Неточные совпадения
— Я рад, что мог сделать вам приятное, любезная моя Анна Михайловна, — сказал
князь Василий, оправляя жабо и в жесте и
голосе проявляя здесь, в Москве, пред покровительствуемою Анною Михайловной еще гораздо бо̀льшую важность, чем в Петербурге, на вечере у Annette Шерер.
— Знаю, знаю, — сказал
князь Василий своим монотонным
голосом. — Je n’ai jamais pu concevoir, comment Nathalie s’est décidée à épouser cet ours mal-léché! Un personnage complètement stupide et ridicule. Et joueur à ce qu’on dit. [Я никогда не мог понять, как Натали решилась выйти замуж за этого грязного медведя. Совершенно глупая и смешная особа. К тому же игрок, говорят.]
— Princesse, il faut que je vous prévienne, — прибавила она, понижая
голос, — le prince a eu une altercation, — altercation, — сказала она, особенно грассируя и с удовольствием слушая себя, — une altercation avec Michel Ivanoff. Il est de très mauvaise humeur, très morose. Soyez prévenue, vous savez… [Княжна, я должна вас предуведомить —
князь разбранил Михайла Иваныча. Он очень не в духе, такой угрюмый. Предупреждаю вас, знаете…]
В третий раз, когда
князь Андрей оканчивал описание, старик запел фальшивым и старческим
голосом: «Malbroug s’en va-t-en guerre. Dieu sait quand reviendra». [Мальбрук в поход поехал, Бог весть когда вернется.]
— Ну, теперь прощай! — Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. — Помни одно,
князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет… — Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым
голосом продолжал: — а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! — взвизгнул он.
— Чтò такое, чтò? — спрашивали княгиня и княжна, увидев
князя Андрея и на минуту высунувшуюся фигуру кричавшего сердитым
голосом старика в белом халате, без парика и в стариковских очках.
В то время как
князь Андрей сошелся с Несвицким и Жерковым, с другой стороны коридора навстречу им шли Штраух, австрийский генерал, состоявший при штабе Кутузова для наблюдения за продовольствием русской армии, и член гофкригсрата, приехавшие накануне. По широкому коридору было достаточно места, чтобы генералы могли свободно разойтись с тремя офицерами; но Жерков, отталкивая рукой Несвицкого, запыхавшимся
голосом проговорил...
— Ну, до свидания, Болконский! — До свидания,
князь; приезжайте же обедать раньше, — послышались
голоса. — Мы беремся за вас.
Из-за двери слышен был в это время оживленно-недовольный
голос Кутузова, перебиваемый другим, незнакомым
голосом. По звуку этих
голосов, по невниманию, с которым взглянул на него Козловский, по непочтительности измученного писаря, по тому, что писарь и Козловский сидели так близко от главнокомандующего на полу около кадушки, и по тому, что казаки, державшие лошадей, смеялись громко под окном дома, — по всему этому
князь Андрей чувствовал, что должно было случиться что-нибудь важное и несчастливое.
Князь Андрей направился к двери, из-за которой слышны были
голоса. Но в то время, как он хотел отворить дверь,
голоса в комнате замолкли, дверь сама отворилась, и Кутузов, с своим орлиным носом на пухлом лице, показался на пороге.
Князь Андрей стоял прямо против Кутузова; но по выражению единственного зрячего глаза главнокомандующего видно было, что мысль и забота так сильно занимали его, что как будто застилали ему зрение. Он прямо смотрел на лицо своего адъютанта и не узнавал его.
— Нет, голубчик, — говорил приятный и как будто знакомый
князю Андрею
голос, — я говорю, что коли бы возможно было знать, что́ будет после смерти, тогда бы и смерти из нас никто не боялся. Так-то, голубчик.
«А, это тот самый капитан, который без сапог стоял у маркитанта», подумал
князь Андрей, с удовольствием признавая приятный философствовавший
голос.
— Ваше сиятельство, — прервал
князь Андрей молчание своим резким
голосом, — вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
— Пожалуйте к чаю.
Князь сейчас выйдут, — сказал, из-за двери
голос горничной.
— Чтó ж ты думаешь, — сердито сказал старый
князь, — что я ее держу, не могу расстаться? Вообразят себе! — проговорил он сердито. — Мне хоть завтра! Только скажу тебе, что я своего зятя знать хочу лучше. Ты знаешь мои правила: всё открыто! Я завтра при тебе спрошу: хочет она, тогда пусть он поживет. Пускай поживет, я посмотрю. —
Князь фыркнул. — Пускай выходит, мне всё равно, — закричал он тем пронзительным
голосом, которым он кричал при прощаньи с сыном.
Старый
князь в это утро был чрезвычайно ласков и старателен в своем обращении с дочерью. Это выражение старательности хорошо знала княжна Марья. Это было то выражение, которое бывало на его лице в те минуты, когда сухие руки его сжимались в кулак от досады за то, что княжна Марья не понимала арифметической задачи, и он, вставая, отходил от нее и тихим
голосом повторял несколько раз одни и те же слова.
— А я вам вот что́ скажу, — с спокойною властию в
голосе перебил его
князь Андрей.
Но
князь Андрей не отвечает этому
голосу и продолжает свои успехи.
Ну, а потом? говорит опять другой
голос, а потом, ежели ты десять раз прежде этого не будешь ранен, убит или обманут; ну, а потом что́ ж? — «Ну, а потом… — отвечает сам себе
князь Андрей, — я не знаю, что́ будет потом, не хочу и не могу знать; но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что я хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу.
На дворе Кутузова слышались
голоса укладывавшихся денщиков; один
голос, вероятно, кучера, дразнившего старого кутузовского повара, которого знал
князь Андрей, и которого звали Титом, говорил: «Тит, а Тит?»
Но в тот же миг всё застлалось дымом, раздалась близкая стрельба, и наивно испуганный
голос в двух шагах от
князя Андрея закричал: «ну, братцы, шабаш!» И как будто
голос этот был команда. По этому
голосу всё бросилось бежать.
Люди, дававшие направление разговорам, как-то: граф Растопчин,
князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, граф Марков,
князь Вяземский, не показывались в клубе, а собирались по домам, в своих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих
голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов), оставались на короткое время без определенного суждения о деле войны и без руководителей.
— Нельзя, нельзя! — проговорил оттуда испуганный
голос. — Он стал ходить по комнате. Крики замолкли, еще прошло несколько секунд. Вдруг страшный крик — не ее крик, она не могла так кричать, — раздался в соседней комнате.
Князь Андрей подбежал к двери; крик замолк, послышался крик ребенка.
— Идите! — еще раз проговорил дрожащий
голос. И
князь Василий должен был уехать, не получив никакого объяснения.
— Да, это учение Гердера, — сказал
князь Андрей, — но не то, душа моя, убедит меня, а жизнь и смерть, вот что́ убеждает. Убеждает то, что видишь дорогое тебе существо, которое связано с тобой, перед которым ты был виноват и надеялся оправдаться (
князь Андрей дрогнул
голосом и отвернулся) и вдруг это существо страдает, мучается и перестает быть… Зачем? Не может быть, чтоб не было ответа! И я верю, что он есть… Вот что́ убеждает, вот что́ убедило меня, — сказал
князь Андрей.
— Только еще один раз, — сказал сверху женский
голос, который сейчас узнал
князь Андрей.
— Ты спи, а я не могу, — отвечал первый
голос, приблизившийся к окну. Она видимо совсем высунулась в окно, потому что слышно было шуршанье ее платья и даже дыханье. Всё затихло и окаменело, как и луна и ее свет и тени.
Князь Андрей тоже боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего невольного присутствия.
Ни у кого из того общества, в котором жил
князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого
голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых.
Еще из передней
князь Андрей услыхал громкие
голоса и звонкий, отчетливый хохот — хохот, похожий на тот, каким смеются на сцене.
Тонкий звук
голоса Сперанского неприятно поражал его, и неумолкавший смех своею фальшивою нотой почему-то оскорблял чувство
князя Андрея.
Сначала она слышала один
голос Метивье, потом
голос отца, потом оба
голоса заговорили вместе, дверь распахнулась и на пороге показалась испуганная, красивая фигура Метивье с его черным хохлом, и фигура
князя в колпаке и халате с изуродованным бешенством лицом и опущенными зрачками глаз.
Старый
князь и другой чей-то
голос изредка перебивали его.
— А, присудил!.. присудил! — сказал старик тихим
голосом и, как показалось
князю Андрею, с смущением, но потом вдруг он вскочил и закричал: — Вон, вон! Чтобы духу твоего тут не было!..
В числе всех мыслей и
голосов в этом огромном, беспокойном, блестящем и гордом мире,
князь Андрей видел следующие, более резкие подразделения направлений и партий.
Из всех этих партий в то самое время, как
князь Андрей приехал к армии, собралась еще одна девятая партия, начинавшая поднимать свой
голос. Это была партия людей старых, разумных, государственно-опытных и умевших, не разделяя ни одного из противоречащих мнений, отвлеченно посмотреть на всё, чтò делалось при штабе главной квартиры, и обдумать средства к выходу из этой неопределенности, нерешительности, запутанности и слабости.
— Nun ja, was soll denn da noch expliziert werden? [Ну да, что еще тут толковать?] — Паулучи и Мишо в два
голоса нападали на Вольцогена по-французски. Армфельд по-немецки обращался к Пфулю. Толь по-русски объяснял,
князю Волконскому.
Князь Андрей молча слушал и наблюдал.
— Всё хлопочут, — с почтительно-насмешливою улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. — Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь — понизив
голос, сказал Михаил Иваныч — у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий
князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти, и которые он называл завещанием.)
— Батюшка, ваше сиятельство, — отвечал Алпатыч, мгновенно узнав
голос своего молодого
князя.
— Вы полковник? — кричал штабный начальник, с немецким акцентом, знакомым
князю Андрею
голосом. — В вашем присутствии зажигают дома, а вы стоите? Что это значит такое? Вы ответите, — кричал Берг, который был теперь помощником начальника штаба левого фланга пехотных войск первой армии, — место весьма приятное и на виду, как говорил Берг.
— Какой? Наш
князь? — заговорили
голоса, и все заторопились так, что насилу
князь Андрей успел их успокоить. Он придумал лучше облиться в сарае.
— Allez donc, il у voit assez, [Э, вздор, он достаточно видит, поверьте,] — сказал
князь Василий своим басистым, быстрым
голосом с покашливанием, тем
голосом и с тем покашливанием, которым он разрешал все трудности. — Allez, il у voit assez, — повторил он. — И чему я рад, — продолжал он, — это тому, что государь дал ему полную власть над всеми армиями, над всем краем — власть, которой никогда не было ни у какого главнокомандующего. Это другой самодержец, — заключил он с победоносною улыбкой.
На другой день после отъезда Николушки, старый
князь утром оделся в полный мундир и собрался ехать к главнокомандующему. Коляска уже была подана. Княжна Марья видела, как он, в мундире и всех орденах, вышел из дома и пошел в сад сделать смотр вооруженным мужикам и дворовым. Княжна Марья сидела у окна, прислушиваясь к его
голосу, раздававшемуся из сада. Вдруг из аллеи выбежало несколько людей с испуганными лицами.
Поняв эти слова, княжна Марья зарыдала еще громче, и доктор, взяв ее под руку, вывел ее из комнаты на террасу, уговаривая ее успокоиться и заняться приготовлениями к отъезду. После того как княжна Марья вышла от
князя, он опять заговорил о сыне, о войне, о государе, задергал сердито бровями, стал возвышать хриплый
голос, и с ним сделался второй и последний удар.
— Пожалуйте, княжна…
князь… — сказала Дуняша сорвавшимся
голосом.
— До чего… до чего довели! — проговорил вдруг Кутузов взволнованным
голосом, очевидно ясно представив себе, из рассказа
князя Андрея, положение, в котором находилась Россия. — Дай срок, дай срок, — прибавил он с злобным выражением лица и, очевидно не желая продолжать этого волновавшего его разговора, сказал: — Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе.
«А главное», думал
князь Андрей, «почему веришь ему, это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что
голос его задрожал, когда он сказал: «до чего довели!» и что он захлипал, говоря о том, что он «заставит их есть лошадиное мясо».
Князь Андрей поспешно встал, выслушал то, чтò по службе имели передать ему офицеры, передал им еще некоторые приказания и сбирался отпустить их, когда из-за сарая послышался знакомый, пришепетывающий
голос.
Но он не мог понять того, — вдруг как бы вырвавшимся тонким
голосом закричал
князь Андрей, — но он не мог понять, что мы в первый раз дрались там за Русскую землю, что в войсках был такой дух, какого никогда я не видал, что мы два дня сряду отбивали французов, и что этот успех удесятерял наши силы.
Как Бог оттуда смотрит и слушает их! — тонким, пискливым
голосом прокричал
князь Андрей.
— Ложись! — крикнул
голос адъютанта, прилегшего к земле.
Князь Андрей стоял в нерешительности. Граната, как волчок, дымясь вертелась между ним и лежащим адъютантом, на краю пашни и луга, подле куста полыни.