Неточные совпадения
Но ружья
остались заряжены, бойницы
в домах и укреплениях так же грозно смотрели вперед и так же, как прежде,
остались друг против друга обращенные, снятые с передков пушки.
Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара,
остаться на несколько недель
в доме, который она так любила и где столько принесла жертв.
Князь Василий
в те редкие минуты, когда бывал
дома, проходя мимо Пьера, дергал его за руку вниз, рассеянно подставлял ему для поцелуя выбритую, морщинистую щеку и говорил или «до завтра», или «к обеду, а то я тебя не увижу», или «я для тебя
остаюсь» и т. п.
Люди, дававшие направление разговорам, как-то: граф Растопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, граф Марков, князь Вяземский, не показывались
в клубе, а собирались по
домам,
в своих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов),
оставались на короткое время без определенного суждения о деле войны и без руководителей.
Пьер
в последнее время редко виделся с женою с глазу на глаз. И
в Петербурге, и
в Москве
дом их постоянно бывал полон гостями.
В следующую ночь после дуэли, он, как и часто делал, не пошел
в спальню, а
остался в своем огромном, отцовском кабинете,
в том самом,
в котором умер граф Безухов.
Вот чтó следует из того, что холодно, а не то чтоб
оставаться дома, когда ребенку нужен воздух, — говорил он с особенною логичностью, как бы наказывая кого-то за всю эту тайную, нелогичную, происходившую
в нем, внутреннюю работу.
В этот вечер Марья Дмитриевна ехала к Архаровым и предложила барышням ехать с нею. Наташа под предлогом головной боли
осталась дома.
Алпатыч, услав семью, один
оставался в Лысых Горах; он сидел
дома и читал Жития. Узнав о приезде князя Андрея, он, с очками на носу, застегиваясь вышел из
дома, поспешно подошел к князю и ничего не говоря заплакал, целуя князя Андрея
в коленку.
Она знала, что это доказывало то, что
в самой тайне души всей он был рад, что она
оставалась дома и не уехала.
Обойдя по саду круг, который привел ее опять к
дому, она увидала идущих к ней навстречу m-lle Bourienne (которая
оставалась в Богучарове и не хотела оттуда уехать) и незнакомого мужчину.
— Я говорила с ним. Он надеется, что мы успеем уехать завтра; но я думаю, что теперь лучше бы было
остаться здесь, — сказала m-lle Bourienne. — Потому что, согласитесь, chère Marie попасть
в руки солдат или бунтующих мужиков на дороге — было бы ужасно. M-lle Bourienne достала из ридикюля объявление (не на русской обыкновенной бумаге) французского генерала Рамо о том, чтобы жители не покидали своих
домов, что им оказано будет должное покровительство французскими властями, и подала его княжне.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла
в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла
в свою комнату и
осталась одна с своими мыслями.
Ростов, не желая навязывать свое знакомство княжне, не пошел к ней, а
остался на деревне, ожидая ее выезда. Дождавшись выезда экипажей княжны Марьи из
дома, Ростов сел верхом и до пути, занятого нашими войсками,
в двенадцати верстах от Богучарова, верхом провожал ее.
В Янкове, на постоялом дворе, он простился с нею почтительно,
в первый раз позволив себе поцеловать ее руку.
И его бегство из
дому, и его кафтан, и пистолет, и его заявление Ростовым, что он
остается в Москве, — всё потеряло бы не только смысл, но всё это было бы презренно и смешно (к чему Пьер был чувствителен, ) ежели бы он после всего этого, так же, как и другие, уехал из Москвы.
Вечером этого дня Николай никуда не поехал
в гости и
остался дома с тем чтобы покончить некоторые счеты с продавцами лошадей. Когда он покончил дела, было уже поздно, чтобы ехать куда нибудь, но было еще рано, чтобы ложиться спать, и Николай долго один ходил взад и вперед по комнате, обдумывая свою жизнь, чтò с ним редко случалось.
Алпатыч приехал
в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать
в Москву во вздвиженский
дом, который
остался цел и требовал только небольших починок.
Разница была только
в том, что русская армия двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая висела над французскою армиею, и
в том, что отсталые больные у французов —
оставались в руках врага, а отсталые русские
оставались у себя
дома.
Неточные совпадения
Через полчаса
в доме остаются лишь престарелые и малолетки, потому что прочие уже отправились к исполнению возложенных на них обязанностей.
И началась тут промеж глуповцев радость и бодренье великое. Все чувствовали, что тяжесть спала с сердец и что отныне ничего другого не
остается, как благоденствовать. С бригадиром во главе двинулись граждане навстречу пожару,
в несколько часов сломали целую улицу
домов и окопали пожарище со стороны города глубокою канавой. На другой день пожар уничтожился сам собою вследствие недостатка питания.
Однако ж она согласилась, и они удалились
в один из тех очаровательных приютов, которые со времен Микаладзе устраивались для градоначальников во всех мало-мальски порядочных
домах города Глупова. Что происходило между ними — это для всех
осталось тайною; но он вышел из приюта расстроенный и с заплаканными глазами. Внутреннее слово подействовало так сильно, что он даже не удостоил танцующих взглядом и прямо отправился домой.
Через полтора или два месяца не
оставалось уже камня на камне. Но по мере того как работа опустошения приближалась к набережной реки, чело Угрюм-Бурчеева омрачалось. Рухнул последний, ближайший к реке
дом;
в последний раз звякнул удар топора, а река не унималась. По-прежнему она текла, дышала, журчала и извивалась; по-прежнему один берег ее был крут, а другой представлял луговую низину, на далекое пространство заливаемую
в весеннее время водой. Бред продолжался.
Среди этой общей тревоги об шельме Анельке совсем позабыли. Видя, что дело ее не выгорело, она под шумок снова переехала
в свой заезжий
дом, как будто за ней никаких пакостей и не водилось, а паны Кшепшицюльский и Пшекшицюльский завели кондитерскую и стали торговать
в ней печатными пряниками.
Оставалась одна Толстопятая Дунька, но с нею совладать было решительно невозможно.