Неточные совпадения
В самом деле, зачем
человеку лишать себя чего-либо, беспокоиться, тревожиться не для себя, а для
человека, которого он не знает, и такого, каких много на свете? Объяснить это можно только тем, что тот, кто делает добро не себе, а другим, знает, что тот, кому он делает добро, не отдельное от него существо, а то же самое существо, каким живет и он, только в другом виде.
Жизнь человеческая была бы неперестающим благом, если бы суеверия, соблазны и грехи
людей не
лишали их этого возможного и доступного им блага. Грех — это потворство телесным похотям; соблазны — это ложное представление
человека о своем отношении к миру; суеверия — это принятое на веру ложное учение.
Для
людей, смотрящих на плотскую любовь как на удовольствие, рождение детей потеряло свой смысл и, вместо того чтобы быть целью и оправданием супружеских отношений, стало помехой для приятного продолжения удовольствий, и потому и вне брака и в браке стало распространяться употребление средств, лишающих женщину возможности деторождения. Такие
люди лишают себя не только той единственной радости и искупления, которые даются детьми, но и человеческого достоинства и образа.
Всякое богатство грешно и гадко. Но нет богатства более грешного и более гадкого, чем богатство, основанное на земельной собственности. То, что называется правом земельной собственности,
лишило половину
людей земного шара их законного и естественного наследства.
Если я знаю, что гнев
лишает меня истинного блага, то я не могу уже сознательно враждовать с другими
людьми, не могу, как я делал это прежде, радоваться на свой гнев, гордиться им, разжигать, оправдывать его, признавать себя важным и умным, а других
людей ничтожными — потерянными и безумными, не могу уж теперь при первом напоминании о том, что я поддаюсь гневу, не признавать себя одного виноватым и не искать примирения с теми, кто враждует со мной.
Если
человек горд, то он выделяет себя от других
людей и этим
лишает себя лучшей радости жизни — свободного и радостного общения со всеми
людьми.
Не должны ли мы стремиться к такому устройству жизни, при котором возвышение по ступеням общественной лестницы будет не пленять, а страшить
людей, потому что такое возвышение
лишает одного из главных благ жизни — одинакового отношения ко всем
людям.
Принуждающий нас силой как бы
лишает нас наших прав, и мы потому ненавидим его. Как благодетелей наших, мы любим тех, кто умеет убедить нас. Не мудрый, а грубый, непросвещенный
человек прибегает к насилию. Чтобы употребить силу, надо многих соучастников; чтобы убедить, не надо никаких. Тот, кто чувствует достаточно силы в самом себе, чтобы владеть умами, не станет прибегать к насилию. Государство прибегает именно потому, что оно сознает свое бессилие убедить
людей в своей необходимости.
Но вижу в этом только то, что
люди, большинство их, к сожалению, несмотря на то, что закон их высшей человеческой природы открыт им, всё еще продолжая жить по закону животной природы, этим
лишают себя самого действительного средства самозащиты: воздаяния добром за зло, которым они могли бы пользоваться, если бы следовали не животному закону насилия, а человеческому закону любви.
Учение о законности наказания не только не содействовало и не содействует лучшему воспитанию детей, не содействует лучшему устройству обществ и нравственности всех
людей, верящих в наказание за гробом, но произвело и производит неисчислимые бедствия: оно ожесточает детей, ослабляет связь
людей в обществе и развращает
людей обещанием ада,
лишая добродетель ее главной основы.
Ничто так не уродует жизни
людей и так верно не
лишает их истинного блага, как привычка жить не по учению мудрых
людей мира и не по своей совести, а по тому, что признают хорошим и одобряют те
люди, среди которых живет
человек.
А между тем это совершается во всех странах со всеми
людьми всякий день, — совершается то, что несколько
людей властвуют над ста тысячами деревень и
лишают их свободы; кто бы поверил этому, если бы только слышал, а не видел это.
Только это укоренившееся лжеучение дает безумную, ничем не оправдываемую, власть сотням
людей над миллионами и
лишает истинной свободы эти миллионы.
Мнительный
человек обеспечивает свою жизнь лечением, а самое лечение медленно убивает его, а если и не убивает его, то наверное
лишает его истинной жизни.
Они должны понимать, что всяким часом своей жизни они утверждают это обязательство и что поэтому
человек, живущий для себя и отрицающий это обязательство, связывающее его с жизнью и началом ее, сам
лишает себя жизни.
Высшее благо
человека в этом мире есть единение с себе подобными. Гордые
люди, выделяя себя от других,
лишают сами себя этого блага. Смиренный же
человек уничтожает в самом себе все препятствия для достижения этого блага. И потому смирение есть необходимое условие истинного блага.
Разве возможно было бы всем
людям жить в одной Америке или Иерусалиме, или жить в одно и то же время? Если бы счастие было в богатстве, или в здоровье, или в красоте, то ведь тогда все бедные, все старики, все больные, все некрасивые были бы несчастны. Неужели бог
лишил всех этих
людей счастия? Нет, благодарение богу! Он трудное сделал ненужным, сделал так, что нет счастия в богатстве, нет его ни в чинах, ни в красоте тела. Счастие в одном — в доброй жизни, и это во власти каждого.
Усталость, накопленная годами,
лишала людей аппетита, и для того, чтобы есть, много пили, раздражая желудок острыми ожогами водки. Вечером лениво гуляли по улицам, и тот, кто имел галоши, надевал их, если даже было сухо, а имея дождевой зонтик, носил его с собой, хотя бы светило солнце.
Неточные совпадения
Казалось, что ежели
человека, ради сравнения с сверстниками,
лишают жизни, то хотя лично для него, быть может, особливого благополучия от сего не произойдет, но для сохранения общественной гармонии это полезно и даже необходимо.
Новости следовали одна за другой с небольшими перерывами, и казалось, что с каждым днем тюрьма становится все более шумной; заключенные перекликались между собой ликующими голосами, на прогулках Корнев кричал свои новости в окна, и надзиратели не мешали ему, только один раз начальник тюрьмы
лишил Корнева прогулок на три дня. Этот беспокойный
человек, наконец, встряхнул Самгина, простучав:
Самгин, слушая его, думал: действительно преступна власть, вызывающая недовольство того слоя
людей, который во всех других странах служит прочной опорой государства. Но он не любил думать о политике в терминах обычных, всеми принятых, находя, что термины эти
лишают его мысли своеобразия, уродуют их. Ему больше нравилось, когда тот же доктор, усмехаясь, бормотал:
— Подумайте, как это варварски бессмысленно — отнять у
человека право заниматься его любимым делом,
лишить его жизнь смысла!
Глаза Клима, жадно поглотив царя, все еще видели его голубовато-серую фигуру и на красивеньком лице — виноватую улыбку. Самгин чувствовал, что эта улыбка
лишила его надежды и опечалила до слез. Слезы явились у него раньше, но это были слезы радости, которая охватила и подняла над землею всех
людей. А теперь вслед царю и затихавшему вдали крику Клим плакал слезами печали и обиды.