Неточные совпадения
Извозчики, лавочники, кухарки, рабочие, чиновники останавливались и с любопытством оглядывали арестантку; иные покачивали головами и думали: «
вот до чего доводит дурное, не
такое, как наше, поведение». Дети с ужасом смотрели на разбойницу, успокаиваясь только тем, что за ней идут солдаты, и она теперь ничего уже не сделает. Один деревенский мужик, продавший уголь и напившийся чаю в трактире, подошел к ней, перекрестился и подал ей копейку. Арестантка покраснела, наклонила голову и что-то проговорила.
И
вот в это-то время, особенно бедственное для Масловой,
так как не попадался ни один покровитель, Маслову разыскала сыщица, поставляющая девушек для дома терпимости.
— Правую руку поднимите, а персты сложите
так вот, — сказал он медленно старческим голосом, поднимая пухлую руку с ямочками над каждым пальцем и складывая эти пальцы в щепоть.
Но
вот теперь эта удивительная случайность напомнила ему всё и требовала от него признания своей бессердечности, жестокости, подлости, давших ему возможность спокойно жить эти десять лет с
таким грехом на совести. Но он еще далек был от
такого признания и теперь думал только о том, как бы сейчас не узналось всё, и она или ее защитник не рассказали всего и не осрамили бы его перед всеми.
— Ну,
так вот вчера в суде эту Катюшу судили, и я был присяжным.
— Да?
Вот как! — сказал прокурор. — Это действительно очень исключительный случай. Вы, кажется, гласный красноперского земства? — спросил прокурор, как бы вспоминая, что он слышал прежде про этого Нехлюдова, теперь заявлявшего
такое странное решение.
— Коли в женскую,
так сюда пожалуйте, — сказал смотритель, очевидно решив по внешности Нехлюдова, что он стоит внимания. — Сидоров, — обратился он к усатому унтер-офицеру с медалями, — проводи
вот их в женскую.
Ну-с,
так ваше дело или дело, которое интересует вас, — продолжал он, — ведено скверно, хороших поводов к кассации нет, но всё-таки попытаться кассировать можно, и я
вот написал следующее.
«В-третьих, в заключительном слове своем председатель, вопреки категорического требования 1 пункта 801 статьи Устава уголовного судопроизводства, не разъяснил присяжным заседателям, из каких юридических элементов слагается понятие о виновности и не сказал им, что они имеют право, признав доказанным факт дачи Масловою яду Смелькову, не вменить ей это деяние в вину за отсутствием у нее умысла на убийство и
таким образом признать ее виновною не в уголовном преступлении, а лишь в проступке — неосторожности, последствием коей, неожиданным для Масловой, была смерть купца», Это
вот главное.
Так вот-с, всё, что можно было сделать, сделано.
Такая старушка чудесная, а
вот ни за что сидит, и она и сын; и все знают, что они не виноваты, а их обвинили, что подожгли, и сидят.
— Прочтете, — увидите. Заключенная, политическая. Я при них состою.
Так вот она просила меня. И хотя и не разрешено, но по человечеству… — ненатурально говорил надзиратель.
Вот Фанарин, я не знаю его лично, да и по моему общественному положению наши пути не сходятся, но он положительно дурной человек, вместе с тем позволяет себе говорить на суде
такие вещи,
такие вещи…
—
Так вот я бы желал видеть Маслову.
— Что ж, это можно, — сказал смотритель. — Ну, ты чего, — обратился он к девочке пяти или шести лет, пришедшей в комнату, и, поворотив голову
так, чтобы не спускать глаз с Нехлюдова, направлявшейся к отцу. —
Вот и упадешь, — сказал смотритель, улыбаясь на то, как девочка, не глядя перед собой, зацепилась зa коврик и подбежала к отцу.
Из всех выделился высокий благообразный крестьянин лет пятидесяти. Он разъяснил Нехлюдову, что они все высланы и заключены в тюрьму за то, что у них не было паспортов. Паспорта же у них были, но только просрочены недели на две. Всякий год бывали
так просрочены паспорта, и ничего не взыскивали, а нынче взяли да
вот второй месяц здесь держат, как преступников.
— Эти-то, положим. Но только народ очень испорченный. Без строгости невозможно. Есть
такие типы бедовые, тоже палец в рот не клади.
Вот вчера двоих вынуждены были наказать.
—
Вот этим одним весело, — сказал, указывая на влюбленную парочку, молодой человек в короткой жакетке, стоя подле Нехлюдова,
так же как и он, глядя на прощающихся.
—
Так вот, я сделаю всё, — повторил Масленников, туша папироску своей белой рукой с бирюзовым перстнем, — а теперь пойдем к дамам.
— Ну,
так вот что, — сказала она. — Вы меня оставьте, это я вам верно говорю. Не могу я. Вы это совсем оставьте, — сказала она дрожащими губами и замолчала. — Это верно. Лучше повешусь.
— А ты лесу дай, — сзади вступился маленький, невзрачный мужичок. — Я хотел летось загородить,
так ты меня на три месяца затурил вшей кормить в зàмок.
Вот и загородил.
—
Так и делаем;
вот одного в работники отдал, да у вашей милости деньжонок взял. Еще до заговенья всё забрали, а подати не плачены.
— Да
так живем,
вот, как видишь. Изба завалиться хочет, того гляди убьет кого. А старик говорит — и эта хороша.
Вот и живем — царствуем, — говорила бойкая старуха, нервно подергиваясь головой. —
Вот сейчас обедать соберу. Рабочий народ кормить стану.
Вот она их положит четверых, головками врозь, чтоб не бились, ножками вместе,
так и везет сразу четверых.
—
Так вот, пожалуйста, позовите к завтрему.
— Я
так же думаю, как и вы, — сказал Нехлюдов, — и считаю грехом владеть землею. И
вот хочу отдать ее.
—
Так что это не
так просто, как кажется, — сказал Нехлюдов. — И об этом не мы одни, а многие люди думают. И
вот есть один американец, Джордж,
так он
вот как придумал. И я согласен с ним.
— А плата должна быть
такая, чтобы было не дорого и не дешево… Если дорого, то не выплатят, и убытки будут, а если дешево, все станут покупать друг у друга, будут торговать землею.
Вот это самое я хотел сделать у вас.
—
Так вот что. Вечером нынче скачки. Ты будешь?
— Приезжай. Своих уж у меня нет. Но я держу за Гришиных лошадей. Помнишь? У него хорошая конюшня.
Так вот приезжай, и поужинаем.
—
Вот, сердиться! Ты где стоишь? — спросил он, и вдруг лицо его сделалось серьезно, глаза остановились, брови поднялись. Он, очевидно, хотел вспомнить, и Нехлюдов увидал в нем совершенно
такое же тупое выражение, как у того человека с поднятыми бровями и оттопыренными губами, которое поразило его в окне трактира.
— Дюфар-француз, может слыхали. Он в большом театре на ахтерок парики делает. Дело хорошее, ну и нажился. У нашей барышни купил всё имение. Теперь он нами владеет. Как хочет,
так и ездит на нас. Спасибо, сам человек хороший. Только жена у него из русских, — такая-то собака, что не приведи Бог. Грабит народ. Беда. Ну,
вот и тюрьма. Вам куда, к подъезду? Не пущают, я чай.
— Кизеветер?
Вот приходи нынче. Ты и узнаешь, кто он
такой. Он
так говорит, что самые закоренелые преступники бросаются на колени и плачут и раскаиваются.
—
Так вот к нему еду, — сказал Нехлюдов.
— Я
вот стар, а всё-таки служу насколько силы позволяют.
—
Так вот-с, — сказал Топоров, запечатывая конверт, — объявите это вашим клиентам, — прибавил он, поджимая губы в виде улыбки.
Так вот в исследовании вопроса о том, зачем все эти столь разнообразные люди были посажены в тюрьмы, а другие, точно
такие же люди ходили на воле и даже судили этих людей, и состояло четвертое дело, занимавшее в это время Нехлюдова.
— Что отчего
так? Что помирают от солнечного удара? А
так, сидя без движения, без света всю зиму, и вдруг на солнце, да в
такой день, как нынче, да идут толпою, притока воздуха нет.
Вот и удар.
— Ты говоришь о моем намерении жениться на Катюше?
Так видишь ли, я решил это сделать, но она определенно и твердо отказала мне, — сказал он, и голос его дрогнул, как дрожал всегда, когда он говорил об этом. — Она не хочет моей жертвы и сама жертвует, для нее, в ее положении, очень многим, и я не могу принять этой жертвы, если это минутное. И
вот я еду за ней и буду там, где она будет, и буду, сколько могу, помогать, облегчать ее участь.
— Да мне удобнее, я с Тарасом вместе, — сказал он. — Да
вот еще что, — прибавил он, — до сих пор я еще не отдал в Кузминском землю крестьянам,
так что в случае моей смерти твои дети наследуют.
— А умный,
так и того лучше, — сказал старик. — А
вот этим не займается? — прибавил он, указывая глазами на парочку — мужа с женой, очевидно фабричных, сидевших на другой стороне прохода.
— Нет, мой и не пьет и не курит, — сказала женщина, собеседница старика, пользуясь случаем еще раз похвалить своего мужа. —
Таких людей, дедушка, мало земля родит.
Вот он какой, — сказала она, обращаясь и к Нехлюдову.
—
Вот так-то, — продолжал фабричный, — то хороша-хороша, а то и заскрипит, как телега немазанная. Мавра,
так я говорю?
И
вот теперь этот человек, желая спасти земляка, зная, что он этими словами рискует жизнью, всё-таки передал Нехлюдову арестантскую тайну, за что, — если бы только узнали, что он сделал это, — непременно бы задушили его.
— Ты говоришь — звери. А
вот сейчас Нехлюдов рассказывал о
таком поступке, — раздражительно сказал Крыльцов, и он рассказал про то, как Макар рискует жизнью, спасая земляка. — Это-то уже не зверство, а подвиг.
— А, каково? — сказала Марья Павловна. — Влюблен, совсем влюблен.
Вот уж чего никогда не ожидала бы, чтобы Владимир Симонсон влюбился
таким самым глупым, мальчишеским влюблением. Удивительно и, по правде скажу, огорчительно, — заключила она, вздохнув.
— Да, поэт, фантазер,
такие люди не выдерживают одиночки, — сказал Новодворов. — Я
вот, когда попадал в одиночку, не позволял воображению работать, а самым систематическим образом распределял свое время. От этого всегда и переносил хорошо.
— Оттого и разные веры, что людям верят, а себе не верят. И я людям верил и блудил, как в тайге;
так заплутался, что не чаял выбраться. И староверы, и нововеры, и субботники, и хлысты, и поповцы, и беспоповцы, и австрияки, и молокане, и скопцы. Всякая вера себя одна восхваляет.
Вот все и расползлись, как кутята [Кутята — щенки.] слепые. Вер много, а дух один. И в тебе, и во мне, и в нем. Значит, верь всяк своему духу, и
вот будут все соединены. Будь всяк сам себе, и все будут заедино.