Неточные совпадения
— Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в
треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, —
говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
— Не пило слушай, —
говорил немец-доктор адъютанту, — чтопи с
третий удар шивъ оставался.
Отец мой только и
говорит, что о походах и переходах, в чем я ничего не понимаю, и
третьего дня, делая мою обычную прогулку по улице деревни, я видела раздирающую душу сцену.
В
третьем кружке Нарышкин
говорил о заседании австрийского военного совета, в котором Суворов закричал петухом в ответ на глупость австрийских генералов. Шиншин, стоявший тут же, хотел пошутить, сказав, что Кутузов, видно, и этому нетрудному искусству — кричать по петушиному — не мог выучиться у Суворова; но старички строго посмотрели на шутника, давая ему тем чувствовать, что здесь и в нынешний день так неприлично было
говорить про Кутузова.
Некоторые управляющие (тут были и полуграмотные экономы) слушали испуганно, предполагая смысл речи в том, что молодой граф недоволен их управлением и утайкой денег; другие, после первого страха, находили забавным шепелявенье Пьера и новые, неслыханные ими слова;
третьи находили просто удовольствие послушать, как
говорит барин; четвертые, самые умные, в том числе и главноуправляющий, поняли из этой речи то, каким образом надо обходиться с барином для достижения своих целей.
Это удивительно, как я умна и как… она мила», — продолжала она,
говоря про себя в
третьем лице и воображая, что это
говорит про нее какой-то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина…
—
Третье, — не слушая его, продолжал Пьер, — вы никогда ни слова не должны
говорить о том, что̀ было между вами и графиней. Этого, я знаю, я не могу запретить вам, но ежели в вас есть искра совести… — Пьер несколько раз молча прошел по комнате. Анатоль сидел у стола и нахмурившись кусал себе губы.
— Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и всё наше — детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам
говоришь, что в доме на 100 тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри; вон напротив, у Лопухиных еще
третьего дня всё до чиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
— Каково положение государя! —
говорили придворные и уже не превозносили как
третьего дня, а теперь осуждали Кутузова, бывшего причиной беспокойства государя.
Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губерниях, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали Россию и столицу и
говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии, которая отступала за Москву, почти не
говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отмстить французам, а думали о следующей
трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке-маркитантке и тому подобное…
Он не мог им сказать то, чтò мы
говорим теперь: зачем сраженье и загораживанье дороги и потеря своих людей и бесчеловечное добиванье несчастных? Зачем всё это, когда от Москвы до Вязьмы без сражения растаяла одна
треть этого войска? Но он
говорил им, выводя из своей старческой мудрости то, чтò они могли бы понять — он
говорил им про золотой мост, и они смеялись над ним, клеветали на него, и рвали, и метали, и куражились над убитым зверем.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день и следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На
третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула, Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо
говорила.
Пьер, как это бòльшею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел, и на
третий день своего приезда, в то время как, он собрался в Киев, заболел и пролежал в Орле три месяца; с ним сделалась, как
говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он всё-таки выздоровел.
— Я думаю о том, чтò вы мне сказали, — отвечала княжна Марья. — Вот чтò я скажу вам. Вы правы, что теперь
говорить ей о любви… — Княжна остановилась. Она хотела сказать:
говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она
третий день видела, по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, еслиб ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
Идет паровоз. Спрашивается, отчего он движется? Мужик
говорит: чорт движет его. Другой
говорит, что паровоз идет оттого, что в нем движутся колеса.
Третий утверждает, что причина движения заключается в дыме, относимом ветром.
Третьи историки признают, что воля масс переносится на исторические лица условно, но что условия эти нам неизвестны. Они
говорят, что исторические лица имеют власть только потому, что они исполняют перенесенную на них волю масс.
«Если беспрестанно переменяются стоящие во главе животныя и беспрестанно переменяются направления всего стада, то это происходит от того, что для достижения того направления, которое нам известно, животные передают свои воли тем животным, которые нам заметны, поэтому для того чтоб изучать движение стàда, надо наблюдать всех заметных нам животных, идущих со всех сторон стàда». Так
говорят историки
третьего разряда, признающие выражениями своего времени все исторические лица, от монархов до журналистов.
Неточные совпадения
Осип. «Еще,
говорит, и к городничему пойду;
третью неделю барин денег не плотит. Вы-де с барином,
говорит, мошенники, и барин твой — плут. Мы-де,
говорит, этаких шерамыжников и подлецов видали».
Пришел солдат с медалями, // Чуть жив, а выпить хочется: // — Я счастлив! —
говорит. // «Ну, открывай, старинушка, // В чем счастие солдатское? // Да не таись, смотри!» // — А в том, во-первых, счастие, // Что в двадцати сражениях // Я был, а не убит! // А во-вторых, важней того, // Я и во время мирное // Ходил ни сыт ни голоден, // А смерти не дался! // А в-третьих — за провинности, // Великие и малые, // Нещадно бит я палками, // А хоть пощупай — жив!
Г-жа Простакова. Ища он же и спорит. Портной учился у другого, другой у
третьего, да первоет портной у кого же учился?
Говори, скот.
«Ужасно было видеть, —
говорит летописец, — как оные две беспутные девки, от
третьей, еще беспутнейшей, друг другу на съедение отданы были! Довольно сказать, что к утру на другой день в клетке ничего, кроме смрадных их костей, уже не было!»
Содержание было то самое, как он ожидал, но форма была неожиданная и особенно неприятная ему. «Ани очень больна, доктор
говорит, что может быть воспаление. Я одна теряю голову. Княжна Варвара не помощница, а помеха. Я ждала тебя
третьего дня, вчера и теперь посылаю узнать, где ты и что ты? Я сама хотела ехать, но раздумала, зная, что это будет тебе неприятно. Дай ответ какой-нибудь, чтоб я знала, что делать».