Неточные совпадения
— Послушайте, князь, — сказала она, — я никогда не просила вас, никогда не буду просить, никогда не напоминала вам о дружбе моего
отца к вам. Но теперь, я Богом заклинаю вас, сделайте это для моего сына, и я буду считать вас благодетелем, — торопливо прибавила она. — Нет, вы не сердитесь, а вы обещайте мне. Я просила Голицына, он отказал. Soyez le bon enfant que vous avez été, [Будьте тем добрым, каким вы бывали прежде,] —
говорила она, стараясь улыбаться, тогда как в ее глазах были слезы.
Пьер с десятилетнего возраста был послан с гувернером-аббатом за границу, где он пробыл до двадцатилетнего возраста. Когда он вернулся в Москву,
отец отпустил аббата и сказал молодому человеку: «Теперь ты поезжай в Петербург, осмотрись и выбирай. Я на всё согласен. Вот тебе письмо к князю Василью, и вот тебе деньги. Пиши обо всем, я тебе во всем помога». Пьер уже три месяца выбирал карьеру и ничего не делал. Про этот выбор и
говорил ему князь Андрей. Пьер потер себе лоб.
— Он дурно выбирал свои знакомства, — вмешалась княгиня Анна Михайловна. — Сын князя Василия, он и один Долохов, они,
говорят, Бог знает что́ делали. И оба пострадали. Долохов разжалован в солдаты, а сын Безухова выслан в Москву. Анатоля Курагина — того
отец как-то замял. Но выслали-таки из Петербурга.
— А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но, я по крайней мере, за себя
говорю: именно потому, что
отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала
говорить об
отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой.
— Подойди, подойди, любезный! Я и отцу-то твоему правду одна
говорила, когда он в случае был, а тебе-то и Бог велит.
Она
говорила, что граф умер так, как и она желала бы умереть, что конец его был не только трогателен, но и назидателен; последнее же свидание
отца с сыном было до того трогательно, что она не могла вспомнить его без слез, и что она не знает, — кто лучше вел себя в эти страшные минуты:
отец ли, который так всё и всех вспомнил в последние минуты и такие трогательные слова сказал сыну, или Пьер, на которого жалко было смотреть, как он был убит и как, несмотря на это, старался скрыть свою печаль, чтобы не огорчить умирающего
отца.
Отец мне ничего не
говорил о женихе, но сказал только, что получил письмо и ждет посещения князя Василия; чтó касается до плана супружества относительно меня, я вам скажу, милый и бесценный друг, что брак, по-моему, есть божественное установление, которому нужно подчиняться.
Отец мой только и
говорит, что о походах и переходах, в чем я ничего не понимаю, и третьего дня, делая мою обычную прогулку по улице деревни, я видела раздирающую душу сцену.
Старик находился в хорошем расположении духа после дообеденного сна. (Он
говорил, что после обеда серебряный сон, а до обеда золотой.) Он радостно из-под своих густых нависших бровей косился на сына. Князь Андрей подошел и поцеловал
отца в указанное им место. Он не отвечал на любимую тему разговора
отца — подтруниванье над теперешними военными людьми, а особенно над Бонапартом.
— Одно, чтó тяжело для меня, — я тебе по правде скажу, André, — это образ мыслей
отца в религиозном отношении. Я не понимаю, как человек с таким огромным умом не может видеть того, чтó ясно, как день, и может так заблуждаться? Вот это составляет одно мое несчастие. Но и тут в последнее время я вижу тень улучшения. В последнее время его насмешки не так язвительны, и есть один монах, которого он принимал и долго
говорил с ним.
Андрей не сказал
отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого
говорить не нужно.
Тетушка
говорила в это время о коллекции табакерок, которая была у покойного
отца Пьера, графа Безухова, и показала свою табакерку.
Он выбрился, надушился с тщательностью и щегольством, сделавшимися его привычкою, и с прирожденным ему добродушно-победительным выражением, высоко неся красивую голову, вошел в комнату к
отцу. Около князя Василья хлопотали его два камердинера, одевая его; он сам оживленно оглядывался вокруг себя и весело кивнул входившему сыну, как будто он
говорил: «Так, таким мне тебя и надо!»
«Зачем они писали, зачем Лиза
говорила мне про это? Ведь этого не может быть! —
говорила она себе, взглядывая в зеркало. — Как я выйду в гостиную? Ежели бы он даже мне понравился, я бы не могла быть теперь с ним сама собою». Одна мысль о взгляде ее
отца приводила ее в ужас.
— Ну, вот чтó: вы, мой милый,
говорят, за границей воспитывались. Не так, как нас с твоим
отцом дьячок грамоте учил. Скажите мне, мой милый, вы теперь служите в конной гвардии? — спросил старик, близко и пристально глядя на Анатоля.
Про Болконского ничего не
говорили, и только близко знавшие его жалели, что он рано умер, оставив беременную жену и чудака-отца.
«Анатоль ездил к ней занимать у нее денег и целовал ее в голые плечи. Она не давала ему денег, но позволяла целовать себя.
Отец, шутя, возбуждал ее ревность; она с спокойною улыбкой
говорила, что она не так глупа, чтобы быть ревнивою: пусть делает, что́ хочет,
говорила она про меня. Я спросил у нее однажды, не чувствует ли она признаков беременности. Она засмеялась презрительно и сказала, что она не дура, чтобы желать иметь детей, и что от меня детей у нее не будет».
Она решилась не
говорить ей и уговорила
отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на-днях.
— Вот как, — сказал
отец, находившийся в особенно веселом духе. — Я тебе
говорил, что не достанет. Много ли?
— Что́ же делать! С кем это не случалось, — сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целою жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего
отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном
говорил, что это со всяким случается.
Теперь его одного обвиняли в происшедшем,
говорили, что он бестолковый ревнивец, подверженный таким же припадкам кровожадного бешенства, как и его
отец.
— После Аустерлица! — мрачно сказал князь Андрей. — Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе
говорил, — успокоиваясь продолжал князь Андрей. — Теперь ополченье,
отец главнокомандующим 3-го округа, и единственное средство мне избавиться от службы — быть при нем.
Князь Андрей
говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его
отцом. Он ничего не отвечал ему.
— Пришла,
отец мой, мне народ и
говорит: благодать великая открылась, у матушки пресвятой Богородицы миро из щечки каплет…
— Ах,
отец, что́
говоришь! — с ужасом сказала Пелагеюшка, за защитой обращаясь к княжне Марье.
—
Отец, что́ ты сказал такое, Бог тебя прости. — Она перекрестилась. — Господи, прости его. Матушка, что ж это?… — обратилась она к княжне Марье. Она встала и чуть не плача стала собирать свою сумочку. Ей, видно, было и страшно, и стыдно, что она пользовалась благодеяниями в доме, где могли
говорить это, и жалко, что надо было теперь лишиться благодеяний этого дома.
Когда он увидал первого гусара в расстегнутом мундире своего полка, когда он узнал рыжего Дементьева, увидал коновязи рыжих лошадей, когда Лаврушка радостно закричал своему барину: «Граф приехал!» и лохматый Денисов, спавший на постели, выбежал из землянки, обнял его, и офицеры сошлись к приезжему, — Ростов испытывал такое же чувство, как когда его обнимала мать,
отец и сестры, и слезы радости, подступившие ему к горлу, помешали ему
говорить.
«Я сам знаю, как мы невластны в своих симпатиях и антипатиях», — думал князь Андрей, — «и потому нечего думать о том, чтобы представить лично мою записку о военном уставе государю, но дело будет
говорить само за себя». Он передал о своей записке старому фельдмаршалу, другу
отца. Фельдмаршал, назначив ему час, ласково принял его и обещался доложить государю. Через несколько дней было объявлено князю Андрею, что он имеет явиться к военному министру, графу Аракчееву.
То он легко и смело делал планы на продолжительное будущее,
говорил о том, как он не может пожертвовать своим счастьем для каприза своего
отца, как он заставит
отца согласиться на этот брак и полюбить ее или обойдется без его согласия, то он удивлялся, как на что-то странное, чуждое, от него независящее, на то чувство, которое владело им.
Отец с наружным спокойствием, но внутреннею злобой принял сообщение сына. Он не мог понять того, чтобы кто-нибудь хотел изменить жизнь, вносить в нее что-нибудь новое, когда жизнь для него уже кончилась. — «Дали бы только дожить так, как я хочу, а потом бы делали, что́ хотели»,
говорил себе старик. С сыном однако он употребил ту дипломацию, которую он употреблял в важных случаях. Приняв спокойный тон, он обсудил всё дело.
«Неужели это я, та девочка-ребенок (все так
говорили обо мне) — думала Наташа, — неужели я теперь с этой минуты жена, равная этого чужого, милого, умного человека, уважаемого даже
отцом моим? Неужели это правда? Неужели правда, что теперь уже нельзя шутить жизнию, теперь уж я большая, теперь уж лежит на мне ответственность за всякое мое дело и слово? Да, что́ он спросил у меня?»
Мне кажется, что мой
отец, преимущественно вследствие своего взгляда на политические дела и предвидя столкновения, которые у него будут, вследствие его манеры, не стесняясь ни с кем, высказывать свои мнения, неохотно
говорит о поездке в Москву.
Он писал, что никогда не любил так, как любит теперь, и что теперь только понял и узнал жизнь; он просил сестру простить его за то, что в свой приезд в Лысые Горы он ничего не сказал ей об этом решении, хотя и
говорил об этом с
отцом.
После этой вспышки, князь не
говорил больше ни разу об этом деле. Но сдержанная досада за малодушие сына выразилась в отношениях
отца с дочерью. К прежним предлогам насмешек прибавился еще новый — разговор о мачихе и любезности к m-llе Bourienne.
— Отчего же мне на ней не жениться? —
говорил он дочери. — Славная княгиня будет! — И в последнее время, к недоуменью и удивлению своему, княжна Марья стала замечать, что
отец ее действительно начинал больше и больше приближать к себе француженку. Княжна Марья написала князю Андрею о том, как
отец принял его письмо; но утешала брата, подавая надежду примирить
отца с этою мыслью.
Отец с матерью больше не
говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманиваньи сына и в неблагодарности.
Наташа оглядывалась на Элен и на
отца, как будто спрашивая их, что́ такое это значило; но Элен была занята разговором с каким-то генералом и не ответила на ее взгляд, а взгляд
отца ничего не сказал ей, как только то, что он всегда
говорил: «весело, ну я и рад».
Наташа ничего не
говоря подошла к
отцу и вопросительно-удивленными глазами смотрела на него.
Потом она помнила, что попросила у
отца позволения выйти в уборную оправить платье, что Элен вышла за ней,
говорила ей смеясь о любви ее брата и что в маленькой диванной ей опять встретился Анатоль, что Элен куда-то исчезла, они остались вдвоем и Анатоль, взяв ее за руку, нежным голосом сказал...
— Наташа, я не понимаю тебя. И что́ ты
говоришь! Вспомни об
отце, о Nicolas.
— Наталья!.. — сказала Марья Дмитриевна. — Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану
говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь
отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
За обедом речь зашла о войне, приближение которой уже становилось очевидно. Князь Андрей не умолкая
говорил и спорил то с
отцом, то с Десалем, швейцарцем-воспитателем, и казался оживленнее обыкновенного, тем оживлением, которого нравственную причину так хорошо знал Пьер.
— Ежели вы спрашиваете меня, — сказал князь Андрей, не глядя на
отца (он в первый раз в жизни осуждал своего
отца), — я не хотел
говорить; но ежели вы меня спрашиваете, то я скажу вам откровенно свое мнение насчет всего этого.
Княжна Марья умоляла брата подождать еще день,
говорила о том, что она знает, как будет несчастлив
отец, ежели Андрей уедет, не помирившись с ним; но князь Андрей отвечал, что он вероятно, скоро приедет опять из армии, что непременно напишет
отцу и что теперь чем дальше оставаться, тем больше растравится этот раздор.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее
отца, заметила его молчание и была поражена тем, что ее
отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только
говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Доктор настаивал на том, что надо везти князя дальше; предводитель прислал чиновника к княжне Марье, уговаривая ее уезжать как можно скорее; исправник, приехав в Богучарово, настаивал на том же,
говоря, что в сорока верстах французы, что по деревням ходят французские прокламации, и что ежели княжна не уедет с
отцом до 15-го, то он ни за что̀ не отвечает.
— Нет, я не спала, — сказала княжна Марья, отрицательно покачав головой. Невольно подчиняясь
отцу, она теперь так же, как он
говорил, старалась
говорить больше знаками, и как будто тоже с трудом ворочая язык.
Толпа скучиваясь зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами, в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость
говорить вдруг со всеми, не знала как быть. Но опять сознание того, что она — представительница
отца и брата, придало ей силы и она смело начала свою речь.