвернулся и поехал прочь, ударив плетью по
лошади. «Один, один! всем всё равно, есть ли я, или нет меня
на свете», подумал с ужасом бедный мальчик, и ему без шуток захотелось плакать.
— Оттого противоречу, что я знаю; он
на другое скуп, а
лошадь даст, потому что ему нет расчета.
Теперь: вы должны издерживать, против положения,
на ковку — раз (он загнул один палец),
на аптеку — два (он загнул другой палец),
на канцелярию — три,
на подручных
лошадей по 500 целковых платят, батюшка, а ремонтная цена 50, и требуют, — это четыре.
В 9-м часу вечера Вланг с батареей
на пароходе, наполненном солдатами, пушками,
лошадьми и ранеными, переправлялся
на Северную.
Говору не слышно было
на палубе: из-за равномерного звука разрезаемых волн и пара слышно было, как
лошади фыркали и топали ногами
на шаланде, слышны были командные слова капитана и стоны раненых.
И опять по обеим сторонам столбового пути пошли вновь писать версты, станционные смотрители, колодцы, обозы, серые деревни с самоварами, бабами и бойким бородатым хозяином, бегущим из постоялого двора с овсом в руке, пешеход в протертых лаптях, плетущийся за восемьсот верст, городишки, выстроенные живьем, с деревянными лавчонками, мучными бочками, лаптями, калачами и прочей мелюзгой, рябые шлагбаумы, чинимые мосты, поля неоглядные и по ту сторону и по другую, помещичьи рыдваны, [Рыдван — в старину: большая дорожная карета.] солдат верхом
на лошади, везущий зеленый ящик с свинцовым горохом и подписью: такой-то артиллерийской батареи, зеленые, желтые и свежеразрытые черные полосы, мелькающие по степям, затянутая вдали песня, сосновые верхушки в тумане, пропадающий далече колокольный звон, вороны как мухи и горизонт без конца…
Турка подъехал к острову, остановился, внимательно выслушал от папа подробное наставление, как равняться и куда выходить (впрочем, он никогда не соображался с этим наставлением, а делал по-своему), разомкнул собак, не спеша второчил смычки, сел
на лошадь и, посвистывая, скрылся за молодыми березками. Разомкнутые гончие прежде всего маханиями хвостов выразили свое удовольствие, встряхнулись, оправились и потом уже маленькой рысцой, принюхиваясь и махая хвостами, побежали в разные стороны.
Неточные совпадения
Осип. Да так. Бог с ними со всеми! Погуляли здесь два денька — ну и довольно. Что с ними долго связываться? Плюньте
на них! не ровен час, какой-нибудь другой наедет… ей-богу, Иван Александрович! А
лошади тут славные — так бы закатили!..
— потому что, случится, поедешь куда-нибудь — фельдъегеря и адъютанты поскачут везде вперед: «
Лошадей!» И там
на станциях никому не дадут, все дожидаются: все эти титулярные, капитаны, городничие, а ты себе и в ус не дуешь. Обедаешь где-нибудь у губернатора, а там — стой, городничий! Хе, хе, хе! (Заливается и помирает со смеху.)Вот что, канальство, заманчиво!
Под берегом раскинуты // Шатры; старухи,
лошади // С порожними телегами // Да дети видны тут. // А дальше, где кончается // Отава подкошенная, // Народу тьма! Там белые // Рубахи баб, да пестрые // Рубахи мужиков, // Да голоса, да звяканье // Проворных кос. «Бог
на́ помочь!» // — Спасибо, молодцы!
Глядишь, ко храму сельскому //
На колеснице траурной // В шесть
лошадей наследники // Покойника везут — // Попу поправка добрая, // Мирянам праздник праздником…
Изложив таким манером нечто в свое извинение, не могу не присовокупить, что родной наш город Глупов, производя обширную торговлю квасом, печенкой и вареными яйцами, имеет три реки и, в согласность древнему Риму,
на семи горах построен,
на коих в гололедицу великое множество экипажей ломается и столь же бесчисленно
лошадей побивается. Разница в том только состоит, что в Риме сияло нечестие, а у нас — благочестие, Рим заражало буйство, а нас — кротость, в Риме бушевала подлая чернь, а у нас — начальники.