Неточные совпадения
С месяц отец мой
оставался арестованным
в доме Аракчеева; к нему никого не пускали; один С. С. Шишков приезжал по приказанию государя расспросить о подробностях пожара, вступления неприятеля и о свидании с Наполеоном; он был первый очевидец, явившийся
в Петербург.
В доме у его отца долго потом
оставался большой, писанный масляными красками портрет Огарева того времени (1827—28 года).
Поехал и Григорий Иванович
в Новоселье и привез весть, что леса нет, а есть только лесная декорация, так что ни из господского
дома, ни с большой дороги порубки не бросаются
в глаза. Сенатор после раздела, на худой конец, был пять раз
в Новоселье, и все
оставалось шито и крыто.
Дети, приносимые
в воспитательный
дом, частию
оставались там, частию раздавались крестьянкам
в деревне; последние
оставались крестьянами, первые воспитывались
в самом заведении.
В субботу вечером явился инспектор и объявил, что я и еще один из нас может идти домой, но что остальные посидят до понедельника. Это предложение показалось мне обидным, и я спросил инспектора, могу ли
остаться; он отступил на шаг, посмотрел на меня с тем грозно грациозным видом, с которым
в балетах цари и герои пляшут гнев, и, сказавши: «Сидите, пожалуй», вышел вон. За последнюю выходку досталось мне
дома больше, нежели за всю историю.
Бедные работники
оставались покинутыми на произвол судьбы,
в больницах не было довольно кроватей, у полиции не было достаточно гробов, и
в домах, битком набитых разными семьями, тела
оставались дня по два во внутренних комнатах.
Я не застал
В.
дома. Он с вечера уехал
в город для свиданья с князем, его камердинер сказал, что он непременно будет часа через полтора домой. Я
остался ждать.
Я жил с Витбергом
в одном
доме два года и после
остался до самого отъезда постоянно
в сношениях с ним. Он не спас насущного куска хлеба; семья его жила
в самой страшной бедности.
Труп Небабы лежал у церковной стены, а возле ружье. Он застрелился супротив окон своего
дома, на ноге
оставалась веревочка, которой он спустил курок. Инспектор врачебной управы плавно повествовал окружающим, что покойник нисколько не мучился; полицейские приготовлялись нести его
в часть.
Теперь у нее
оставались только братья и, главное, княжна. Княжна, с которой она почти не расставалась во всю жизнь, еще больше приблизила ее к себе после смерти мужа. Она не распоряжалась ничем
в доме. Княгиня самодержавно управляла всем и притесняла старушку под предлогом забот и внимания.
Одни сухие и недаровитые натуры не знают этого романтического периода; их столько же жаль, как те слабые и хилые существа, у которых мистицизм переживает молодость и
остается навсегда.
В наш век с реальными натурами этого и не бывает; но откуда могло проникнуть
в дом княгини светское влияние девятнадцатого столетия — он был так хорошо законопачен?
Гусар снова меня отдал на сохранение денщику.
В пять часов с половиной я стоял, прислонившись к фонарному столбу, и ждал Кетчера, взошедшего
в калитку княгининого
дома. Я и не попробую передать того, что происходило во мне, пока я ждал у столба; такие мгновения
остаются потому личной тайной, что они немы.
Оставаться в Москве не могу, одно неосторожное слово горничной, нянюшки
в доме княгини откроет все.
Дома мы выпили с шаферами и Матвеем две бутылки вина, шаферы посидели минут двадцать, и мы
остались одни, и нам опять, как
в Перове, это казалось так естественно, так просто, само собою понятно, что мы совсем не удивлялись, а потом месяцы целые не могли надивиться тому же.
Да, это была одна из светлых эпох нашей жизни, от прошлых бурь едва
оставались исчезавшие облака;
дома,
в кругу друзей, была полная гармония!
Добрые люди винили меня за то, что я замешался очертя голову
в политические движения и предоставил на волю божью будущность семьи, — может, оно и было не совсем осторожно; но если б, живши
в Риме
в 1848 году, я сидел
дома и придумывал средства, как спасти свое именье,
в то время как вспрянувшая Италия кипела пред моими окнами, тогда я, вероятно, не
остался бы
в чужих краях, а поехал бы
в Петербург, снова вступил бы на службу, мог бы быть «вице-губернатором», за «оберпрокурорским столом» и говорил бы своему секретарю «ты», а своему министру «ваше высокопревосходительство!».
Нотариус объяснил мне, что деньги должны
остаться у него, по крайней мере, три месяца,
в продолжение которых сделается публикация и вызовутся все кредиторы, имеющие какие-нибудь права на
дом.
В субботу утром я поехал к Гарибальди и, не застав его
дома,
остался с Саффи, Гверцони и другими его ждать. Когда он возвратился, толпа посетителей, дожидавшихся
в сенях и коридоре, бросилась на него; один храбрый бритт вырвал у него палку, всунул ему
в руку другую и с каким-то азартом повторял...
Неточные совпадения
Через полчаса
в доме остаются лишь престарелые и малолетки, потому что прочие уже отправились к исполнению возложенных на них обязанностей.
И началась тут промеж глуповцев радость и бодренье великое. Все чувствовали, что тяжесть спала с сердец и что отныне ничего другого не
остается, как благоденствовать. С бригадиром во главе двинулись граждане навстречу пожару,
в несколько часов сломали целую улицу
домов и окопали пожарище со стороны города глубокою канавой. На другой день пожар уничтожился сам собою вследствие недостатка питания.
Однако ж она согласилась, и они удалились
в один из тех очаровательных приютов, которые со времен Микаладзе устраивались для градоначальников во всех мало-мальски порядочных
домах города Глупова. Что происходило между ними — это для всех
осталось тайною; но он вышел из приюта расстроенный и с заплаканными глазами. Внутреннее слово подействовало так сильно, что он даже не удостоил танцующих взглядом и прямо отправился домой.
Через полтора или два месяца не
оставалось уже камня на камне. Но по мере того как работа опустошения приближалась к набережной реки, чело Угрюм-Бурчеева омрачалось. Рухнул последний, ближайший к реке
дом;
в последний раз звякнул удар топора, а река не унималась. По-прежнему она текла, дышала, журчала и извивалась; по-прежнему один берег ее был крут, а другой представлял луговую низину, на далекое пространство заливаемую
в весеннее время водой. Бред продолжался.
Среди этой общей тревоги об шельме Анельке совсем позабыли. Видя, что дело ее не выгорело, она под шумок снова переехала
в свой заезжий
дом, как будто за ней никаких пакостей и не водилось, а паны Кшепшицюльский и Пшекшицюльский завели кондитерскую и стали торговать
в ней печатными пряниками.
Оставалась одна Толстопятая Дунька, но с нею совладать было решительно невозможно.