Неточные совпадения
— Теперь можно всё сказать! —
говорит отъезжающий. —
Я не то что оправдываюсь, но
мне бы хотелось, чтобы
ты по крайней мере понял
меня, как
я себя понимаю, а не так, как пошлость смотрит на это дело.
Ты говоришь, что
я виноват перед ней, — обращается он к тому, который добрыми глазами смотрит на него.
—
Я знаю, отчего
ты это
говоришь, — продолжает отъезжающий. — Быть любимым по-твоему такое же счастье, как любить, и довольно на всю жизнь, если раз достиг его.
— Не любил! Да, правда, не любил. Да есть же во
мне желание любить, сильнее которого нельзя иметь желанья! Да опять, и есть ли такая любовь? Всё остается что-то недоконченное. Ну, да чтò
говорить! Напутал, напутал
я себе в жизни. Но теперь всё кончено,
ты прав. И
я чувствую, что начинается новая жизнь.
— Дядя! Ау! Дядя! — резко крикнул сверху Лука, обращая на себя внимание, и все казаки оглянулись на Лукашку. —
Ты к верхнему протоку сходи, там табун важный ходит.
Я не вру. Пра! Намеднись наш казак одного стрелил. Правду
говорю, — прибавил он, поправляя за спиной винтовку и таким голосом, что видно было, что он не смеется.
— Куда
ты, дурак? — крикнул Ергушов. — Сунься только, ни за что пропадешь,
я тебе верно
говорю. Коли убил, не уйдет. Дай натруску порошку подсыпать. У
тебя есть? Назар!
ты ступай живо на кордон, да не по берегу ходи; убьют, верно
говорю.
— Ну, смотри, Лука, не шелохнись, — проговорил Ергушов, — а то тоже здесь срежут
тебя.
Ты, смотри, не зевай,
я говорю.
— Покупай кинжал и зипун. Давай денег больше. И портки продам. Бог с
тобой, —
говорил Лука. —
Мне не налезут; поджарый чорт был.
—
Ты ей не сказывай, смотри, что
я прислал; а поди посмотри, муж дома, что ли? —
говорил Лука резким голосом.
Дядя Ерошка подошел к окну. — А дразнят
меня, старика. Это ничего.
Я люблю. Пускай радуются над дядей, — сказал он с теми твердыми и певучими интонациями, с которыми
говорят старые и почтенные люди. —
Ты начальник армейских, что ли?
— А это значит: хорошо, по-грузински. А
я так
говорю, поговорка моя, слово любимое: карга; карга, так и
говорю, значит шутю. Да что, отец мой, чихирю-то вели поднесть. Солдат драбант есть у
тебя? Есть? Иван! — закричал старик. — Ведь у вас что ни солдат, то Иван. Твой Иван, что ли?
Ергушов захохотал и толкнул Назарку. — Играй
ты, что ль! И
я заиграю,
я ловок,
я говорю.
— Да что ж, дай Бог
тебе интерес хороший, — сказал казак: —
я рад, сейчас
говорил.
— Так-то, отец
ты мой, —
говорил он, — не застал
ты меня в мое золотое времечко,
я бы
тебе всё показал.
— А
ты не знаешь? Эх, народ! То-то, дядю спроси. Ну слухай,
говори за
мной...
— Должно, дрова рубит. Всё о
тебе сокрушалась. Уж не увижу,
говорит,
я его вовсе. Так-то рукой на лицо покажет, щелкнет да к сердцу и прижмет руки; жалко, мол. Пойти позвать, что ль? Об абреке-то всё поняла.
—
Ты ко
мне зайди.
Поговорим, выпьем, а утром ступай.
— И
я говорю:
ты, Лукаша, не шали! Ну, молодой человек, известно, куражится. Да ведь на всё время есть. Ну, отбил, украл, абрека убил, молодец! Ну и смирно бы пожил. А то уж вовсе скверно.
— Нет, не вино. Не выходи за Лукашку.
Я женюсь на
тебе. — «Что же это
я говорю? — подумал он в то самое время, как выговаривал эти слова. — Скажу ли
я то же завтра? Скажу, наверно скажу и теперь повторю», ответил ему внутренний голос.
— Неправда, вот и неправда! Эх, Марка! — Старик расхохотался. — Уж как просил
меня чорт энтот! Поди,
говорит, похлопочи. Флинту давал. Нет, Бог с ним!
Я бы обделал, да
тебя жалею. Ну, сказывай, где был. — И старик заговорил по-татарски.
Оленин нагнулся к Марьяне. — Придешь? Пожалуйста, хоть на минуту.
Мне нужно
поговорить с
тобой.
— Прощай, Марьяна, завтра
я приду к твоему отцу, сам скажу.
Ты не
говори.
— Ну, прощай, отец мой, —
говорил дядя Ерошка. — Пойдешь в поход, будь умней,
меня, старика, послушай. Когда придется быть в набеге или где (ведь
я старый волк, всего видел), да коли стреляют,
ты в кучу не ходи, где народу много. А то всё, как ваш брат оробеет, так к народу и жмется: думает, веселей в народе. А тут хуже всего: по народу-то и целят.
Я всё, бывало, от народа подальше, один и хожу: вот ни разу
меня и не ранили. А чего не видал на своем веку?
— Эх! Куда спешишь! Дай расскажу… Да как треснул он
меня, пуля кость-то не пробила, тут и осталась.
Я и
говорю:
ты ведь
меня убил, братец мой. А? Чтò
ты со
мной сделал?
Я с
тобой так не расстанусь.
Ты мне ведро поставишь.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Цветное!.. Право,
говоришь — лишь бы только наперекор. Оно
тебе будет гораздо лучше, потому что
я хочу надеть палевое;
я очень люблю палевое.
Городничий (с неудовольствием).А, не до слов теперь! Знаете ли, что тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери? Что? а? что теперь скажете? Теперь
я вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да и давай
тебе еще награду за это? Да если б знали, так бы
тебе… И брюхо сует вперед: он купец; его не тронь. «Мы,
говорит, и дворянам не уступим». Да дворянин… ах
ты, рожа!
Анна Андреевна. Где ж, где ж они? Ах, боже мой!.. (Отворяя дверь.)Муж! Антоша! Антон! (
Говорит скоро.)А все
ты, а всё за
тобой. И пошла копаться: «
Я булавочку,
я косынку». (Подбегает к окну и кричит.)Антон, куда, куда? Что, приехал? ревизор? с усами! с какими усами?
Купцы. Ей-ей! А попробуй прекословить, наведет к
тебе в дом целый полк на постой. А если что, велит запереть двери. «
Я тебя, —
говорит, — не буду, —
говорит, — подвергать телесному наказанию или пыткой пытать — это,
говорит, запрещено законом, а вот
ты у
меня, любезный, поешь селедки!»
Хлестаков. Да что?
мне нет никакого дела до них. (В размышлении.)
Я не знаю, однако ж, зачем вы
говорите о злодеях или о какой-то унтер-офицерской вдове… Унтер-офицерская жена совсем другое, а
меня вы не смеете высечь, до этого вам далеко… Вот еще! смотри
ты какой!..
Я заплачу, заплачу деньги, но у
меня теперь нет.
Я потому и сижу здесь, что у
меня нет ни копейки.