Неточные совпадения
— Ne me tourmentez pas. Eh bien, qu’a-t-on décidé par rapport à la dépêche de Novosilzoff? Vous savez tout. [
Не мучьте
меня. Ну, чтò же решили
по случаю депеши Новосильцова? Вы всё знаете.]
— Нет, этот аббат очень интересен, но только
не так понимает дело… По-моему, вечный мир возможен, но
я не умею, как это сказать… Но только
не политическим равновесием…
— Отчего,
я часто думаю, — заговорила она, как всегда, по-французски, поспешно и хлопотливо усаживаясь в кресло, — отчего Анет
не вышла замуж? Как вы все глупы, messieurs, что на ней
не женились. Вы
меня извините, но вы ничего
не понимаете в женщинах толку. Какой вы спорщик, мсье Пьер!
—
Я держу пари (он говорил по-французски, чтоб его понял англичанин, и говорил
не слишком хорошо на этом языке). — Держу пари на пятьдесят империалов, хотите на сто? — прибавил он, обращаясь к англичанину.
— Так
я хотела сказать, — продолжала она, —
по жене прямой наследник всего именья князь Василий, но Пьера отец очень любил, занимался его воспитанием и писал государю… так что никто
не знает, ежели он умрет (он так плох, что этого ждут каждую минуту, и Lorrain [Лоррен] приехал из Петербурга), кому достанется это огромное состояние, Пьеру или князю Василию.
— Да, ваша правда, — продолжала графиня. — До сих пор
я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, — говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. —
Я знаю, что
я всегда буду первою confidente [советницей] моих дочерей, и что Николинька,
по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику нельзя без этого), то всё
не так, как эти петербургские господа.
— А
я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете
меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но,
я по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат,
я не считаю себя его родственником, и ни
я, ни мать никогда ничего
не будем просить и
не примем от него.
— Этого только недоставало! — перебила его княжна, сардонически улыбаясь и
не изменяя выражения глаз. —
Я женщина; по-вашему мы все глупы; но
я настолько знаю, что незаконный сын
не может наследовать… Un bâtard, [Незаконный,] — прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
— Нельзя, княжна, нельзя, — сказал он, когда княжна, взяв и закрыв тетрадь с заданными уроками, уже готовилась уходить, — математика великое дело, моя сударыня. А чтобы ты была похожа на наших глупых барынь,
я не хочу. Стерпится-слюбится. — Он потрепал ее рукой
по щеке. — Дурь из головы выскочит.
Впрочем, так как вы
мне говорите, что в ней между многими хорошими вещами есть такие, которых
не может постигнуть слабый ум человеческий, то
мне кажется излишним заниматься непонятным чтением, которое
по этому самому
не могло бы принести никакой пользы.
Отец
мне ничего
не говорил о женихе, но сказал только, что получил письмо и ждет посещения князя Василия; чтó касается до плана супружества относительно
меня,
я вам скажу, милый и бесценный друг, что брак, по-моему, есть божественное установление, которому нужно подчиняться.
Отец мой только и говорит, что о походах и переходах, в чем
я ничего
не понимаю, и третьего дня, делая мою обычную прогулку
по улице деревни,
я видела раздирающую душу сцену.
— Non, non, de grâce… Vous êtes m-lle Bourienne, je vous connais déjà par l’amitié que vous porte ma belle-soeur, — говорила княгиня, целуясь с нею. — Elle ne nous attend pas! [Нет, нет, пожалуйста… Вы мамзель Бурьен;
я уже знакома с вами
по той дружбе, какую имеет к вам моя невестка. Она
не ожидает нас!]
По правде сказать,
мне она
не только
не нужна, но стеснительна.
— Одно, чтó тяжело для
меня, —
я тебе
по правде скажу, André, — это образ мыслей отца в религиозном отношении.
Я не понимаю, как человек с таким огромным умом
не может видеть того, чтó ясно, как день, и может так заблуждаться? Вот это составляет одно мое несчастие. Но и тут в последнее время
я вижу тень улучшения. В последнее время его насмешки
не так язвительны, и есть один монах, которого он принимал и долго говорил с ним.
— А ежели ты у
меня не возьмешь денег по-товарищески, ты
меня обидишь. Право, у
меня есть, — повторял Ростов.
Он
не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе,
я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он
не говорил себе: «Вот Пьер богат,
я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные
мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления,
по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
— Это ты для гостей так убралась, а? — сказал он. — Хороша, очень хороша. Ты при гостях причесана по-новому, а
я при гостях тебе говорю, что вперед
не смей ты переодеваться без моего спроса.
«Первый встречный показался — и отец и всё забыто, и бежит к верху, причесывается и хвостом виляет, и сама на себя
не похожа! Рада бросить отца! И знала, что
я замечу. Фр… фр… фр… И разве
я не вижу, что этот дурень смотрит только на Бурьенку (надо ее прогнать)! И как гордости настолько нет, чтобы понять это! Хоть
не для себя, коли нет гордости, так для
меня,
по крайней мере. Надо ей показать, что этот болван о ней и
не думает, а только смотрит на Bourienne. Нет у ней гордости, но
я покажу ей это…»
— Вот видно, что все вы, женщины, — плаксы, — сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь
по комнате. —
Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего
не понимаете. — Наташа улыбнулась сквозь слезы.
Я, знаете, граф,
не хвалясь, могу сказать, что
я приказы
по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех.
Поэтому, граф, у
меня по роте упущений
не бывает.
«Хорошо Ростову, которому отец присылает
по 10-ти тысяч, рассуждать о том, как он никому
не хочет кланяться и ни к кому
не пойдет в лакеи; но
мне, ничего
не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и
не упускать случаев, а пользоваться ими».
О, как бы
я охранял его, как бы
я говорил ему всю правду, как бы
я изобличал его обманщиков!» И Ростов, для того, чтобы живо представить себе свою любовь и преданность государю, представлял себе врага или обманщика-немца, которого он с наслаждением
не только убивал, но
по щекам бил в глазах государя.
«Как тихо, спокойно и торжественно, совсем
не так, как
я бежал, — подумал князь Андрей, —
не так, как мы бежали, кричали и дрались; совсем
не так, как с озлобленными и испуганными лицами тащили друг у друга банник француз и артиллерист, — совсем
не так ползут облака
по этому высокому бесконечному небу.
Французы, переставшие стрелять
по этому, усеянному мертвыми и ранеными, полю, потому что уже никого на нем живого
не было, увидав едущего
по нем адъютанта, навёли на него орудие и бросили несколько ядер. Чувство этих свистящих, страшных звуков и окружающие мертвецы слились для Ростова в одно впечатление ужаса и сожаления к себе. Ему вспомнилось последнее письмо матери. «Чтó бы она почувствовала, — подумал он, — коль бы она видела
меня теперь здесь, на этом поле и с направленными на
меня орудиями».
— Куда
я не поеду
по приказанию графини! — сказал Денисов, шутливо поставивший себя в доме Ростовых на ногу рыцаря Наташи, — pas de châle [танец с шалью] готов танцовать.
«Так как
я в доме у вас бывать более
не намерен
по известным тебе причинам и еду в армию, то нынче вечером
я даю моим приятелям прощальную пирушку — приезжай в английскую гостиницу». Ростов в 10-м часу, из театра, где он был вместе с своими и Денисовым, приехал в назначенный день в английскую гостиницу. Его тотчас же провели в лучшее помещение гостиницы, занятое на эту ночь Долоховым.
—
Я не из любопытства упомянул вам об этом, государь мой, но
по более важным причинам. — Он помолчал,
не выпуская Пьера из своего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подле себя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольно покоряясь ему, подошел и сел подле него.
«Неужели же он уедет и оставит
меня одного,
не договорив всего и
не обещав
мне помощи?», думал Пьер, вставая и опустив голову, изредка взглядывая на масона, и начиная ходить
по комнате.
— Il faut absolument que vous veniez me voir, [ — Непременно нужно, чтобы вы приехали повидаться со
мной,] — сказала она ему таким тоном, как будто
по некоторым соображениям, которые он
не мог знать, это было совершенно необходимо. — Mardi entre les 8 et 9 heures. Vous me ferez grand plaisir. [ — Во вторник, между 8-ью и 9-ью часами. Вы
мне сделаете большое удовольствие.]
«От всех моих поездок, écrit-il à l’Empereur, получил ссадину от седла, которая сверх прежних перевозок моих совсем
мне мешает ездить верхом и командовать такою обширною армией, а потому
я командованье оною сложил на старшего
по мне генерала, графа Буксгевдена, отослав к нему всё дежурство и всё принадлежащее к оному, советовав им, если хлеба
не будет, ретироваться ближе во внутренность Пруссии, потому что оставалось хлеба только на один день, а у иных полков ничего, как о том дивизионные командиры Остерман и Седморецкий объявили, а у мужиков всё съедено;
я и сам, пока вылечусь, остаюсь в гошпитале в Остроленке.
— А любовь к ближнему, а самопожертвование? — заговорил Пьер. — Нет,
я с вами
не могу согласиться! Жить только так, чтобы
не делать зла, чтоб
не раскаиваться, этого мало.
Я жил так,
я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда
я живу,
по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь
я понял всё счастие жизни. Нет
я не соглашусь с вами, да и вы
не думаете того, что́ вы говорите. — Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.
— Ни… что ты, мать, отчего
не рассказывать?
Я его люблю. Он добрый. Богом взысканный, он
мне, благодетель, 10 рублей дал,
я помню. Как была
я в Киеве и говорит
мне Кирюша, юродивый — истинно божий человек, зиму и лето босо́й ходит. Что ходить, говорит,
не по своему месту, в Колязин иди, там икона чудотворная, матушка пресвятая Богородица открылась.
Я с тех слов простилась с угодниками и пошла…
—
Не знаю,
не ведаю, батюшка. Ведь вы подумайте, у
меня на одного три госпиталя, 400 больных слишком! Еще хорошо, прусские дамы-благодетельницы нам кофе и корпию присылают
по два фунта в месяц, а то бы пропали. — Он засмеялся. 400, батюшка; а
мне всё новеньких присылают. Ведь 400 есть? А? — обратился он к фельдшеру.
—
Я слыхал про такого рода дела и знаю, что государь очень строг в этих случаях.
Я думаю, надо бы
не доводить до его величества. По-моему, лучше бы прямо просить корпусного командира… Но вообще
я думаю…
—
Не могу, генерал, и потому
не могу, что закон сильнее
меня, — сказал государь и занес ногу в стремя. Генерал почтительно наклонил голову, государь сел и поехал галопом
по улице. Ростов,
не помня себя от восторга, с толпою побежал зa ним.
—
Я вас знаю давно: во-первых,
по делу вашему о ваших крестьянах, это наш первый пример, которому так желательно бы было больше последователей; а во-вторых, потому что вы один из тех камергеров, которые
не сочли себя обиженными новым указом о придворных чинах, вызывающим такие толки и пересуды.
«Встал в восемь часов, читал Св. Писание, потом пошел к должности (Пьер
по совету благодетеля поступил на службу в один из комитетов), возвратился к обеду, обедал один (у графини много гостей,
мне неприятных), ел и пил умеренно и после обеда списывал пиесы для братьев. Ввечеру сошел к графине и рассказал смешную историю о Б., и только тогда вспомнил, что этого
не должно было делать, когда все уже громко смеялись.
«Ложусь спать с счастливым и спокойным духом. Господи Великий, помоги
мне ходить
по стезям Твоим, 1) побеждать часть гневну — тихостью, медлением, 2) похоть — воздержанием и отвращением, 3) удаляться от суеты, но
не отлучать себя от a) государственных дел службы, b) от забот семейных, c) от дружеских сношений и d) экономических занятий».
Кроме тех оснований, что он несколько раз спрашивал,
не находится ли в нашей ложе N. и S. (на что̀
я не мог ему отвечать), кроме того, он
по моим наблюдениям
не способен чувствовать уважения к нашему святому Ордену и слишком занят и доволен внешним человеком, чтобы желать улучшения духовного,
я не имел оснований сомневаться в нем; но он
мне казался неискренним, и всё время, когда
я стоял с ним с глазу на глаз в темной храмине,
мне казалось, что он презрительно улыбается на мои слова, и хотелось действительно уколоть его обнаженную грудь шпагой, которую
я держал, приставленную к ней.
И
я ему, еще более смутившись, отвечал, что
я, хотя и живу с женою,
по его совету, но
не как муж жены своей.
— А, вы его знаете? — сказала Перонская. — Терпеть
не могу. Il fait à présent la pluie et le beau temps. [
По нем теперь все с ума сходят.] И гордость такая, что границ нет!
По папеньке пошел. И связался с Сперанским, какие-то проекты пишут. Смотрите, как с дамами обращается! Она с ним говорит, а он отвернулся, — сказала она, указывая на него. —
Я бы его отделала, еслиб он со
мной так поступил, как с этими дамами.
— Переймешь что-нибудь, можешь попросить о чем-нибудь. Вот посмотри, как
я жил с первых чинов (Берг жизнь свою считал
не годами, а высочайшими наградами). Мои товарищи теперь еще ничто, а
я на ваканции полкового командира,
я имею счастье быть вашим мужем (он встал и поцеловал руку Веры, но
по пути к ней отогнул угол заворотившегося ковра). И чем
я приобрел всё это? Главное уменьем выбирать свои знакомства. Само собой разумеется, что надо быть добродетельным и аккуратным.
—
Я?
Я? Что́
я говорил вам, — вдруг сказал Пьер, вставая и начиная ходить
по комнате. —
Я всегда это думал… Эта девушка такое сокровище, такое… Это редкая девушка… Милый друг,
я вас прошу, вы
не умствуйте,
не сомневайтесь, женитесь, женитесь и женитесь… И
я уверен, что счастливее вас
не будет человека.
— Женись, женись, голубчик… Родство хорошее!… Умные люди, а? Богатые, а? Да. Хороша мачиха у Николушки будет! Напиши ты ему, что пускай женится хоть завтра. Мачиха Николушки будет — она, а
я на Бурьенке женюсь!… Ха, ха, ха, и ему чтобы без мачихи
не быть! Только одно, в моем доме больше баб
не нужно; пускай женится, сам
по себе живет. Может, и ты к нему переедешь? — обратился он к княжне Марье: — с Богом,
по морозцу,
по морозцу…
по морозцу!…
Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай
не приедет и
не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут
по миру. Граф так слаб, так вверился Митиньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты
не хочешь сделать
меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.
«Чорт с ними, с этими мужиками и деньгами, и транспортами
по странице, — думал он. — Еще от угла на шесть кушей
я понимал когда-то, но
по странице транспорт — ничего
не понимаю», сказал он сам себе и с тех пор более
не вступался в дела. Только однажды графиня позвала к себе сына, сообщила ему о том, что у нее есть вексель Анны Михайловны на две тысячи, и спросила у Николая, как он думает поступить с ним.
Никто в доме
не рассылал столько людей и
не давал им столько работы, как Наташа. Она
не могла равнодушно видеть людей, чтобы
не послать их куда-нибудь. Она как будто пробовала,
не рассердится ли,
не надуется ли на нее кто из них, но ничьих приказаний люди
не любили так исполнять, как Наташиных. «Чтó бы
мне сделать? Куда бы
мне пойти?» думала Наташа, медленно идя
по коридору.
«Где это мы едем?» — подумал Николай. — «
По Косому лугу должно быть. Но нет, это что-то новое, чего
я никогда
не видал. Это
не Косой луг и
не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что-то новое и волшебное. Ну, чтó бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.