Неточные совпадения
Нет, я вам вперед говорю, если вы мне
не скажете, что у нас война, если вы еще позволите себе защищать все гадости, все ужасы
этого Антихриста (право, я верю, что он Антихрист), — я вас больше
не знаю, вы уж
не друг мой, вы уж
не мой верный раб, как вы говорите.]
— Ежели бы знали, что вы
этого хотите, праздник бы отменили, — сказал князь, по привычке, как заведенные часы, говоря вещи, которым он и
не хотел, чтобы верили.
Нашему доброму и чудному государю предстоит величайшая роль в мире, и он так добродетелен и хорош, что Бог
не оставит его, и он исполнит свое призвание задавить гидру революции, которая теперь еще ужаснее в лице
этого убийцы и злодея.
Я еще
не чувствую за собою
этой слабости, но у меня есть одна petite personne, [девушка,] которая очень несчастлива с отцом, une parente à nous, une princesse [наша родственница, княжна] Болконская.
— Князь Василий
не отвечал, хотя с свойственною светским людям быстротой соображения и памяти показал движением головы, что он принял к соображению
эти сведения.
— Нет, вы знаете ли, что
этот Анатоль мне сто́ит 40 000 в год, — сказал он, видимо,
не в силах удерживать печальный ход своих мыслей. Он помолчал.
— Vous savez, mon mari m’abandonne, — продолжала она тем же тоном, обращаясь к генералу, — il va se faire tuer. Dites moi, pourquoi cette vilaine guerre, [Вы знаете, мой муж покидает меня. Идет на смерть. Скажите, зачем
эта гадкая война,] — сказала она князю Василию и,
не дожидаясь ответа, обратилась к дочери князя Василия, к красивой Элен.
Вечер Анны Павловны был пущен. Веретена с разных сторон равномерно и
не умолкая шумели. Кроме ma tante, около которой сидела только одна пожилая дама с исплаканным, худым лицом, несколько чужая в
этом блестящем обществе, общество разбилось на три кружка. В одном, более мужском, центром был аббат; в другом, молодом, красавица-княжна Элен, дочь князя Василия, и хорошенькая, румяная, слишком полная по своей молодости, маленькая княгиня Болконская. В третьем Мортемар и Анна Павловна.
— Ce n’est pas une histoire de revenants? [
Это не история о привидениях?] — сказал он, усевшись подле княгини и торопливо пристроив к глазам свой лорнет, как будто без
этого инструмента он
не мог начать говорить.
— C’est que je déteste les histoires de revenants, [Дело в том, что я терпеть
не могу историй о привидениях,] — сказал князь Ипполит таким тоном, что видно было, — он сказал
эти слова, а потом уже понял, что́ они значили.
— Нет, нельзя, — сказал князь Андрей смеясь, пожатием руки давая знать Пьеру, что
этого не нужно спрашивать. Он что-то хотел сказать еще, но в
это время поднялся князь Василий с дочерью, и мужчины встали, чтобы дать им дорогу.
— Вы меня извините, мой милый виконт, — сказал князь Василий французу, ласково притягивая его за рукав вниз к стулу, чтоб он
не вставал. —
Этот несчастный праздник у посланника лишает меня удовольствия и прерывает вас. Очень мне грустно покидать ваш восхитительный вечер, — сказал он Анне Павловне.
— Образуйте мне
этого медведя, — сказал он. — Вот он месяц живет у меня, и в первый раз я его вижу в свете. Ничто так
не нужно молодому. человеку, как общество умных женщин.
— Послушайте, князь, — сказала она, — я никогда
не просила вас, никогда
не буду просить, никогда
не напоминала вам о дружбе моего отца к вам. Но теперь, я Богом заклинаю вас, сделайте
это для моего сына, и я буду считать вас благодетелем, — торопливо прибавила она. — Нет, вы
не сердитесь, а вы обещайте мне. Я просила Голицына, он отказал. Soyez le bon enfant que vous avez été, [Будьте тем добрым, каким вы бывали прежде,] — говорила она, стараясь улыбаться, тогда как в ее глазах были слезы.
—
Этого не обещаю. Вы
не знаете, как осаждают Кутузова с тех пор, как он назначен главнокомандующим. Он мне сам говорил, что все московские барыни сговорились отдать ему всех своих детей в адъютанты.
— J’espère enfin, — продолжала Анна Павловна, — que ça a été la goutte d’eau qui fera déborder le verre. Les souverains ne peuvent plus supporter cet homme, qui menace tout. [Надеюсь, что
это была, наконец, та капля, которая переполнит стакан. Государи
не могут более терпеть
этого человека, который угрожает всему.]
—
Это говорят бонапартисты, — сказал виконт,
не глядя на Пьера. — Теперь трудно узнать общественное мнение Франции.
Не успели еще Анна Павловна и другие улыбкой оценить
этих слов виконта, как Пьер опять ворвался в разговор, и Анна Павловна, хотя и предчувствовавшая, что он скажет что-нибудь неприличное, уже
не могла остановить его.
— Казнь герцога Энгиенского, — сказал Пьер, — была государственная необходимость; и я именно вижу величие души в том, что Наполеон
не побоялся принять на себя одного ответственность в
этом поступке.
— Он бы
не мог
этого сделать. Народ отдал ему власть только затем, чтоб он избавил его от Бурбонов, и потому, что народ видел в нем великого человека. Революция была великое дело, — продолжал мсье Пьер, выказывая
этим отчаянным и вызывающим вводным предложением свою великую молодость и желание всё поскорее высказать.
— Революция и цареубийство великое дело?.. После
этого… да
не хотите ли перейти к тому столу? — повторила Анна Павловна.
—
Это были крайности, разумеется, но
не в них всё значение, а значение в правах человека, в эманципации от предрассудков, в равенстве граждан; и все
эти идеи Наполеон удержал во всей их силе.
— Свобода и равенство, — презрительно сказал виконт, как будто решившийся, наконец, серьезно доказать
этому юноше всю глупость его речей, — всё громкие слова, которые уже давно компрометировались. Кто же
не любит свободы и равенства? Еще Спаситель наш проповедовал свободу и равенство. Разве после революции люди стали счастливее? Напротив. Мы хотели свободы, а Бонапарте уничтожил ее.
Князь Андрей с улыбкой посматривал то на Пьера, то на виконта, то на хозяйку. В первую минуту выходки Пьера Анна Павловна ужаснулась, несмотря на свою привычку к свету; но когда она увидела, что, несмотря на произнесенные Пьером святотатственные речи, виконт
не выходил из себя, и когда она убедилась, что замять
этих речей уже нельзя, она собралась с силами и, присоединившись к виконту, напала на оратора.
— Я бы спросил, — сказал виконт, — как monsieur объясняет 18 брюмера? Разве
это не обман? C’est un escamotage, qui ne ressemble nullement à la manière d’agir d’un grand homme. [
Это шулерство, вовсе
не похожее на образ действий великого человека.]
Виконту, который видел его в первый раз, стало ясно, что
этот якобинец совсем
не так страшен, как его слова. Все замолчали.
Тут он
не мог уже более держаться и стал отрывисто смеяться и сквозь
этот смех проговорил...
Когда она сказала ему
это, он ничего
не ответил, только наклонился и показал всем еще раз свою улыбку, которая ничего
не говорила, разве только вот что́: «Мнения мнениями, а вы видите, какой я добрый и славный малый». И все, и Анна Павловна невольно почувствовали
это.
Два лакея, один княгинин, другой его, дожидаясь, когда они кончат говорить, стояли с шалью и рединготом и слушали их, непонятный им, французский говор с такими лицами, как будто они понимали, что́ говорится, но
не хотели показывать
этого. Княгиня, как всегда, говорила улыбаясь и слушала смеясь.
—
Не все, потому что вас там
не будет;
не все, — сказал князь Ипполит, радостно смеясь, и, схватив шаль у лакея, даже толкнул его и стал надевать ее на княгиню. От неловкости или умышленно (никто бы
не мог разобрать
этого) он долго
не опускал рук, когда шаль уже была надета, и как будто обнимал молодую женщину.
— Нет,
этот аббат очень интересен, но только
не так понимает дело… По-моему, вечный мир возможен, но я
не умею, как
это сказать… Но только
не политическим равновесием…
Князь Андрей
не интересовался, видимо,
этими отвлеченными разговорами.
Пьер с десятилетнего возраста был послан с гувернером-аббатом за границу, где он пробыл до двадцатилетнего возраста. Когда он вернулся в Москву, отец отпустил аббата и сказал молодому человеку: «Теперь ты поезжай в Петербург, осмотрись и выбирай. Я на всё согласен. Вот тебе письмо к князю Василью, и вот тебе деньги. Пиши обо всем, я тебе во всем помога». Пьер уже три месяца выбирал карьеру и ничего
не делал. Про
этот выбор и говорил ему князь Андрей. Пьер потер себе лоб.
— Нет,
не был, но вот что́ мне пришло в голову, и я хотел вам сказать. Теперь война против Наполеона. Ежели б
это была война за свободу, я бы понял, я бы первый поступил в военную службу; но помогать Англии и Австрии против величайшего человека в мире…
это нехорошо…
— Очень может быть, что
это было бы прекрасно, но
этого никогда
не будет…
— Для чего? я
не знаю. Так надо. Кроме того, я иду… — Он остановился. — Я иду потому, что
эта жизнь, которую я веду здесь,
эта жизнь —
не по мне!
Пьер посмотрел на князя Андрея и, заметив, что разговор
этот не нравился его другу, ничего
не отвечал.
Je ne veux pas en entendre parler, [Ах,
не говорите мне про
этот отъезд,
не говорите!
Я
не хочу про
это слышать.] — заговорила княгиня таким капризно-игривым тоном, каким она говорила с Ипполитом в гостиной, и который так, очевидно,
не шел к семейному кружку, где Пьер был как бы членом.
Тон ее уже был ворчливый, губка поднялась, придавая лицу
не радостное, а зверское, беличье выраженье. Она замолчала, как будто находя неприличным говорить при Пьере про свою беременность, тогда как в
этом и состояла сущность дела.
Пьер, всё более и более приходивший в волнение во время
этого разговора, встал и подошел к княгине. Он, казалось,
не мог переносить вида слез и сам готов был заплакать.
— Моя жена, — продолжал князь Андрей, — прекрасная женщина.
Это одна из тех редких женщин, с которою можно быть покойным за свою честь; но, Боже мой, чего бы я
не дал теперь, чтобы
не быть женатым!
Это я тебе одному и первому говорю, потому что я люблю тебя.
— Ты
не понимаешь, отчего я
это говорю, — продолжал он.
И
это глупое общество, без которого
не может жить моя жена, и
эти женщины…
Ежели часто Пьера поражало в Андрее отсутствие способности мечтательного философствования (к чему особенно был склонен Пьер), то и в
этом он видел
не недостаток, а силу.
— А обо мне что́ говорить? — сказал Пьер, распуская свой рот в беззаботную, веселую улыбку. — Что́ я такое? Je suis un bâtard! [Незаконный сын!] — И он вдруг багрово покраснел. Видно было, что он сделал большое усилие, чтобы сказать
это. — Sans nom, sans fortune… [Без имени, без состояния…] И что ж, право… — Но он
не сказал, что право. — Я свободен пока, и мне хорошо. Я только никак
не знаю, что́ мне начать. Я хотел серьезно посоветоваться с вами.
— Ты мне дорог, особенно потому, что ты один живой человек среди всего нашего света. Тебе хорошо. Выбери, что́ хочешь;
это всё равно. Ты везде будешь хорош, но одно: перестань ты ездить к
этим Курагиным, вести
эту жизнь. Так
это не идет тебе: все
эти кутежи, и гусарство, и всё…
—
Не понимаю, — отвечал Андрей. — Les femmes comme il faut, [Порядочные женщины,]
это другое дело; но les femmes Курагина, les femmes et le vin, [женщины Курагина, женщины и вино,]
не понимаю!
— Знаете что́! — сказал Пьер, как будто ему пришла неожиданно счастливая мысль, — серьезно, я давно
это думал. С
этого жизнью я ничего
не могу ни решить, ни обдумать. Голова болит, денег нет. Нынче он меня звал, я
не поеду.
И тотчас же ему пришла в голову мысль, что данное слово ничего
не значит, потому что еще прежде, чем князю Андрею, он дал также князю Анатолю слово быть у него; наконец, он подумал, что все
эти честные слова — такие условные вещи,
не имеющие никакого определенного смысла, особенно ежели сообразить, что, может быть, завтра же или он умрет или случится с ним что-нибудь такое необыкновенное, что
не будет уже ни честного, ни бесчестного.