Неточные совпадения
Веселил ее тоже чистый, сравнительно с острогом, весенний воздух, но больно было ступать по камням отвыкшими от ходьбы и обутыми в неуклюжие арестантские коты ногами, и она смотрела
себе под ноги и старалась ступать как можно легче.
Как только она вошла, глаза всех мужчин, бывших в зале, обратились на нее и долго не отрывались от ее белого с черными глянцевито-блестящими глазами лица и выступавшей
под халатом высокой груди. Даже жандарм, мимо которого она проходила, не спуская глаз, смотрел на нее, пока она проходила и усаживалась, и потом, когда она уселась, как будто сознавая
себя виновным, поспешно отвернулся и, встряхнувшись, уперся глазами в окно прямо перед
собой.
Но тут, за кустами, была незнакомая ему канавка, заросшая крапивой; он спотыкнулся в нее и, острекав руки крапивой и омочив их уже павшей
под вечер росой, упал, но тотчас же, смеясь над
собой, справился и выбежал на чистое место.
Приехал он в конце марта, в Страстную пятницу, по самой распутице,
под проливным дождем, так что приехал до нитки промокший и озябший, но бодрый и возбужденный, каким он всегда чувствовал
себя в это время.
Тот животный человек, который жил в нем, не только поднял теперь голову, но затоптал
себе под ноги того духовного человека, которым он был в первый приезд свой и даже сегодня утром в церкви, и этот страшный животный человек теперь властвовал один в его душе.
— Вы видите перед
собой, господа присяжные заседатели, характерное, если можно так выразиться, преступление конца века, носящее на
себе, так сказать, специфические черты того печального явления разложения, которому подвергаются в наше время те элементы нашего общества, которые находятся
под особенно, так сказать, жгучими лучами этого процесса…
Она не только знает читать и писать, она знает по-французски, она, сирота, вероятно несущая в
себе зародыши преступности, была воспитана в интеллигентной дворянской семье и могла бы жить честным трудом; но она бросает своих благодетелей, предается своим страстям и для удовлетворения их поступает в дом терпимости, где выдается от других своих товарок своим образованием и, главное, как вы слышали здесь, господа присяжные заседатели, от ее хозяйки, умением влиять на посетителей тем таинственным, в последнее время исследованным наукой, в особенности школой Шарко, свойством, известным
под именем внушения.
До этой ночи, пока она надеялась на то, что он заедет, она не только не тяготилась ребенком, которого носила
под сердцем, но часто удивленно умилялась на его мягкие, а иногда порывистые движения в
себе. Но с этой ночи всё стало другое. И будущий ребенок стал только одной помехой.
Это было ему теперь так же ясно, как ясно было то, что лошади, запертые в ограде, в которой они съели всю траву
под ногами, будут худы и будут мереть от голода, пока им не дадут возможности пользоваться той землей, на которой они могут найти
себе корм…
Но
под давлением жизненных условий он, правдивый человек, допустил маленькую ложь, состоящую в том, что сказал
себе, что для того, чтобы утверждать то, что неразумное — неразумно, надо прежде изучить это неразумное. Это была маленькая ложь, но она-то завела его в ту большую ложь, в которой он завяз теперь.
— Отвратительна животность зверя в человеке, — думал он, — но когда она в чистом виде, ты с высоты своей духовной жизни видишь и презираешь ее, пал ли или устоял, ты остаешься тем, чем был; но когда это же животное скрывается
под мнимо-эстетической, поэтической оболочкой и требует перед
собой преклонения, тогда, обоготворяя животное, ты весь уходишь в него, не различая уже хорошего от дурного.
Сестра Нехлюдова, Наталья Ивановна Рагожинская была старше брата на 10 лет. Он рос отчасти
под ее влиянием. Она очень любила его мальчиком, потом, перед самым своим замужеством, они сошлись с ним почти как ровные: она — двадцатипятилетняя, девушка, он — пятнадцатилетний мальчик. Она тогда была влюблена в его умершего друга Николеньку Иртенева. Они оба любили Николеньку и любили в нем и
себе то, что было в них хорошего и единящего всех людей.
До отхода пассажирского поезда, с которым ехал Нехлюдов, оставалось два часа. Нехлюдов сначала думал в этот промежуток съездить еще к сестре, но теперь, после впечатлений этого утра, почувствовал
себя до такой степени взволнованным и разбитым, что, сев на диванчик первого класса, совершенно неожиданно почувствовал такую сонливость, что повернулся на бок, положил
под щеку ладонь и тотчас же заснул.
Началось это еще в тюрьме, когда при общем свидании политических она заметила на
себе особенно упорный из-под нависшего лба и бровей взгляд его невинных, добрых темно-синих глаз.
Он боялся, чтобы
под влиянием тех тяжелых и развращающих условий, в которых она находилась во время переезда, она не впала бы вновь в то прежнее состояние разлада самой с
собой и отчаянности в жизни, в котором она раздражалась против него и усиленно курила и пила вино, чтобы забыться.
Так, захватив сотни таких, очевидно не только не виноватых, но и не могущих быть вредными правительству людей, их держали иногда годами в тюрьмах, где они заражались чахоткой, сходили с ума или сами убивали
себя; и держали их только потому, что не было причины выпускать их, между тем как, будучи
под рукой в тюрьме, они могли понадобиться для разъяснения какого-нибудь вопроса при следствии.
Неточные совпадения
Хлестаков. Да, и в журналы помещаю. Моих, впрочем, много есть сочинений: «Женитьба Фигаро», «Роберт-Дьявол», «Норма». Уж и названий даже не помню. И всё случаем: я не хотел писать, но театральная дирекция говорит: «Пожалуйста, братец, напиши что-нибудь». Думаю
себе: «Пожалуй, изволь, братец!» И тут же в один вечер, кажется, всё написал, всех изумил. У меня легкость необыкновенная в мыслях. Все это, что было
под именем барона Брамбеуса, «Фрегат „Надежды“ и „Московский телеграф“… все это я написал.
Под березками // Крестьяне пробираются, // Гуторят меж
собой: // «Идем одной деревнею, // Идем другой — пустехонько!
— Не знаю я, Матренушка. // Покамест тягу страшную // Поднять-то поднял он, // Да в землю сам ушел по грудь // С натуги! По лицу его // Не слезы — кровь течет! // Не знаю, не придумаю, // Что будет? Богу ведомо! // А про
себя скажу: // Как выли вьюги зимние, // Как ныли кости старые, // Лежал я на печи; // Полеживал, подумывал: // Куда ты, сила, делася? // На что ты пригодилася? — //
Под розгами,
под палками // По мелочам ушла!
Константинополь, бывшая Византия, а ныне губернский город Екатериноград, стоит при излиянии Черного моря в древнюю Пропонтиду и
под сень Российской Державы приобретен в 17… году, с распространением на оный единства касс (единство сие в том состоит, что византийские деньги в столичном городе Санкт-Петербурге употребление
себе находить должны).
Под именем Сатурна он изображал
себя,
под именем Венеры — известную тогда красавицу Наталью Кирилловну де Помпадур.