Неточные совпадения
— Съезд такой, батюшка, ваше сиятельство, огромный, — говорил коридорный, успевший уже от денщика узнать, что фамилия гусара
была граф Турбин, и поэтому величавший его: «ваше сиятельство». — Афремовская помещица с дочерьми обещались к вечеру выехать: так вот и изволите занять, как опростается, одиннадцатый нумер, — говорил он, мягко ступая впереди
графа по коридору и беспрестанно оглядываясь.
Граф достал из бумажника единственные две синенькие, которые
были в нем, и дал одну ямщику, который поцеловал его в ручку и вышел.
— Позвольте,
граф, — возразил кавалерист, — да не угодно ли ко мне? Я вот здесь, в седьмом нумере. Коли не побрезгуете покамест проночевать. А вы пробудьте у нас денька три. Нынче же бал у предводителя. Как бы он рад
был!
И кавалерист рассказал своему собеседнику такой лебедянский кутеж с
графом, которого не только никогда не
было, но и не могло
быть.
Не могло
быть, во-первых потому, что
графа он никогда прежде не видывал и вышел в отставку двумя годами раньше, чем
граф поступил на службу, а во-вторых потому, что кавалерист никогда даже не служил в кавалерии, а четыре года служил самым скромным юнкером в Белевском полку и, как только
был произведен в прапорщики, вышел в отставку.
— Он мне зубы разбил, — ворчал Сашка, вытирая одной рукой окровавленный нос, а другой почесывая спину облизывавшегося Блюхера, — он мне зубы разбил, Блюшка, а всё он мой
граф, и я за него могу пойти в огонь — вот что! Потому, он мой
граф, понимаешь, Блюшка? А
есть хочешь?
— Спасибо, батюшка, — сказал
граф, сразу угадав тот род отношений, который должен
был установиться между ними, трепля по плечу кавалериста, — спасибо. Ну, так и на бал поедем, коли так. А теперь что
будем делать? Рассказывай, что у вас в городе
есть: хорошенькие кто? кутит кто? в карты кто играет?
— И игра
есть порядочная, — рассказывал он: — Лухнов, приезжий, играет, с деньгами, и Ильин, что в 8-м нумере стоит, уланский корнет, тоже много проигрывает. У него уже началось. Каждый вечер играют, и какой малый чудесный, я вам скажу,
граф, Ильин этот: вот уж не скупой — последнюю рубашку отдаст.
В это время в нумер вошли
граф и Завальшевский. Оказалось, что Турбин и Ильин
были одной дивизии. Они тотчас же сошлись, чокнувшись,
выпили шампанского и через пять минут уж
были на ты. Казалось, Ильин очень понравился
графу.
Оттуда
были совершенно ясно слышны слова
графа, говорившего своим обыкновенным голосом. А голос у него
был такой, что его всегда слышно
было за три комнаты.
Приезд
графа на бал
был ожидаем: красивый молодой человек, видевший его в гостинице, уже повестил о том предводителя.
Такое странное впечатление производило на
графа это соединение наивности и отсутствия всего условного с свежей красотой, что несколько раз в промежутки разговора, когда он молча смотрел ей в глаза или на прекрасные линии рук и шеи, ему приходило в голову с такой силой желание вдруг схватить ее на руки и расцеловать, что он серьезно должен
был удерживаться.
Вдовушка с удовольствием замечала впечатление, которое она производила; но что-то ее начинало тревожить и пугать в обращении
графа, несмотря на то, что молодой гусар
был вместе с заискивающею любезностью почтителен, по теперешним понятиям, до приторности.
Графу же она с каждой минутой всё более и более нравилась, так что под конец кадрили он
был искренно влюблен в нее.
Когда после кадрили к вдовушке подошел ее давнишний восемнадцатилетний обожатель, неслужащий сын самого богатого помещика, золотушный молодой человек, тот самый, у которого вырвал стул Турбин, она приняла его чрезвычайно холодно, и в ней не
было заметно и десятой доли того смущения, которое она испытывала с
графом.
Предводитель, хозяин дома, величаво-толстый, беззубый старик, подошел к
графу и, взяв его под руку, пригласил в кабинет покурить и
выпить, ежели угодно. Как только Турбин вышел, Анна Федоровна почувствовала, что в зале совершенно нечего делать, и, взяв под руку старую, сухую барышню, свою приятельницу, вышла с ней в уборную.
Приход
графа прервал разговор. Все стали с ним знакомиться, и особенно исправник обеими руками долго жал его руку и несколько раз просил, чтоб он не отказался ехать с ними в компании после бала в новый трактир, где он угащивает дворян и где цыгане
петь будут.
Граф обещал непременно
быть и
выпил с ним несколько бокалов шампанского.
Кавалерист объяснил, сколько мог, сестрице, какой
был великий человек этот гусар, и при этом рассказал, что
граф здесь остался потому только, что у него деньги дорогой украли, и что он сам дал ему сто рублей взаймы, но этого мало, так не может ли сестрица ссудить ему еще рублей двести; но Завальшевский просил про это никому, и особенно
графу, отнюдь ничего не говорить.
— Мне братец говорил, что у вас,
граф, на дороге несчастие
было, и денег теперь нет. А если нужны вам, не хотите ли у меня взять? Я бы ужасно рада
была.
Вновь выбранный исправник с своей компанией, кавалерист и другие дворяне уже давно слушали цыган и
пили в новом трактире, когда
граф в медвежьей, крытой синим сукном шубе, принадлежавшей покойному мужу Анны Федоровны, присоединился к их компании.
— Шампанского!..
граф приехал!.. шампанского!.. приехал!.. ну, шампанского!.. ванну сделаю из шампанского и
буду купаться… Господа дворяне! люблю благородное дворянское общество!.. Стешка!
пой «Дорожку».
Цыганки, разбредшиеся
было по комнате, опять сели кружком.
Граф посадил Стешку, запевалу, себе на колени и велел еще подать шампанского.
Исправник сел по-турецки, хлопнул себя кулаком по груди и закричал: «виват!», а потом, ухватив
графа за ногу, стал рассказывать, что у него
было две тысячи рублей, а теперь всего пятьсот осталось, и что он может сделать всё, что захочет, ежели только
граф позволит. Старый отец семейства проснулся и хотел уехать; но его не пустили. Красивый молодой человек упрашивал цыганку протанцовать с ним вальс. Кавалерист, желая похвастаться своей дружбой с
графом, встал из своего угла и обнял Турбина.
Уже рассветало. Все
были бледны и изнурены, исключая
графа.
— Закладывать! — крикнул
граф, входя в общую залу гостиницы со всеми гостями и цыганами. — Сашка! не цыган Сашка, а мой, скажи смотрителю, что прибью, коли лошади плохи
будут. Да чаю давай нам! Завальшевский! распоряжайся чаем, а я пройду к Ильину, посмотрю, что он, — прибавил Турбин и, выйдя в коридор, направился в нумер улана.
— Послушай, говори правду, как товарищу, — сказал
граф, под влиянием выпитого вина расположенный к нежности, продолжая гладить его по волосам. — Право, я тебя полюбил. Говори правду: ежели проиграл казенные, я тебя выручу; а то поздно
будет… Казенные деньги
были?
— Не располагаю нынче больше играть. Может, кто из господ станет; а я не
буду,
граф! Вы уж, пожалуйста, меня извините.
—
Будете играть? — второй раз спросил
граф: — Смотрите!
—
Будете играть? — громким голосом крикнул
граф, стукнув рукой по столу так, что бутылка рейнвейна упала и разлилась. — Ведь вы нечисто выиграли?
Будете играть? третий раз спрашиваю.
Последовало непродолжительное молчание, во время которого лицо
графа бледнело больше и больше. Вдруг страшный удар в голову ошеломил Лухнова. Он упал на диван, стараясь захватить деньги — и закричал таким пронзительно-отчаянным голосом, которого никак нельзя
было ожидать от его всегда спокойной и всегда представительной фигуры. Турбин собрал лежащие на столе остальные деньги, оттолкнул слугу, который вбежал
было на помощь барину, и скорыми шагами вышел из комнаты.
Цыгане снова расположились кружком и только
было собрались запеть, как вошел Ильин с пачкой ассигнаций в руке и отозвал в сторону
графа.
Ильин отдал деньги, робко глядя на
графа, открыл
было рот, желая сказать что-то, но только покраснел так, что даже слезы выступили на глаза, потом схватил руку
графа и начал жать ее.
Ильин, выпивший довольно много на прощаньи и всё время правивший сам лошадьми, вдруг сделался печален, стал уговаривать
графа остаться еще на денек, но когда убедился, что это
было невозможно, совершенно неожиданно со слезами бросился цаловать своего нового друга и обещал, что, как приедет,
будет просить о переводе в гусары в тот самый полк, в котором служил Турбин.
Граф Федор Турбин уже давно
был убит на дуэли с каким-то иностранцем, которого он высек арапником на улице; сын, две капли воды похожий на него,
был уже двадцатитрехлетний прелестный юноша и служил в кавалергардах.
Молодой
граф Турбин морально вовсе не
был похож на отца.
По службе молодой
граф шел славно: двадцати трех лет уже
был поручиком…
В мае месяце 1848 года С. гусарский полк проходил походом К. губернию, и тот самый эскадрон, которым командовал молодой
граф Турбин, должен
был ночевать в Морозовке, деревне Анны Федоровны.
— Барышня, голубушка, вот красавчик этот граф-то, — говорила она, — просто херувимчик чернобровый. Вот бы вам такого женишка, так уж точно бы парочка
была.
Один
был командир,
граф Турбин, другой — очень молодой человек, недавно произведенный из юнкеров, Полозов.
— Фу, мерзость какая квартира! — сказал
граф с досадой. — Дяденко! разве нельзя
было лучше отвести у помещика где-нибудь?
Второе письмо
было, видно, не неприятно, потому что
граф улыбаясь читал его.
— Так… это там
есть господин один, дрянной очень, которому я должен по картам, и он уже третий раз напоминает… не могу я отдать теперь… глупое письмо! — отвечал
граф, видимо огорченный этим воспоминанием.
Довольно долго после этого разговора оба офицера молчали. Корнет, видимо находившийся под влиянием
графа, молча
пил чай, изредка поглядывая на красивую, отуманившуюся наружность Турбина, пристально глядевшего в окно, и не решался начать разговора.
— А что, ведь может отлично выйти, — вдруг обернувшись к Полозову и весело тряхнув головой, сказал
граф, — ежели у нас по линии
будет в нынешнем году производство, да еще в дело попадем, я могу своих ротмистров гвардии перегнать.
— Да еще приказали спросить, не сынок ли изволите
быть графа Федора Иваныча Турбина? — добавил от себя Данило, узнавший фамилию офицера и помнивший еще приезд покойного
графа в город К. — Наша барыня, Анна Федоровна, очень с ними знакомы
были.
— Одно только противно: ежели эта барыня точно знала отца, — продолжал
граф, открывая улыбкой свои белые, блестящие зубы, — как-то всегда совестно за папашу покойного: всегда какая-нибудь история скандальная или долг какой-нибудь. От этого я терпеть не могу встречать этих отцовских знакомых. Впрочем, тогда век такой
был, — добавил он уже серьезно.
Узнав, что гусарский офицер
был сын
графа Федора Турбина, Анна Федоровна захлопоталась.
Нет, Лизочка, как бы я желала тебе…» И она точно чего-то очень желала для своей дочери, но женитьбы с
графом она не могла предполагать, тех отношений, которые
были с отцом его, она не могла желать, — но чего-то такого она очень-очень желала для своей дочери.
Старичок-кавалерист тоже
был несколько взволнован приездом
графа. Он вышел в свою комнату и заперся в ней. Через четверть часа он явился оттуда в венгерке и голубых панталонах и с смущенно-довольным выражением лица, с которым девушка в первый раз надевает бальное платье, пошел в назначенную для гостей комнату.
— Посмотрю на нынешних гусаров, сестрица! Покойник
граф, точно, истинный гусар
был. Посмотрю, посмотрю.