Неточные совпадения
Нехлюдов бегал быстро, и ему
хотелось не поддаться художнику, и он пустился изо всех сил.
Может быть, в глубине души и было у него уже дурное намерение против Катюши, которое нашептывал ему его разнузданный теперь животный человек, но он
не сознавал этого намерения, а просто ему
хотелось побывать в тех местах, где ему было так хорошо, и увидать немного смешных, но милых, добродушных тетушек, всегда незаметно для него окружавших его атмосферой любви и восхищения, и увидать милую Катюшу, о которой осталось такое приятное воспоминание.
Нехлюдову
хотелось спросить Тихона про Катюшу: что она? как живет?
не выходит ли замуж? Но Тихон был так почтителен и вместе строг, так твердо настаивал на том, чтобы самому поливать из рукомойника на руки воду, что Нехлюдов
не решился спрашивать его о Катюше и только спросил про его внуков, про старого братцева жеребца, про дворняжку Полкана. Все были живы, здоровы, кроме Полкана, который взбесился в прошлом году.
«Узнала!» подумал он. И Нехлюдов как бы сжался, ожидая удара. Но она
не узнала. Она спокойно вздохнула и опять стала смотреть на председателя. Нехлюдов вздохнул тоже. «Ах, скорее бы», думал он. Он испытывал теперь чувство, подобное тому, которое испытывал на охоте, когда приходилось добивать раненую птицу: и гадко, и жалко, и досадно. Недобитая птица бьется в ягдташе: и противно, и жалко, и
хочется поскорее добить и забыть.
Несмотря на то, что ему самому
хотелось поскорее отделаться, и швейцарка уже ждала его, он так привык к своему занятию, что, начавши говорить, никак уже
не мог остановиться, и потому подробно внушал присяжным, что если они найдут подсудимых виновными, то имеют право признать их виновными, если найдут их невиновными, то имеют право признать их невиновными; если найдут их виновными в одном, но невиновными в другом, то могут признать их виновными в одном, но невиновными в другом.
Ему всё
хотелось не верить в то, что то, что было перед ним, было его дело.
То, а
не другое решение принято было
не потому, что все согласились, а, во-первых, потому, что председательствующий, говоривший так долго свое резюме, в этот раз упустил сказать то, что он всегда говорил, а именно то, что, отвечая на вопрос, они могут сказать: «да—виновна, но без намерения лишить жизни»; во-вторых, потому, что полковник очень длинно и скучно рассказывал историю жены своего шурина; в-третьих, потому, что Нехлюдов был так взволнован, что
не заметил упущения оговорки об отсутствии намерения лишить жизни и думал, что оговорка: «без умысла ограбления» уничтожает обвинение; в-четвертых, потому, что Петр Герасимович
не был в комнате, он выходил в то время, как старшина перечел вопросы и ответы, и, главное, потому, что все устали и всем
хотелось скорей освободиться и потому согласиться с тем решением, при котором всё скорей кончается.
Рыжая плакала о том, что ее сейчас обругали, прибили и
не дали ей вина, которого ей так
хотелось.
Удивительное дело: с тех пор как Нехлюдов понял, что дурен и противен он сам себе, с тех пор другие перестали быть противными ему; напротив, он чувствовал и к Аграфене Петровне и к Корнею ласковое и уважительное чувство. Ему
хотелось покаяться и перед Корнеем, но вид Корнея был так внушительно-почтителен, что он
не решился этого сделать.
Так что все усилия Нехлюдова изменить свою внешнюю жизнь (ему
хотелось устроиться просто, по-студенчески)
не привели ни к чему.
— Уж очень он меня измучал — ужасный негодяй.
Хотелось душу отвести, — сказал адвокат, как бы оправдываясь в том, что говорит
не о деле. — Ну-с, о вашем деле… Я его прочел внимательно и «содержания оной
не одобрил», как говорится у Тургенева, т. е. адвокатишко был дрянной и все поводы кассации упустил.
— В остроге есть одно лицо, которым я очень интересуюсь (при слове острог лицо Масленникова сделалось еще более строго), и мне
хотелось бы иметь свидание
не в общей, а в конторе, и
не только в определенные дни, но и чаще. Мне сказали, что это от тебя зависит.
Нехлюдов приехал в Кузминское около полудня. Во всем упрощая свою жизнь, он
не телеграфировал, а взял со станции тарантасик парой. Ямщик был молодой малый в нанковой, подпоясанной по складкам ниже длинной талии поддевке, сидевший по-ямски, бочком, на козлах и тем охотнее разговаривавший с барином, что, пока они говорили, разбитая, хромая белая коренная и поджарая, запаленная пристяжная могли итти шагом, чего им всегда очень
хотелось.
И только что он хотел осудить Mariette за ее легкомыслие, как она, заметив серьезное и чуть-чуть недовольное выражение его лица, тотчас же, чтобы понравиться ему, — а ей этого
захотелось с тех пор, как она увидала его, — изменила
не только выражение своего лица, но всё свое душевное настроение.
Вчерашний соблазн представился ему теперь тем, что бывает с человеком, когда он разоспался, и ему
хочется хоть
не спать, а еще поваляться, понежиться в постели, несмотря на то что он знает, что пора вставать для ожидающего его важного и радостного дела.
Глядя на Mariette, он любовался ею, но знал, что она лгунья, которая живет с мужем, делающим свою карьеру слезами и жизнью сотен и сотен людей, и ей это совершенно всё равно, и что всё, что она говорила вчера, было неправда, а что ей
хочется — он
не знал для чего, да и она сама
не знала — заставить его полюбить себя.
Нехлюдову
хотелось забыть это,
не видать этого, но он уже
не мог
не видеть. Хотя он и
не видал источника того света, при котором всё это открывалось ему, как
не видал источника света, лежавшего на Петербурге, и хотя свет этот казался ему неясным, невеселым и неестественным, он
не мог
не видеть того, что открывалось ему при этом свете, и ему было в одно и то же время и радостно и тревожно.
Но как только он задал себе этот вопрос, он тотчас же понял, что, сочтя себя освобожденным и бросив ее, он накажет
не её, чего ему
хотелось, а себя, и ему стало страшно.
И Нехлюдову, несмотря на то, что он ничего, кроме самых добрых чувств,
не питал к сестре и ничего
не скрывал от нее, теперь было тяжело, неловко с ней, и
хотелось поскорее освободиться от нее.
Всего
хотелось и ни на что
не решался.
Когда ему ясно представилась возможность освобождения себя и других от того угнетенного положения, в котором он находился, несправедливость этого положения показалась ему еще жесточе и ужаснее, чем прежде, и ему страстно
захотелось не только освобождения, но и наказания тех, которые устроили и поддерживали эту жестокую несправедливость.
— Хорошо, я так и скажу ей. Вы
не думайте, что я влюблен в нее, — продолжал он. — Я люблю ее как прекрасного, редкого, много страдавшего человека. Мне от нее ничего
не нужно, но страшно
хочется помочь ей, облегчить ее поло…