Неточные совпадения
Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно
смотрели на этого
большого, толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.
—
Смотрите на папá, — закричала
на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с
большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Казалось, нельзя было вытягиваться
больше того, как вытягивался Тимохин, в то время как полковой командир делал ему замечание. Но в эту минуту обращения к нему главнокомандующего капитан вытянулся так, что, казалось,
посмотри на него главнокомандующий еще несколько времени, капитан не выдержал бы; и потому Кутузов, видимо поняв его положение и желая, напротив, всякого добра капитану, поспешно отвернулся. По пухлому, изуродованному раной лицу Кутузова пробежала чуть заметная улыбка.
«Зажгут или не зажгут мост? Кто прежде? Они добегут и зажгут мост, или французы подъедут
на картечный выстрел и перебьют их?» Эти вопросы с замиранием сердца невольно задавал себе каждый из того
большого количества войск, которые стояли над мостом и при ярком вечернем свете
смотрели на мост и гусаров и
на ту сторону,
на подвигавшиеся синие капоты со штыками и орудиями.
Солдаты,
большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте,
на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении,
смотрели на своего командира, и то выражение, которое было
на его лице, неизменно отражалось
на их лицах.
«Ну-ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении
большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый нумер второго орудия в его мире был дядя; Тушин чаще других
смотрел на него и радовался
на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим-то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
Кое-кто из ближайших родных еще оставались. Они сидели в
большой гостиной. Князь Василий ленивыми шагами подошел к Пьеру. Пьер встал и сказал, что уже поздно. Князь Василий строго-вопросительно
посмотрел на него, как будто то, что́ он сказал, было так странно, что нельзя было и расслышать. Но вслед за тем выражение строгости изменилось, и князь Василий дернул Пьера вниз за руку, посадил его и ласково улыбнулся.
— Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, — сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились
смотреть, как
на большую,
на эту маленькую Наташу.
Сперанский не перебегал глазами с одного лица
на другое, как это невольно делается при входе в
большое общество, и не торопился говорить. Он говорил тихо, с уверенностью, что будут слушать его, и
смотрел только
на то лицо, с которым говорил.
Охотники съезжались с своими добычами и рассказами, и все подходили
смотреть матёрого волка, который свесив свою лобастую голову с закушенною палкой во рту,
большими, стеклянными глазами
смотрел на всю эту толпу собак и людей, окружавших его.
Десятки женщин, старых,
больших и малых, высунулись с заднего крыльца
смотреть на подъезжающих охотников.
Жюли играла Борису
на арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в
большом обществе, Жюли и Борис
смотрели друг
на друга как
на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Наташа
большими, открытыми глазами
смотрела на Соню, как будто не понимая ее вопроса.
Доктор ездил каждый день, щупал пульс,
смотрел язык и, не обращая внимания
на ее убитое лицо, шутил с нею. Но за то, когда он выходил в другую комнату, графиня поспешно выходила за ним, и он, принимая серьезный вид и покачивая задумчиво головой, говорил, что хотя и есть опасность, он надеется
на действие этого последнего лекарства, и что надо ждать и
посмотреть; что болезнь
больше нравственная, но…
Она
большими, открытыми глазами
смотрела на лунный свет и тени, всякую секунду ждала увидать его мертвое лицо, и чувствовала, что тишина, стоявшая над домом и в доме, заковывала ее.
Подъехав к почетному караулу молодцов-гренадеров,
большею частью кавалеров, отдававших ему честь, он с минуту молча, внимательно
посмотрел на них начальническим упорным взглядом и обернулся к толпе генералов и офицеров, стоявших вокруг него.
— Благодарю вашу светлость, — отвечал князь Андрей, — но я боюсь, что не гожусь
больше для штабов, — сказал он с улыбкой, которую Кутузов заметил. Кутузов вопросительно
посмотрел на него. — А главное, — прибавил князь Андрей, — я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жалко было оставить полк. Ежели я отказываюсь от чести быть при вас, то поверьте…
Рассказывали, что Мамонову его полк будет стоить 800 тысяч, что Безухов еще
больше затратил
на своих ратников, но что лучше всего в поступке Безухова то, что он сам оденется в мундир и поедет верхом перед полком и ничего не будет брать за места с тех, которые будут
смотреть на пего.
Дело же очевидно было так: позиция была избрана по реке Колоче, пересекающей
большую дорогу не под прямым, а под острым углом, так что левый фланг был в Шевардине, правый около селения Нового и центр в Бородине, при слиянии рек Колочи и Войны. Позиция эта, под прикрытием реки Колочи, для армии, имеющей целью остановить неприятеля, движущегося по Смоленской дороге к Москве, очевидна для всякого, кто
посмотрит на Бородинское поле, забыв о том, как произошло сражение.
Приказав вести за собой лошадь, Пьер пошел по улице к кургану, с которого он вчера
смотрел на поле сражения.
На кургане этом была толпа военных и слышался французский говор штабных, и виднелась седая голова Кутузова, с его белою с красным околышем фуражкой и седым затылком, утонувшим в плечи. Кутузов
смотрел в трубу вперед по
большой дороге.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда-либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая
большие ложки, пережевывал одну за другою и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча
смотрели на него.
Она сидела
на узлах несколько позади старухи и неподвижно-большими, черными, продолговатыми, с длинными ресницами, глазами
смотрела в землю.
Пьер
смотрел то вниз по полю, по которому в нынешнее утро разъездились повозки и верховые, то в даль за реку, то
на собаченку, притворявшуюся, что она не
на шутку хочет укусить его, то
на свои босые ноги, которые он с удовольствием переставлял в различные положения, пошевеливая грязными, толстыми,
большими пальцами.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело
большую важность, и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало.
На всё дело войны он
смотрел не умом, не рассуждением, а чем-то другим. В душе его было глубокое, не высказанное убеждение, что всё будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петя в армии слышал много рассказов про необычайную храбрость и жестокость Долохова с французами и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз,
смотрел на него и всё
больше подбадривался, подергивая поднятою головой с тем, чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
После того как она почувствовала себя покинутою княжной Марьей и одинокою в своем горе, Наташа
большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана и что-нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным неподвижным взглядом
смотрела на то,
на чем останавливались глаза.
Пьер взглянул еще раз
на бледное, тонкое, с черными глазами и странным ртом, лицо компаньонки. Что-то родное, давно забытое и
больше чем милое,
смотрело на него из этих внимательных глаз.
Наташа
смотрела на него, и в ответ
на его слова только
больше открылись и засветились ее глаза.
«Вот это всегда так», думала графиня Марья. «Со всеми говорит, только не со мною. Вижу, вижу, что я ему противна. Особенно в этом положении». Она
посмотрела на свой высокий живот и в зеркало
на свое желто-бледное и исхудавшее лицо с более, чем когда-нибудь,
большими глазами.
Ей не хотелось теперь плакать, и потому она равнодушно
посмотрела на портрет и занялась
больше футляром.