Неточные совпадения
Она со временем определит это. Если же спросить, чем руководствоваться в определении законности и незаконности потребностей? то на это смело отвечают: изучением потребностей. Но слово потребность имеет только два значения: или условие существования, а условий существования каждого предмета бесчисленное количество, и потому все условия не могут
быть изучены, или требование
блага живым существом, познаваемое и определяемое только сознанием и потому еще менее могущее
быть изученным опытной наукой.
Живет всякий человек только для того, чтобы ему
было хорошо, для своего
блага. Не чувствует человек желания себе
блага, — он и не чувствует себя живущим. Человек не может себе представить жизни без желания себе
блага. Жить для каждого человека всё равно, что желать и достигать
блага; желать и достигать
блага — всё равно, что жить.
Если он желает добра другим, то совсем не так, как себе, — не для того, чтобы
было хорошо тому, кому он желает добра, а только для того, чтобы
благо других существ увеличивало
благо его жизни.
Человек видит, что каждое из живых существ точно так же, как и он, должно
быть готово, для своего маленького
блага, лишить большего
блага и даже жизни все другие существа, а в том числе и его, так рассуждающего человека.
И, поняв это, человек видит, что его личное
благо, в котором одном он понимает жизнь, не только не может
быть легко приобретено им, но, наверное,
будет отнято от него.
Чем дальше человек живет, тем больше рассуждение это подтверждается опытом, и человек видит, что жизнь мира, в которой он участвует, составленная из связанных между собой личностей, желающих истребить и съесть одна другую, не только не может
быть для него
благом, но
будет, наверное, великим злом.
«Жизнь человека, как личности, стремящейся только к своему
благу, среди бесконечного числа таких же личностей, уничтожающих друг друга и самих уничтожающихся,
есть зло и бессмыслица, и жизнь истинная не может
быть такою».
С древнейших времен сказал себе это человек, и это внутреннее противоречие жизни человека с необычайной силой и ясностью
было выражено и Индийскими, и Китайскими, и Египетскими, и Греческими, и Еврейскими мудрецами, и с древнейших времен разум человека
был направлен на познание такого
блага человека, которое не уничтожалось бы борьбой существ между собою, страданиями и смертью.
Можно не соглашаться с этими определениями жизни, можно предполагать, что определения эти могут
быть выражены точнее и яснее, но нельзя не видеть того, что определения эти таковы, что признание их, уничтожая противоречие жизни и заменяя стремление к недостижимому
благу личности другим стремлением — к неуничтожаемому страданиями и смертью
благу, дает жизни разумный смысл.
Нельзя не видеть и того, что определения эти,
будучи теоретически верны, подтверждаются и опытом жизни, и что миллионы и миллионы людей, признававшие и признающие такие определения жизни, на деле показывали и показывают возможность замены стремления к
благу личности другим стремлением к
благу такому, которое не нарушается страданиями и смертью.
Жизнь мы не можем определить в своем сознании, говорит это учение. Мы заблуждаемся, рассматривая ее в себе. То понятие о
благе, стремление к которому в нашем сознании составляет нашу жизнь,
есть обманчивый призрак, и жизнь нельзя понимать в этом сознании. Чтобы понять жизнь, надо только наблюдать ее проявления, как движение вещества. Только из этих наблюдений и выведенных из них законов мы найдем и закон самой жизни, и закон жизни человека.
Одни — фарисеи — на вопрос о том: «зачем эта бедственная жизнь?» — отвечают: «жизнь бедственна и всегда
была и должна
быть такою;
благо жизни не в ее настоящем, а в ее прошедшем — до жизни, и будущем — после жизни».
«Вся жизнь моя
есть желание себе
блага», говорит себе человек пробудившийся, — «разум же мой говорит мне, что
блага этого для меня
быть не может, и что бы я ни делал, чего бы ни достигал, всё кончится одним и тем же: страданиями и смертью, уничтожением. Я хочу
блага, я хочу жизни, я хочу разумного смысла, а во мне и во всем меня окружающем — зло, смерть, бессмыслица… Как
быть? Как жить? Что делать?» И ответа нет.
Такому человеку кажется, что отрицание разумным сознанием
блага личного существования и требование другого
блага есть нечто болезненное и неестественное.
Но для человека, как разумного существа, отрицание возможности личного
блага и жизни
есть неизбежное последствие условий личной жизни и свойства разумного сознания, соединенного с нею.
Отрицание
блага и жизни личности
есть для разумного существа такое же естественное свойство его жизни, как для птицы летать на крыльях, а не бегать ногами.
Если мы вне себя видим людей с непробудившимся сознанием, полагающих свою жизнь в
благе личности, то это не доказывает того, чтобы человеку
было несвойственно жить разумною жизнью.
Не понимая того, что
благо и жизнь наша состоят в подчинении своей животной личности закону разума, и принимая
благо и существование своей животной личности за всю нашу жизнь, и отказываясь от предназначенной нам работы жизни, мы лишаем себя истинного нашего
блага и истинной нашей жизни и на место ее подставляем то видимое нам существование нашей животной деятельности, которое совершается независимо от нас и потому не может
быть нашей жизнью.
Заблуждение, что видимый нами, на нашей животной личности совершающийся, закон и
есть закон нашей жизни,
есть старинное заблуждение, в которое всегда впадали и впадают люди. Заблуждение это, скрывая от людей главный предмет их познания, подчинение животной личности разуму для достижения
блага жизни, ставит на место его изучение существования людей, независимо от
блага жизни.
Вместо того, чтобы изучать тот закон, которому, для достижения своего
блага, должна
быть подчинена животная личность человека, и, только познав этот закон, на основании его изучать все остальные явления мира, ложное познание направляет свои усилия на изучение только
блага и существования животной личности человека, без всякого отношения к главному предмету знания, — подчинению этой животной личности человека закону разума, для достижения
блага истинной жизни.
Ложное познание, не имея в виду этого главного предмета знания, направляет свои силы на изучение животного существования прошедших и современных людей и на изучение условий существования человека вообще, как животного. Ему представляется, что из этих изучений может
быть найдено и руководство для
блага жизни человеческой.
И потому, сколько бы ни изучали люди того, как существовали люди, как животные, они никогда не узнают о существовании человека ничего такого, чего само собой не происходило бы в людях и без этого знания; и никогда, сколько бы они ни изучали животного существования человека, не узнают они того закона, которому для
блага его жизни должно
быть подчинено это животное существование человека.
Чтобы понять жизнь человека, т. е. тот закон, которому для
блага человека должна
быть подчинена его животная личность, люди рассматривают: или историческое существование, но не жизнь человека, или несознаваемое человеком, но только видимое ему подчинение и животного, и растения, и вещества разным законам, т. е. делают то же, что бы делали люди, изучающие положение неизвестных им предметов для того, чтобы найдти ту неизвестную цель, которой им нужно следовать.
Изучение всего этого важно для человека, показывая ему, как в отражении, то, что необходимо совершается в его жизни; но очевидно, что знание того, что уже совершается и видимо нами, как бы оно ни
было полно, не может дать нам главного знания, которое нужно нам, — знания того закона, которому должна для нашего
блага быть подчинена наша животная личность.
При предположении же о том, что жизнь человека
есть только его животное существование, и что
благо, указываемое разумным сознанием, невозможно, и что закон разума
есть только призрак, такое изучение делается не только праздным, но и губительным, закрывая от человека его единственный предмет познания и поддерживая его в том заблуждении, что, исследуя отражение предмета, он может познать и предмет.
Такому человеку представляется, что
благо вообще и его
благо есть самый непознаваемый для него предмет. Почти столь же непознаваемым предметом представляется ему его разум, его разумное сознание; несколько более познаваемым предметом представляется ему он сам как животное; еще более познаваемыми предметами представляются ему животныя и растения, и наиболее познаваемым представляется ему мертвое, бесконечно-распространенное вещество.
Это свое животное, стремящееся к
благу и подчиненное закону разума, человек знает совершенно особенно от знания всего того, что не
есть его личность.
Он действительно знает себя в этом животном, и знает себя не потому, что он
есть нечто пространственное и временное (напротив: себя, как временное и пространственное проявление, он никогда познать не может), а потому, что он
есть нечто, долженствующее для своего
блага быть подчиненным закону разума.
Отрешившись на время от знания самого себя как разумного центра, стремящегося к
благу, т. е. вневременного и внепространственного существа, человек может на время условно допустить, что он
есть часть видимого мира, проявляющаяся и в пространстве и во времени.
Следующее по достоверности знание
есть знание нашей животной личности, стремящейся к
благу и подчиненной закону разума.
Следующее за этим по достоверности знание
есть знание таких же животных личностей, как и мы, в которых мы узнаем общее с нами стремление к
благу и общее с нами разумное сознание.
Следующее по достоверности знание
есть наше знание животных, в которых мы видим личность, подобно нашей стремящуюся к
благу, но уже чуть узнаем подобие нашего разумного сознания, и с которыми мы уже не можем общаться этим разумным сознанием.
Познание чего бы то ни
было для нас
есть перенесение на другие предметы нашего знания о том, что жизнь
есть стремление к
благу, достигаемое подчинением закону разума.
Не из познаний законов вещества, как это думают, мы можем познавать закон организмов, и не из познания закона организмов мы можем познавать себя, как разумное сознание, но наоборот. Прежде всего мы можем и нам нужно познать самих себя, т. е. тот закон разума, которому для нашего
блага должна
быть подчинена наша личность, и тогда только нам можно и нужно познать и закон своей животной личности и подобных ей личностей, и, еще в большем отдалении от себя, законы вещества.
Вне власти человека, желающего жить, уничтожить, остановить пространственное и временное движение своего существования; но истинная жизнь его
есть достижение
блага подчинением разуму, независимо от этих видимых пространственных и временных движений.
Силы пространственные и временные — силы определенные, конечные, несовместимые с понятием жизни; сила же стремления к
благу через подчинение разуму
есть сила, поднимающая в высоту, — сама сила жизни, для которой нет ни временных, ни пространственных пределов.
И это продолжается до тех пор, пока он не признает наконец, что для того, чтобы спастись от ужаса перед увлекающим его движением погибельной жизни, ему надо понять, что его движение в плоскости — его пространственное и временное существование — не
есть его жизнь, а что жизнь его только в движении в высоту, что только в подчинении его личности закону разума и заключается возможность
блага и жизни.
Разумная жизнь
есть. Она одна
есть. Промежутки времени одной минуты или 50000 лет безразличны для нее, потому что для нее нет времени. Жизнь человека истинная — та, из которой он составляет себе понятие о всякой другой жизни, —
есть стремление к
благу, достигаемому подчинением своей личности закону разума. Ни разум, ни степень подчинения ему не определяются ни пространством, ни временем. Истинная жизнь человеческая происходит вне пространства и времени.
Жизнь
есть стремление к
благу. Стремление к
благу есть жизнь. Так понимали, понимают и всегда
будут понимать жизнь все люди. И потому жизнь человека
есть стремление к человеческому
благу, а стремление к человеческому
благу и
есть жизнь человеческая. Толпа, люди не мыслящие, понимают
благо человека в
благе его животной личности.
Если бы человек стремился только к
благу своей личности, любил только себя, свою личность, то он не знал бы, что другие существа любят также себя, как не знают этого животныя; но если человек знает, что он личность, стремящаяся к тому же, к чему стремятся и все окружающие его личности, он не может уж стремиться к тому
благу, которое видно, как зло, его разумному сознанию, и жизнь его не может уже
быть в стремлении к
благу личности.
Но разумное сознание всегда показывает человеку, что удовлетворение требований его животной личности не может
быть его
благом, а потому и его жизнью, и неудержимо влечет его к тому
благу и потому к той жизни, которая свойственна ему и не умещается в его животной личности.
Обыкновенно думают и говорят, что отречение от
блага личности
есть подвиг, достоинство человека. Отречение от
блага личности — не достоинство, не подвиг, а неизбежное условие жизни человека. В то же время, как человек сознает себя личностью, отделенной от всего мира, он познает и другие личности отделенными от всего мира, и их связь между собою, и призрачность
блага своей личности, и одну действительность
блага только такого, которое могло бы удовлетворять его разумное сознание.
Для животного деятельность, не имеющая своей целью
благо личности, а прямо противоположная этому
благу,
есть отрицание жизни, но для человека это как раз наоборот. Деятельность человека, направленная на достижение только
блага личности,
есть полное отрицание жизни человеческой.
Для животного, не имеющего разумного сознания, показывающего ему бедственность и конечность его существования,
благо личности и вытекающее из него продолжение рода личности
есть высшая цель жизни. Для человека же личность
есть только та ступень существования, с которой открывается ему истинное
благо его жизни, не совпадающее с
благом его личности.
Не может не видеть человек, что существование его личности от рождения и детства до старости и смерти
есть не что иное, как постоянная трата и умаление этой животной личности, кончающееся неизбежной смертью; и потому сознание своей жизни в личности, включающей в себя желание увеличения и неистребимости личности, не может не
быть неперестающим противоречием и страданием, не может не
быть злом, тогда как единственный смысл его жизни
есть стремление к
благу.
В чем бы ни состояло истинное
благо человека, для него неизбежно отречение его от
блага животной личности. Отречение от
блага животной личности
есть закон жизни человеческой. Если он не совершается свободно, выражаясь в подчинении разумному сознанию, то он совершается в каждом человеке насильно при плотской смерти его животного, когда он от тяжести страданий желает одного: избавиться от мучительного сознания погибающей личности и перейти в другой вид существования.
Животная личность, в которой застает себя человек и которую он призван подчинять своему разумному сознанию,
есть не преграда, но средство, которым он достигает цели своего
блага: животная личность для человека
есть то орудие, которым он работает.
Да, разумное сознание несомненно, неопровержимо говорит человеку, что при том устройстве мира, которое он видит из своей личности, ему, его личности,
блага быть не может. Жизнь его
есть желание
блага себе, именно себе, и он видит, что
благо это невозможно. Но странное дело: несмотря на то, что он видит несомненно, что
благо это невозможно ему, он всё-таки живет одним желанием этого невозможного
блага, —
блага только себе.
Человек с проснувшимся (только проснувшимся), но не подчинившим еще себе животную личность разумным сознанием, если он не убивает себя, то живет только для того, чтобы осуществить это невозможное
благо: живет и действует человек только для того, чтобы
благо было ему одному, чтобы все люди и даже все существа жили и действовали только для того, чтобы ему одному
было хорошо, чтобы ему
было наслаждение, для него не
было страданий и не
было смерти.
Люди делали и делают всё, что могут, для этой цели и вместе с тем видят, что они делают невозможное. «Жизнь моя
есть стремление к
благу», говорит себе человек. «
Благо возможно для меня только, когда все
будут любить меня больше, чем самих себя, а все существа любят только себя, — стало-быть всё, что я делаю для того, чтобы их заставить любить меня, бесполезно. Бесполезно, а другого ничего я делать не могу».