Неточные совпадения
Он чувствовал, что брат его
не так, как ему бы
хотелось, посмотрит на это.
— Если тебе
хочется, съезди, но я
не советую, — сказал Сергей Иванович. — То есть, в отношении ко мне, я этого
не боюсь, он тебя
не поссорит со мной; но для тебя, я советую тебе лучше
не ездить. Помочь нельзя. Впрочем, делай как хочешь.
— Нет, без шуток, что ты выберешь, то и хорошо. Я побегал на коньках, и есть
хочется. И
не думай, — прибавил он, заметив на лице Облонского недовольное выражение, — чтоб я
не оценил твоего выбора. Я с удовольствием поем хорошо.
Ему
хотелось, чтобы Левин был весел. Но Левин
не то что был
не весел, он был стеснен. С тем, что было у него в душе, ему жутко и неловко было в трактире, между кабинетами, где обедали с дамами, среди этой беготни и суетни; эта обстановка бронз, зеркал, газа, Татар — всё это было ему оскорбительно. Он боялся запачкать то, что переполняло его душу.
Ты вот презираешь общественную служебную деятельность, потому что тебе
хочется, чтобы дело постоянно соответствовало цели, а этого
не бывает.
Она знала, что старуху ждут со дня на день, знала, что старуха будет рада выбору сына, и ей странно было, что он, боясь оскорбить мать,
не делает предложения; однако ей так
хотелось и самого брака и, более всего, успокоения от своих тревог, что она верила этому.
— Это немножко нескромно, но так мило, что ужасно
хочется рассказать, — сказал Вронский, глядя на нее смеющимися глазами. — Я
не буду называть фамилий.
— Ничего
не понимаю. Ах, Боже мой, и как мне на беду спать
хочется! — сказала она, быстро перебирая рукой волосы и отыскивая оставшиеся шпильки.
Левин был благодарен Облонскому за то, что тот со своим всегдашним тактом, заметив, что Левин боялся разговора о Щербацких, ничего
не говорил о них; но теперь Левину уже
хотелось узнать то, что его так мучало, но он
не смел заговорить.
Еще более, чем свою лошадь, Вронскому
хотелось видеть Гладиатора, которого он
не видал; но Вронский знал, что, по законам приличия конской охоты,
не только нельзя видеть его, но неприлично и расспрашивать про него.
Ему
хотелось оглянуться назад, но он
не смел этого сделать и старался успокоивать себя и
не посылать лошади, чтобы приберечь в ней запас, равный тому, который, он чувствовал, оставался в Гладиаторе.
Кити видела, что ему
хотелось посмеяться над Варенькой, но что он никак
не мог этого сделать, потому что Варенька понравилась ему.
Левин подошел к брату. Ничего
не ловилось, но Сергей Иванович
не скучал и казался в самом веселом расположении духа. Левин видел, что, раззадоренный разговором с доктором, он хотел поговорить. Левину же, напротив,
хотелось скорее домой, чтобы распорядиться о вызове косцов к завтрему и решить сомнение насчет покоса, которое сильно занимало его.
Сработано было чрезвычайно много на сорок два человека. Весь большой луг, который кашивали два дня при барщине в тридцать кос, был уже скошен. Нескошенными оставались углы с короткими рядами. Но Левину
хотелось как можно больше скосить в этот день, и досадно было на солнце, которое так скоро спускалось. Он
не чувствовал никакой усталости; ему только
хотелось еще и еще поскорее и как можно больше сработать.
Он
не признавал этого чувства, но в глубине души ему
хотелось, чтоб она пострадала за нарушение его спокойствия и чести.
— Ах, как я рада вас видеть! — сказала она, подходя к ней. — Я вчера на скачках только что хотела дойти до вас, а вы уехали. Мне так
хотелось видеть вас именно вчера.
Не правда ли, это было ужасно? — сказала она, глядя на Анну своим взглядом, открывавшим, казалось, всю душу.
В его интересах было то, чтобы каждый работник сработал как можно больше, притом чтобы
не забывался, чтобы старался
не сломать веялки, конных граблей, молотилки, чтоб он обдумывал то, что он делает; работнику же
хотелось работать как можно приятнее, с отдыхом, и главное — беззаботно и забывшись,
не размышляя.
Всё это делалось
не потому, что кто-нибудь желал зла Левину или его хозяйству; напротив, он знал, что его любили, считали простым барином (что есть высшая похвала); но делалось это только потому, что
хотелось весело и беззаботно работать, и интересы его были им
не только чужды и непонятны, но фатально противоположны их самым справедливым интересам.
Получив письмо Свияжского с приглашением на охоту, Левин тотчас же подумал об этом, но, несмотря на это, решил, что такие виды на него Свияжского есть только его ни на чем
не основанное предположение, и потому он всё-таки поедет. Кроме того, в глубине души ему
хотелось испытать себя, примериться опять к этой девушке. Домашняя же жизнь Свияжских была в высшей степени приятна, и сам Свияжский, самый лучший тип земского деятеля, какой только знал Левин, был для Левина всегда чрезвычайно интересен.
Не говоря о том, что на него весело действовал вид этих счастливых, довольных собою и всеми голубков, их благоустроенного гнезда, ему
хотелось теперь, чувствуя себя столь недовольным своею жизнью, добраться в Свияжском до того секрета, который давал ему такую ясность, определенность и веселость в жизни.
— Ничего ты
не хочешь устроить; просто, как ты всю жизнь жил, тебе
хочется оригинальничать, показать, что ты
не просто эксплуатируешь мужиков, а с идеею.
Когда встали из-за стола, Левину
хотелось итти за Кити в гостиную; но он боялся,
не будет ли ей это неприятно по слишком большой очевидности его ухаживанья за ней. Он остался в кружке мужчин, принимая участие в общем разговоре, и,
не глядя на Кити, чувствовал ее движения, ее взгляды и то место, на котором она была в гостиной.
Сняв венцы с голов их, священник прочел последнюю молитву и поздравил молодых. Левин взглянул на Кити, и никогда он
не видал ее до сих пор такою. Она была прелестна тем новым сиянием счастия, которое было на ее лице. Левину
хотелось сказать ей что-нибудь, но он
не знал, кончилось ли. Священник вывел его из затруднения. Он улыбнулся своим добрым ртом и тихо сказал: «поцелуйте жену, и вы поцелуйте мужа» и взял у них из рук свечи.
Прежде бывало, — говорил Голенищев,
не замечая или
не желая заметить, что и Анне и Вронскому
хотелось говорить, — прежде бывало вольнодумец был человек, который воспитался в понятиях религии, закона, нравственности и сам борьбой и трудом доходил до вольнодумства; но теперь является новый тип самородных вольнодумцев, которые вырастают и
не слыхав даже, что были законы нравственности, религии, что были авторитеты, а которые прямо вырастают в понятиях отрицания всего, т. е. дикими.
Он
не знал того чувства перемены, которое она испытывала после того, как ей дома иногда
хотелось капусты с квасом или конфет, и ни того ни другого нельзя было иметь, а теперь она могла заказать что хотела, купить груды конфет, издержать, сколько хотела денег и заказать какое хотела пирожное.
С рукой мертвеца в своей руке он сидел полчаса, час, еще час. Он теперь уже вовсе
не думал о смерти. Он думал о том, что делает Кити, кто живет в соседнем нумере, свой ли дом у доктора. Ему
захотелось есть и спать. Он осторожно выпростал руку и ощупал ноги. Ноги были холодны, но больной дышал. Левин опять на цыпочках хотел выйти, но больной опять зашевелился и сказал...
— И думаю, и нет. Только мне ужасно
хочется. Вот постой. — Она нагнулась и сорвала на краю дороги дикую ромашку. — Ну, считай: сделает,
не сделает предложение, — сказала она, подавая ему цветок.
Ему
хотелось, чтобы солнце
не взошло прежде, чем он дойдет до болота.
У ней было дорожное зеркальце в мешочке, и ей
хотелось достать его; но, посмотрев на спины кучера и покачивавшегося конторщика, она почувствовала, что ей будет совестно, если кто-нибудь из них оглянется, и
не стала доставать зеркала.
— Вы угадали, что мне
хотелось поговорить с вами? — сказал он, смеющимися глазами глядя на нее. — Я
не ошибаюсь, что вы друг Анны. — Он снял шляпу и, достав платок, отер им свою плешивевшую голову.
Но Анна
не слушала ее. Ей
хотелось договорить те самые доводы, которыми она столько раз убеждала себя.
Чем больше проходило времени, чем чаще он видел себя опутанным этими сетями, тем больше ему
хотелось не то что выйти из них, но попробовать,
не мешают ли они его свободе.
Она теперь ясно сознавала зарождение в себе нового чувства любви к будущему, отчасти для нее уже настоящему ребенку и с наслаждением прислушивалась к этому чувству. Он теперь уже
не был вполне частью ее, а иногда жил и своею независимою от нее жизнью. Часто ей бывало больно от этого, но вместе с тем
хотелось смеяться от странной новой радости.
И каждый раз, когда из минуты забвения его выводил долетавший из спальни крик, он подпадал под то же самое странное заблуждение, которое в первую минуту нашло на него; каждый раз, услыхав крик, он вскакивал, бежал оправдываться, вспоминал дорогой, что он
не виноват, и ему
хотелось защитить, помочь.
— Да, надо ехать. Я ездила кататься, и так хорошо, что в деревню
захотелось. Ведь тебя ничто
не задерживает?
Я
не могу!» проговорила она, и ей
захотелось плакать.
Анне было так ясно, что никому нечему было радоваться, что этот смех раздражил ее до боли, и ей
хотелось заткнуть уши, чтобы
не слыхать его.
Кроме того, он был житель уездного города, и ему
хотелось рассказать, как из его города пошел один солдат бессрочный, пьяница и вор, которого никто уже
не брал в работники.
Эта ручка смущала Кити: ей
хотелось поцеловать эту ручку, но она боялась сделать это, чтобы
не разбудить ребенка.
Почерневший от липнувшей к потному лицу пыли Федор прокричал что-то в ответ, но всё делал
не так, как
хотелось Левину.
«
Не для нужд своих жить, а для Бога. Для какого Бога? И что можно сказать бессмысленнее того, что он сказал? Он сказал, что
не надо жить для своих нужд, то есть что
не надо жить для того, что мы понимаем, к чему нас влечет, чего нам
хочется, а надо жить для чего-то непонятного, для Бога, которого никто ни понять, ни определить
не может. И что же? Я
не понял этих бессмысленных слов Федора? А поняв, усумнился в их справедливости? нашел их глупыми, неясными, неточными?».
«Это всё само собой, — думали они, — и интересного и важного в этом ничего нет, потому что это всегда было и будет. И всегда всё одно и то же. Об этом нам думать нечего, это готово; а нам
хочется выдумать что-нибудь свое и новенькое. Вот мы выдумали в чашку положить малину и жарить ее на свечке, а молоко лить фонтаном прямо в рот друг другу. Это весело и ново, и ничего
не хуже, чем пить из чашек».
Сдерживая на тугих вожжах фыркающую от нетерпения и просящую хода добрую лошадь, Левин оглядывался на сидевшего подле себя Ивана,
не знавшего, что делать своими оставшимися без работы руками, и беспрестанно прижимавшего свою рубашку, и искал предлога для начала разговора с ним. Он хотел сказать, что напрасно Иван высоко подтянул чересседельню, но это было похоже на упрек, а ему
хотелось любовного разговора. Другого же ничего ему
не приходило в голову.
Ему
хотелось еще сказать, что если общественное мнение есть непогрешимый судья, то почему революция, коммуна
не так же законны, как и движение в пользу Славян? Но всё это были мысли, которые ничего
не могли решить. Одно несомненно можно было видеть — это то, что в настоящую минуту спор раздражал Сергея Ивановича, и потому спорить было дурно; и Левин замолчал и обратил внимание гостей на то, что тучки собрались и что от дождя лучше итти домой.