Неточные совпадения
Ложная наука идет дальше даже требований грубой толпы, которым она хочет найти объяснение, — она приходит к утверждению того, что с первого проблеска своего отвергает разумное сознание человека, приходит к выводам о том, что жизнь человека, как и всякого
животного, состоит в борьбе за
существование личности, рода и вида.
Только ложное учение о человеческой жизни, как о
существовании животного от рождения до смерти, в котором воспитываются и поддерживаются люди, производит то мучительное состояние раздвоения, в которое вступают люди при обнаружении в них их разумного сознания.
Разумное благо не видно, но личное благо так несомненно уничтожено, что продолжать личное
существование невозможно, и в человеке начинает устанавливаться новое отношение его
животного к разумному сознанию.
Не понимая того, что благо и жизнь наша состоят в подчинении своей
животной личности закону разума, и принимая благо и
существование своей
животной личности за всю нашу жизнь, и отказываясь от предназначенной нам работы жизни, мы лишаем себя истинного нашего блага и истинной нашей жизни и на место ее подставляем то видимое нам
существование нашей
животной деятельности, которое совершается независимо от нас и потому не может быть нашей жизнью.
Заблуждение, что видимый нами, на нашей
животной личности совершающийся, закон и есть закон нашей жизни, есть старинное заблуждение, в которое всегда впадали и впадают люди. Заблуждение это, скрывая от людей главный предмет их познания, подчинение
животной личности разуму для достижения блага жизни, ставит на место его изучение
существования людей, независимо от блага жизни.
Вместо того, чтобы изучать тот закон, которому, для достижения своего блага, должна быть подчинена
животная личность человека, и, только познав этот закон, на основании его изучать все остальные явления мира, ложное познание направляет свои усилия на изучение только блага и
существования животной личности человека, без всякого отношения к главному предмету знания, — подчинению этой
животной личности человека закону разума, для достижения блага истинной жизни.
Чтобы понять жизнь человека, т. е. тот закон, которому для блага человека должна быть подчинена его
животная личность, люди рассматривают: или историческое
существование, но не жизнь человека, или несознаваемое человеком, но только видимое ему подчинение и
животного, и растения, и вещества разным законам, т. е. делают то же, что бы делали люди, изучающие положение неизвестных им предметов для того, чтобы найдти ту неизвестную цель, которой им нужно следовать.
Совершенно справедливо то, что знание видимого нам проявления
существования людей в истории может быть поучительно для нас; что точно так же может быть поучительно для нас и изучение законов
животной личности человека и других
животных, и поучительно изучение тех законов, которым подчиняется само вещество.
Изучение законов, управляющих
существованием животных, растений и вещества, не только полезно, но необходимо для уяснения закона жизни человека, но только тогда, когда изучение это имеет целью главный предмет познания человеческого: уяснение закона разума.
Жизнь человеческая представляется неразрывно связанной с двумя видами
существования, которые она включает в себя:
существование животных и растений (организмов) и
существование вещества.
Человеку полезно изучать и материал и орудие своей работы. Чем лучше он познает их, тем лучше он будет в состоянии работать. Изучение этих включенных в его жизнь видов
существования — своего
животного и вещества, составляющего
животное, показывает человеку, как бы в отражении, общий закон всего существующего — подчинение закону разума и тем утверждает его в необходимости подчинения своего
животного своему закону, но не может и не должен человек смешивать материал и орудие своей работы с самой своей работой.
Движение в высоту предмета, движущегося вместе с тем и в плоскости, будет точным подобием отношения истинной жизни человеческой к жизни
животной личности, или жизни истинной к жизни временной и пространственной. Движение предмета к верху не зависит и не может ни увеличиться, ни уменьшиться от его движения в плоскости. То же и с определением жизни человеческой. Жизнь истинная проявляется всегда в личности, но не зависит, не может ни увеличиться, ни уменьшиться от такого или другого
существования личности.
Для
животного, не имеющего разумного сознания, показывающего ему бедственность и конечность его
существования, благо личности и вытекающее из него продолжение рода личности есть высшая цель жизни. Для человека же личность есть только та ступень
существования, с которой открывается ему истинное благо его жизни, не совпадающее с благом его личности.
Никакие рассуждения ведь не могут скрыть от человека той очевидной, несомненной истины, что личное
существование его есть нечто непрестанно-погибающее, стремящееся к смерти, и что потому в его
животной личности не может быть жизни.
Не может не видеть человек, что
существование его личности от рождения и детства до старости и смерти есть не что иное, как постоянная трата и умаление этой
животной личности, кончающееся неизбежной смертью; и потому сознание своей жизни в личности, включающей в себя желание увеличения и неистребимости личности, не может не быть неперестающим противоречием и страданием, не может не быть злом, тогда как единственный смысл его жизни есть стремление к благу.
В чем бы ни состояло истинное благо человека, для него неизбежно отречение его от блага
животной личности. Отречение от блага
животной личности есть закон жизни человеческой. Если он не совершается свободно, выражаясь в подчинении разумному сознанию, то он совершается в каждом человеке насильно при плотской смерти его
животного, когда он от тяжести страданий желает одного: избавиться от мучительного сознания погибающей личности и перейти в другой вид
существования.
Нам ясно, что вся материя и ее законы, с которыми борется
животное и которое она подчиняет себе для
существования личности
животного, суть не преграды, а средства для достижения им своих целей.
Потребностей
существования животного человека столько, сколько сторон этого
существования, а сторон столько же, сколько радиусов в шаре.
«Это противоестественно, говорят они, и потому невозможно». Да никто и не говорит об отречении от личности. Личность для разумного человека есть то же, что дыхание, кровообращение для
животной личности. Как
животной личности отречься от кровообращения? Про это и говорить нельзя. Так же нельзя говорить разумному человеку и об отречении от личности. Личность для разумного человека есть такое же необходимое условие его жизни, как и кровообращение — условие
существования его
животной личности.
Требования
животной личности всегда удовлетворимы. Не может человек говорить, что я буду есть или во что оденусь? Все эти потребности обеспечены человеку так же, как птице и цветку, если он живет разумною жизнью. И в действительности, кто, думающий человек, может верить, чтобы он мог уменьшить бедственность своего
существования обеспечением своей личности?
Положение о том, что жизнь человеческая не есть
существование личности человека, добытое тысячелетним духовным трудом всего человечества, — положение это для человека (не
животного) стало в нравственном мире не только такой же, но гораздо более несомненной и несокрушимой истиной, чем вращение земли и законы тяготения.
Животные личности для своих целей хотят воспользоваться личностью человека. А чувство любви влечет его к тому, чтобы отдать свое
существование на пользу других существ.
Животная личность страдает. И эти-то страдания и облегчение их и составляют главный предмет деятельности любви.
Животная личность, стремясь к благу, стремится каждым дыханием к величайшему злу — к смерти, предвидение которой нарушало всякое благо личности. А чувство любви не только уничтожает этот страх, но влечет человека к последней жертве своего плотского
существования для блага других.
Человек, который жизнь свою полагает в
существовании животной личности, не может любить, потому что любовь должна представляться ему деятельностью прямо противоположною его жизни.
Жизнь понимается не так, как она сознается разумным сознанием — как невидимое, но несомненное подчинение в каждое мгновение настоящего своего
животного — закону разума, освобождающее свойственное человеку благоволение ко всем людям и вытекающую из него деятельность любви, а только как плотское
существование в продолжении известного промежутка времени, в определенных и устраиваемых нами, исключающих возможность благоволения ко всем людям, условиях.
Люди не видят того, что ничто, ноль, на что бы он ни был помножен, остается тем же, равным всякому другому — нолем, не видят, что
существование животной личности всякого человека одинаково бедственно и не может быть никакими внешними условиями сделано счастливым.
Я умру. Что же тут страшного? Ведь сколько разных перемен происходило и происходит в моем плотском
существовании, и я не боялся их? Отчего же я боюсь этой перемены, которая еще не наступала и в которой не только нет ничего противного моему разуму и опыту, но которая так понятна, знакома и естественна для меня, что в продолжении моей жизни я постоянно делал и делаю соображения, в которых смерть, и
животных, и людей, принималась мною, как необходимое и часто приятное мне условие жизни. Что же страшно?
Не в смерти, а в этом противоречии причина того ужаса, который охватывает человека при мысли о плотской смерти: страх смерти не в том, что человек боится прекращения
существования своего
животного, но в том, что ему представляется, что умирает то, что не может и не должно умереть.
Смерть видна и страшна ему не только в будущем, но и в настоящем, при всех проявлениях уменьшение
животной жизни, начиная от младенчества и до старости, потому что движение
существования от детства до возмужалости только кажется временным увеличением сил, в сущности же есть такое же огрубение членов, уменьшение гибкости, жизненности, не прекращающееся от рождения и до смерти.
В таком человеке
существование животное чуть брезжится, — оно всё съедено новым отношением к миру, новым живым существом, неумещающимся уже в
существовании плотского человека.
Довольно мне знать, что если всё то, чем я живу, сложилось из жизни живших прежде меня и давно умерших людей и что поэтому всякий человек, исполнявший закон жизни, подчинивший свою
животную личность разуму и проявивший силу любви, жил и живет после исчезновения своего плотского
существования в других людях, — чтобы нелепое и ужасное суеверие смерти уже никогда более не мучило меня.
Если же ты боишься потерять то, что не есть
животное, то ты боишься потерять свое особенное разумное отношение к миру, — то, с которым ты вступил в это
существование. Но ведь ты знаешь, что оно возникло не с твоим рождением: оно существует независимо от твоего родившегося
животного и потому не может зависеть и от смерти его.