Но так как ничем не доказано, чтобы
цель человечества состояла в свободе, равенстве, просвещении или цивилизации, и так как связь масс с правителями и просветителями человечества основана только на произвольном предположении, что совокупность воль масс всегда переносится на те лица, которые нам заметны, то и деятельность миллионов людей, переселяющихся, сжигающих дома, бросающих земледелие, истребляющих друг друга, никогда не выражается в описании деятельности десятка лиц, не сжигающих домов, не занимающихся земледелием, не убивающих себе подобных.
Неточные совпадения
История, т. е. бессознательная, общая, роевая жизнь
человечества, всякой минутой жизни царей пользуется для себя, как орудием для своих
целей.
Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной
цели движения
человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (более новой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители.
Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут
человечество к достижению известных
целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Вместо прежних, угодных Божеству,
целей народов: иудейского, греческого, римского, которые древним представлялись
целями движения
человечества, новая история поставила свои
цели — благо французского, германского, английского и, в самом своем высшем отвлечении, благо цивилизации всего
человечества, под которым разумеются обыкновенно народы, занимающие маленький северозападный уголок большого материка.
Новая история отвергла прежние верования, не поставив на место их нового воззрения, и логика положения заставила историков, мнимо отвергших божественную власть царей и фатум древних, притти другим путем к тому же самому: к признанию тoгo, что 1) народы руководятся единичными людьми, и 2) что существует известная
цель, к которой движутся народы и
человечество.
Во-первых, историк описывает деятельность отдельных лиц, по его мнению, руководивших
человечеством: один считает таковыми одних монархов, полководцев, министров; другой, — кроме монархов — и ораторов, ученых, реформаторов, философов и поэтов. Во-вторых,
цель, к которой ведется
человечество, известна историку: для одного
цель эта есть величие римского, испанского, французского государств; для другого — это свобода, равенство, известного рода цивилизация маленького уголка мира, называемого Европою.
За разрешением этих вопросов мы обращаемся к науке истории, имеющей
целью самопознание народов и
человечества.
Если
цель истории есть описание движения
человечества и народов, то первый вопрос, без ответа на который всё остальное непонятно, — следующий: какая сила движет народами? На этот вопрос новая история озабоченно рассказывает или то, что Наполеон был очень гениален, или то, что Людовик XIV был очень горд, или еще то, что такие-то писатели написали такие-то книжки.
И как жетоны, похожие на золото, могут быть употребляемы только между людьми, согласившимися признавать их за золото, и между теми, которые не знают свойства золота, так и общие историки и историки культуры, не отвечая на существенные вопросы
человечества, служат для каких-то своих
целей, ходячею монетою университетам и толпе читателей — охотников до серьезных книжек, как они это называют.
Встречаясь с этим затруднением, историки этого рода придумывают самое неясное, неосязаемое и общее отвлечение, под которое возможно подвести наибольшее число событий, и говорят, что в этом отвлечении состоит
цель движения
человечества.
Поставив за
цель движения
человечества какое-нибудь отвлечение, историки изучают людей, оставивших по себе наибольшее число памятников, — царей, министров, полководцев, сочинителей, реформаторов, пап, журналистов — по мере того как все эти лица, по их мнению, содействовали или противодействовали известному отвлечению.
Только выражение воли Божества, независящее от времени, может относиться к
целому ряду событий, имеющему совершиться через несколько лет или столетий, и только Божество, ничем не вызванное, может определить, по одной своей воле, направление движения
человечества; человек же действует во времени и сам участвует в событии.
Но, может быть, это все равно для блага
целого человечества: любить добро за его безусловное изящество и быть честным, добрым и справедливым — даром, без всякой цели, и не уметь нигде и никогда не быть таким или быть добродетельным по машине, по таблицам, по востребованию? Казалось бы, все равно, но отчего же это противно? Не все ли равно, что статую изваял Фидий, Канова или машина? — можно бы спросить…