Неточные совпадения
Наташа
поняла, что
Соня была в коридоре на сундуке.
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она
понимала всю важность горя своего друга.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на
Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что̀ говорила
Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила
Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не
понимала.
Николай
понял, что что-то должно было случиться до обеда между
Соней и Долоховым и с свойственною ему чуткостью сердца был очень нежен и осторожен, во время обеда, в обращении с ними обоими.
Она
поняла всё то, что́ ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с
Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице.
Ни отец и мать, ни
Соня, ни сам князь Андрей не могли предвидеть того, как подействует на Наташу расставанье с ее женихом. Красная и взволнованная, с сухими глазами, она ходила этот день по дому, занимаясь самыми ничтожными делами, как будто не
понимая того, что́ ожидает ее. Она не плакала и в ту минуту, как он, прощаясь, последний раз поцеловал ее руку.
— Нет, это хор из Водоноса, слышишь? — И Наташа допела мотив хора, чтобы дать его
понять Соне.
Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не
понимала чего от нее требуют.
Одной старой графине Наташа в состоянии была бы ночью в постели рассказать всё, что́ она думала.
Соня, она знала, с своим строгим и цельным взглядом, или ничего бы не
поняла, или ужаснулась бы ее признанию. Наташа одна сама с собой старалась разрешить то, что̀ ее мучило.
Наташа большими, открытыми глазами смотрела на
Соню, как будто не
понимая ее вопроса.
— Нет, я не могу этому верить, — повторила
Соня. — Я не
понимаю. Как же ты год целый любила одного человека и вдруг… Ведь ты только три раза видела его. Наташа, я тебе не верю, ты шалишь. В три дня забыть всё и так…
—
Соня, нельзя сомневаться в нем, нельзя, нельзя, ты
понимаешь ли? — прокричала она.
— Подожди,
Соня, ты всё
поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
Когда молились за любящих нас, она молилась о своих домашних: об отце, матери,
Соне, в первый раз теперь
понимая всю свою вину перед ними и чувствуя всю силу своей любви к ним.
С
Соней он давно уже составил себе будущую картину и всё это было просто и ясно, именно потому, что всё это было выдумано, и он знал всё, чтò было в
Соне; но с княжной Марьей нельзя было себе представить будущей жизни, потому что он не
понимал ее, а только любил.
Наташа тихо затворила дверь и отошла с
Соней к окну, не
понимая еще того, чтò ей говорили.
Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать,
Соня, были так ей близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши, о Петре Ильиче, о несчастии, но не
поняла их.
Графиня не могла
понять возможности жизни без привычных ей с детства условий роскоши, и беспрестанно, не
понимая того, как это трудно было для сына, требовала то экипажа, которого у них не было, чтобы послать за знакомой, то дорогого кушанья для себя и вина для сына, то денег, чтобы сделать подарок-сюрприз Наташе,
Соне и тому же Николаю.
И несмотря на то, что графиня Марья толковала Наташе, что эти слова Евангелия надо
понимать иначе, — глядя на
Соню, она соглашалась с объяснением, данным Наташей.
К вечеру он расплакался. Идя спать, он долго обнимал отца, мать и сестер. Катя и
Соня понимали, в чем тут дело, а младшая, Маша, ничего не понимала, решительно ничего, и только при взгляде на Чечевицына задумывалась и говорила со вздохом:
Неточные совпадения
— Не
понимаю… — прошептала
Соня.
Он ничего не мог выговорить. Он совсем, совсем не так предполагал объявить и сам не
понимал того, что теперь с ним делалось. Она тихо подошла к нему, села на постель подле и ждала, не сводя с него глаз. Сердце ее стучало и замирало. Стало невыносимо: он обернул к ней мертво-бледное лицо свое; губы его бессильно кривились, усиливаясь что-то выговорить. Ужас прошел по сердцу
Сони.
— И зачем, зачем я ей сказал, зачем я ей открыл! — в отчаянии воскликнул он через минуту, с бесконечным мучением смотря на нее, — вот ты ждешь от меня объяснений,
Соня, сидишь и ждешь, я это вижу; а что я скажу тебе? Ничего ведь ты не
поймешь в этом, а только исстрадаешься вся… из-за меня! Ну вот, ты плачешь и опять меня обнимаешь, — ну за что ты меня обнимаешь? За то, что я сам не вынес и на другого пришел свалить: «страдай и ты, мне легче будет!» И можешь ты любить такого подлеца?
Совершенное молчание воцарилось в комнате. Даже плакавшие дети затихли.
Соня стояла мертво-бледная, смотрела на Лужина и ничего не могла отвечать. Она как будто еще и не
понимала. Прошло несколько секунд.
Раскольников
понимал отчасти, почему
Соня не решалась ему читать, и чем более
понимал это, тем как бы грубее и раздражительнее настаивал на чтении.