Неточные совпадения
В нашем
обществе не труд разделен, но
люди разделены на частицы
людей, разломлены на маленькие кусочки, на крошки: на фабрике один
человек делает только одну маленькую частицу предмета, так что та малая часть рассудка, которая оставлена в
человеке, недостаточна, чтобы делать целую булавку или целый гвоздь, и истощается на то, чтобы сделать кончик булавки или шляпку гвоздя.
Человек в нашем
обществе не может спать, не платя за то место, на котором он спит. Воздух, вода, солнечный свет принадлежат ему только на большой дороге. Единственное право, признанное за ним законом, это ходить по этой большой дороге до тех пор, пока он не зашатается от усталости, потому что он не может остановиться, а должен ходить.
Вывод из этой науки тот, что если в
обществе развелось много разбойников и воров, отнимающих у трудящихся
людей произведения их труда, то это происходит не потому, что разбойники и воры дурно поступают, а потому, что таковы неизменные экономические законы, которые могут измениться только медленной, определенной наукой, эволюцией, и потому, по учению науки,
люди, принадлежащие к разбойникам, ворам или укрывателям, пользующиеся грабежом и воровством, могут спокойно продолжать пользоваться наворованным и награбленным.
Этим только можно объяснить то удивительное затмение, в котором находятся добрые
люди нашего
общества, искренно желающие блага животным, но с спокойной совестью поедающие жизни своих братьев.
До тех пор, пока
люди будут неспособны устоять против соблазнов страха, одурения, корысти, честолюбия, тщеславия, которые порабощают одних и развращают других, они всегда сложатся в
общество насилующих, обманывающих и насилуемых и обманываемых. Для того, чтобы этого не было, каждому
человеку надо сделать нравственное усилие над самим собой.
Люди сознают это в глубине души, но им хочется как-нибудь помимо личного усилия достигнугь того, что достигается только таким усилием.
Суеверие насильнического устройства до такой степени укоренилось в нашем
обществе, что постоянно слышишь от
людей то, что они хотят служить
людям, народу, хотят осчастливить его своим трудом, кто воспитывая, кто образовывая, просвещая, кто, что чаще всего, управляя им.
Если ты видишь, что устройство
общества дурно, и ты хочешь исправить его, то знай, что для этого есть только одно средство: то, чтобы все
люди стали лучше; а для того, чтобы
люди стали лучше, в твоей власти только одно: самому сделаться лучше.
Анархия не значит отсутствие учреждений, а только отсутствие таких учреждений, которыми заставляют
людей подчиняться насильно. Казалось, иначе бы не могло и не должно бы быть устроено
общество существ, одаренных разумом.
В нашем
обществе существует некоторый порядок не потому, что есть судьи, прокуроры, следователи, тюремщики, палачи, солдаты, судящие, наказывающие других
людей, а потому, что, несмотря на развращение, производимое всеми этими правительственными
людьми,
люди все-таки жалеют и любят друг друга.
Учение о законности наказания не только не содействовало и не содействует лучшему воспитанию детей, не содействует лучшему устройству
обществ и нравственности всех
людей, верящих в наказание за гробом, но произвело и производит неисчислимые бедствия: оно ожесточает детей, ослабляет связь
людей в
обществе и развращает
людей обещанием ада, лишая добродетель ее главной основы.
Общество говорит
человеку: «думай, как думаем мы; верь, как верим мы; ешь и пей, как мы едим и пьем; одевайся, как мы одеваемся». Если же кто не поддается этим требованиям,
общество замучает его своими насмешками, сплетнями, ругательствами. Трудно не покориться этому, а между тем, покорись, и тебе станет еще хуже, потому что покорись, и ты уже не свободный
человек, а раб.
Стоит только вдуматься в сущность того, на что употребляет свою власть правительство, для того чтобы понять, что управляющие народами
люди должны быть жестокими, безнравственными и непременно стоять ниже среднего нравственного уровня
людей своего времени и
общества.
Анархия не значит отсутствие учреждений, а только отсутствие таких учреждений, которым заставляют
людей подчиняться насильно. Казалось, иначе бы не могло и не должно бы быть устроено
общество существ, одаренных разумом.
Нельзя допустить, чтобы
человек, истинный христианин, был членом
общества, имеющего армию и военные учреждения.
Если ты видишь, что устройство
общества дурно, и ты хочешь исправить его, то знай, что для этого есть только одно средство: то, чтобы все
люди стали лучше. А для того, чтобы все
люди стали лучше, в твоей власти только одно: самому сделаться лучше.
«Да, это было бы так, если бы все
люди разом поняли, что всё это дурно и не нужно нам», — говорят
люди, рассуждая о зле жизни людской. «Положим, один
человек отстанет от зла, откажется от участия в нем, — что же это сделает для общего дела, для жизни
людей? Изменение жизни людской делается всем
обществом, а не одиночными
людьми».
Как жизнь и судьба отдельного
человека определяются тем, на что мы менее обращаем внимания, чем на поступки, — его мыслями, так и жизнь
обществ,
людей и народов определяется не событиями, свершающимися среди этих
обществ и народов, а теми мыслями, которые соединяют большинство
людей этих
обществ и народов.
Нет ничего важнее внутренней работы в одиночестве с богом. Работа эта в том, чтобы останавливать себя в желании блага своей животной личности, напоминать себе бессмысленность телесной жизни. Только когда один с собой с богом, и можно делать это. Когда с
людьми, тогда уже поздно. Когда с
людьми, то поступишь хорошо только тогда, когда заготовил способность самоотречения в уединении, в
обществе с богом.
В склонности верить в то, что нам выдается за истину, заключается и добро и зло. Именно эта склонность делает возможным поступательное движение
общества, и именно она делает это поступательное движение столь медленным и мучительным: каждое поколение благодаря ей без усилия получает достающееся ему по наследству знание, приобретенное тяжелым трудом прежде живших
людей, и каждое поколение благодаря ей оказывается порабощенным ошибками и заблуждениями своих предшественников.
Не думай, чтобы недоумение перед смыслом человеческой жизни и непонимание его представляло бы что-либо возвышенное или трагическое. Недоумение
человека, перед смыслом жизни подобно недоумению
человека, попавшего в
общество, занятое чтением хорошей книги. Недоумение этого
человека, не вслушивающегося или не понимающего то, что читают, и суетящегося среди занятых
людей, представляет не нечто возвышенное и трагическое, а нечто смешное, глупое и жалкое.