Неточные совпадения
Бреве же
был консервативен и даже, как все служащие в России немцы, особенно предан православию, и секретарь не
любил его и завидовал его месту.
То же, что труд его в суде, состоящий в том, чтобы приводить людей к присяге над Евангелием, в котором прямо запрещена присяга,
был труд нехороший, никогда не приходило ему в голову, и он не только не тяготился этим, но
любил это привычное занятие, часто при этом знакомясь с хорошими господами.
У них в их глуши
было тихо, не
было развлечений; тетушки же нежно
любили своего племянника и наследника, и он
любил их,
любил их старомодность и простоту жизни.
Но она напрасно боялась этого: Нехлюдов, сам не зная того,
любил Катюшу, как
любят невинные люди, и его любовь
была главной защитой от падения и для него и для нее.
Если бы Нехлюдов тогда ясно сознал бы свою любовь к Катюше и в особенности если бы тогда его стали бы убеждать в том, что он никак не может и не должен соединить свою судьбу с такой девушкой, то очень легко могло бы случиться, что он, с своей прямолинейностью во всем, решил бы, что нет никаких причин не жениться на девушке, кто бы она ни
была, если только он
любит ее. Но тетушки не говорили ему про свои опасения, и он так и уехал, не сознав своей любви к этой девушке.
Он чувствовал, что влюблен, но не так, как прежде, когда эта любовь
была для него тайной, и он сам не решался признаться себе в том, что он
любит, и когда он
был убежден в том, что
любить можно только один paз, — теперь он
был влюблен, зная это и радуясь этому и смутно зная, хотя и скрывая от себя, в чем состоит любовь, и что из нее может выйти.
«Ведь я
любил ее, истинно
любил хорошей, чистой любовью в эту ночь,
любил ее еще прежде, да еще как
любил тогда, когда я в первый раз жил у тетушек и писал свое сочинение!» И он вспомнил себя таким, каким он
был тогда.
Теперь этот чисто одетый, выхоленный господин с надушенной бородой
был для нее не тот Нехлюдов, которого она
любила, а только один из тех людей, которые, когда им нужно
было, пользовались такими существами, как она, и которыми такие существа, как она, должны
были пользоваться как можно для себя выгоднее.
И потому теперешний Нехлюдов
был для нее не тот человек, которого она когда-то
любила чистой любовью, а только богатый господин, которым можно и должно воспользоваться и с которым могли
быть только такие отношения, как и со всеми мужчинами.
Тетушка Катерина Ивановна
была шестидесятилетняя здоровая, веселая, энергичная, болтливая женщина. Ростом она
была высока и очень полная, на губе у нее
были заметны черные усы. Нехлюдов
любил ее и с детства еще привык заражаться ее энергиею и веселостью.
— Ничего это не мешает. Евангелие — Евангелием, а что противно, то противно. Хуже
будет, когда я
буду притворяться, что
люблю нигилистов и, главное, стриженых нигилисток, когда я их терпеть не могу.
Стало
быть, он знает, как
любят люди курить, знает, стало
быть, и как
любят люди свободу, свет, знает, как
любят матери детей и дети мать.
Несмотря на эти свойства, он
был близкий человек ко двору и
любил царя и его семью и умел каким-то удивительным приемом, живя в этой высшей среде, видеть в ней одно хорошее и не участвовать ни в чем дурном и нечестном.
Он относился к поддерживаемой им религии так, как относится куровод к падали, которою он кормит своих кур: падаль очень неприятна, но куры
любят и
едят ее, и потому их надо кормить падалью.
Так думал Топоров, не соображая того, что ему казалось, что народ
любит суеверия только потому, что всегда находились и теперь находятся такие жестокие люди, каков и
был он, Топоров, которые, просветившись, употребляют свой свет не на то, на что они должны бы употреблять его, — на помощь выбивающемуся из мрака невежества народу, а только на то, чтобы закрепить его в нем.
Маслова всё еще думала и продолжала уверять себя, что она, как она это высказала ему во-второе свидание, не простила ему и ненавидит его, но она уже давно опять
любила его и
любила так, что невольно исполняла всё то, что и чего он желал от нее: перестала
пить, курить, оставила кокетство и поступила в больницу служанкой.
Сестра Нехлюдова, Наталья Ивановна Рагожинская
была старше брата на 10 лет. Он рос отчасти под ее влиянием. Она очень
любила его мальчиком, потом, перед самым своим замужеством, они сошлись с ним почти как ровные: она — двадцатипятилетняя, девушка, он — пятнадцатилетний мальчик. Она тогда
была влюблена в его умершего друга Николеньку Иртенева. Они оба
любили Николеньку и
любили в нем и себе то, что
было в них хорошего и единящего всех людей.
С тех пор они оба развратились: он — военной службой, дурной жизнью, она — замужеством с человеком, которого она полюбила чувственно, но который не только не
любил всего того, что
было когда-то для нее с Дмитрием самым святым и дорогим, но даже не понимал, что это такое, и приписывал все те стремления к нравственному совершенствованию и служению людям, которыми она жила когда-то, одному, понятному ему, увлечению самолюбием, желанием выказаться перед людьми.
Антипатичен он ему
был своей вульгарностью чувств, самоуверенной ограниченностью и, главное, антипатичен
был ему за сестру, которая могла так страстно, эгоистично, чувственно
любить эту бедную натуру и в угоду ему могла заглушить всё то хорошее, что
было в ней.
Как
есть можно без вреда и с пользой только тогда, когда хочется
есть, так и с людьми можно обращаться с пользой и без вреда только тогда, когда
любишь.
— А мне с кухарками и кучерами бывало весело, а с нашими господами и дамами скучно, — рассказывала она. — Потом, когда я стала понимать, я увидала, что наша жизнь совсем дурная. Матери у меня не
было, отца я не
любила и девятнадцати лет я с товаркой ушла из дома и поступила работницей на фабрику.
Нехлюдов предлагал ей брак по великодушию и по тому, что
было прежде; но Симонсон
любил ее такою, какою она
была теперь, и
любил просто за то, что
любил.
Была девушка, которую он
любил, и он подумывал о женитьбе и земской деятельности.
Он
любил работать и всегда
был занят практическими делами и на такие же практические дела наталкивал товарищей.
К женщинам же, на которых он смотрел как на помеху во всех нужных делах, он питал непреодолимое презрение. Но Маслову он жалел и
был с ней ласков, видя в ней образец эксплуатации низшего класса высшим. По этой же причине он не
любил Нехлюдова,
был неразговорчив с ним и не сжимал его руки, а только предоставлял к пожатию свою вытянутую руку, когда Нехлюдов здоровался с ним.
Она всегда
была мыслями с мужем и как прежде никого не
любила, так и теперь не могла
любить никого, кроме своего мужа.
— Вот это-то мне и нужно
было знать, — продолжал Симонсон. — Я желал знать,
любя ее, желая ей блага, нашли ли бы вы благом ее брак со мной?
— Она? — Марья Павловна остановилась, очевидно желая как можно точнее ответить на вопрос. — Она? — Видите ли, она, несмотря на ее прошедшее, по природе одна из самых нравственных натур… и так тонко чувствует… Она
любит вас, хорошо
любит, и счастлива тем, что может сделать вам хоть то отрицательное добро, чтобы не запутать вас собой. Для нее замужество с вами
было бы страшным падением, хуже всего прежнего, и потому она никогда не согласится на это. А между тем ваше присутствие тревожит ее.
Только утром, именно в то время, когда Нехлюдов застал его, он
был похож на разумного человека и мог понимать, чтò ему говорили, и более или менее успешно исполнять на деле пословицу, которую
любил повторять: «пьян да умен — два угодья в нем».
Больше же всех
была приятна Нехлюдову милая молодая чета дочери генерала с ее мужем. Дочь эта
была некрасивая, простодушная молодая женщина, вся поглощенная своими первыми двумя детьми; муж ее, за которого она после долгой борьбы с родителями вышла по любви, либеральный кандидат московского университета, скромный и умный, служил и занимался статистикой, в особенности инородцами, которых он изучал,
любил и старался спасти от вымирания.
— Простите, — сказала она чуть слышно. Глаза их встретились, и в странном косом взгляде и жалостной улыбке, с которой она сказала это не «прощайте», а «простите», Нехлюдов понял, что из двух предположений о причине ее решения верным
было второе: она
любила его и думала, что, связав себя с ним, она испортит его жизнь, а, уходя с Симонсоном, освобождала его и теперь радовалась тому, что исполнила то, что хотела, и вместе с тем страдала, расставаясь с ним.
— Скажите им, что Христос жалел их и
любил, — сказал он, — и умер за них. Если они
будут верить в это, они спасутся. — Пока он говорил, все арестанты молча стояли перед нарами, вытянув руки по швам. — В этой книге, скажите им, — закончил он, — всё это сказано.
Есть умеющие читать?
Нехлюдов понял теперь, что общество и порядок вообще существуют не потому, что
есть эти узаконенные преступники, судящие и наказывающие других людей, а потому, что, несмотря на такое развращение, люди всё-таки жалеют и
любят друг друга.