Неточные совпадения
— Да, ежели бы он, взяв
власть, не пользуясь ею для убийства, отдал бы ее законному королю, — сказал виконт, — тогда бы я назвал его великим
человеком.
— Он бы не мог этого сделать. Народ отдал ему
власть только затем, чтоб он избавил его от Бурбонов, и потому, что народ видел в нем великого
человека. Революция была великое дело, — продолжал мсье Пьер, выказывая этим отчаянным и вызывающим вводным предложением свою великую молодость и желание всё поскорее высказать.
Пьер опустил глаза, опять поднял их и снова хотел увидеть ее такою дальнею, чужою для себя красавицею, какою он видал ее каждый день прежде; но он не мог уже этого сделать. Не мог, как не может
человек, прежде смотревший в тумане на былинку бурьяна и видевший в ней дерево, увидав былинку, снова увидеть в ней дерево. Она была страшно близка ему. Она имела уже
власть над ним. И между ним и ею не было уже никаких преград, кроме преград его собственной воли.
«О! это ужасно чувствовать себя так во
власти этого
человека», — — думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
Ты, может быть, не видал, а я видел как хорошие
люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной
власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее.
Он видел в нем разумного, строго-мыслящего, огромного ума
человека, энергией и упорством достигшего
власти и употребляющего ее только для блага России.
Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки
людей, имеющих
власть.
— И вот и всё, за чтó государство заплатило миллионы! — сказал он. — Мы хотим дать новую судебную
власть Сенату, а у нас нет законов. Поэтому-то таким
людям, как вы, князь, грех не служить теперь.
«Для распространения чистой истины и доставления торжества добродетели, читал он, должны мы очистить
людей от предрассудков, распространить правила, сообразные с духом времени, принять на себя воспитание юношества, соединиться неразрывными узами с умнейшими
людьми, смело и вместе благоразумно преодолевать суеверие, неверие и глупость, образовать из преданных нам
людей, связанных между собою единством цели и имеющих
власть и силу.
Буфетчик Фока был самый сердитый
человек из всего дома. Наташа над ним любила пробовать свою
власть. Он не поверил ей и пошел спросить, правда ли?
Человек сознательно живет для себя, но служит бессознательным орудием для достижения исторических, общечеловеческих целей. Совершенный поступок невозвратим, и действие его, совпадая во времени с миллионами действий других
людей, получает историческое значение. Чем выше стоит
человек на общественной лестнице, чем с бо̀льшими
людьми он связан, тем больше
власти он имеет на других
людей, тем очевиднее предопределенность и неизбежность каждого его поступка.
А нужен не какой-нибудь Барклай, а
человек как Бенигсен, который показал уже себя в 1807-м году, которому отдал справедливость сам Наполеон, и такой
человек, за которым бы охотно признавали
власть, а такой есть только один Бенигсен».
Люди этой партии говорили и думали, что всё дурное происходит преимущественно от присутствия государя с военным двором при армии, что в армию перенесена та неопределенная, условная и колеблющаяся шаткость отношений, которая удобна при дворе, но вредна в армии; что государю нужно царствовать, а не управлять войском, что единственный выход из этого положения есть отъезд государя с его двором из армии; что одно присутствие государя парализирует 50 тысяч войска, нужных для обеспечения его личной безопасности; что самый плохой, но независимый главнокомандующий будет лучше самого лучшего, но связанного присутствием и
властью государя.
Оттого только, что военные
люди облечены блеском и
властью и массы подлецов льстят
власти, придавая ей несвойственные качества гения, их называют гениями.
«Господи Боже сил. Боже спасения нашего! Призри ныне в милостях и щедротах на смиренныя
люди Твоя, и человеколюбно услыши, и пощади, и помилуй нас. Се враг смущаяй землю Твою и хотяй положити вселенную всю пусту, восста на ны: се
люди беззаконнии собрашася, еже погубити достояние Твое, разорити честный Иерусалим Твой, возлюбленную Твою Россию: осквернити храмы Твои, раскопати алтари и поругатися Святыне нашей. Доколе. Господи, доколе грешницы восхвалятся? Доколе употребити имать законопреступный
власть?
Долголетним военным опытом он знал и старческим умом понимал, что руководить сотнями тысяч
человек, борющихся с смертью, нельзя одному
человеку, и знал, что решают участь сраженья не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых
людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этою силой и руководил ею, насколько это было в его
власти.
В первый раз Пьер испытал это, странное и обаятельное чувство в Слободском дворце, когда он вдруг почувствовал, что и богатство, и
власть, и жизнь, всё то, что̀ с таким старанием устраивают и берегут
люди, всё это, ежели и сто̀ит чего-нибудь, то только по тому наслаждению, с которым всё это можно бросить.
Это было то чувство, вследствие которого охотник-рекрут пропивает последнюю копейку, запивший
человек перебивает зеркала и стекла без всякой видимой причины и зная, что это будет сто̀ить ему его последних денег; то чувство, вследствие которого
человек, совершая (в пошлом смысле) безумные дела, как бы пробует свою личную
власть и силу, заявляя присутствие высшего, стоящего вне человеческих условий, суда над жизнью.
Здоровый
человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количестве предметов, но имеет
власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде явлений остановить всё свое внимание.
Но он знал тоже (и не то, что знал, а в глубине души чувствовал), что, отдаваясь теперь во
власть обстоятельств и
людей, руководивших им, он не только не делает ничего дурного, но делает что-то очень, очень важное, такое важное, чего он еще никогда не делал в жизни.
Он знал, что находился во
власти этих
людей, что только
власть привела его сюда, что только
власть давала им право требовать ответы на вопросы, что единственная цель этого собрания состояла в том, чтоб обвинить его.
Несмотря на всю свою мнимую
власть, на свой ум, опытность, знание
людей, Кутузов, приняв во внимание записку Бенигсена, посылавшего лично донесения государю, выражаемое всеми генералами одно и то же желание, предполагаемое им желание государя и сведение казаков, уже не мог удержать неизбежного движения и, отдав приказание на то, чтò он считал бесполезным и вредным — благословил совершившийся факт.
Между пленными и конвойными произошло радостное смятение и ожидание чего-то счастливого и торжественного. Со всех сторон послышались крики команды, и с левой стороны, рысью объезжая пленных, показались кавалеристы хорошо одетые, на хороших лошадях. На всех лицах было выражение напряженности, которая бывает у
людей при близости высших
властей. Пленные сбились в кучу, их столкнули с дороги; конвойные построились.
Старый
человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своею
властью, в противность воле государя предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой
власти у него уже нет больше.
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой
власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с
властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за всё совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, имеющее как и каждый
человек, свои личные привычки, страсти, стремления к добру, красоте, истине, — что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, т. е. читанием книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Случайность, миллионы случайностей дают ему
власть, и все
люди, как бы сговорившись, содействуют утверждению этой
власти.
Случайность и гениальность дают ему победу под Аустерлицом, и случайно все
люди, не только французы, но и вся Европа, за исключением Англии, которая и не примет участия в имеющих совершиться событиях, все
люди, несмотря на прежний ужас и отвращение к его преступлениям, теперь признают за ним его
власть, название, которое он себе дал, и его идеал величия и славы, который кажется всем чем-то прекрасным и разумным.
Александр I, умиротворитель Европы,
человек, с молодых лет стремившийся только к благу своих народов, первый зачинщик либеральных нововведений в своем отечестве, теперь, когда, кажется, он владеет наибольшею
властью, и потому возможностью сделать благо своих народов, в то время как Наполеон в изгнании делает детские и лживые планы о том, как бы он осчастливил человечество, еслиб имел
власть, Александр I, исполнив свое призвание и почуяв на себе руку Божию, вдруг признает ничтожность этой мнимой
власти, отворачивается от нее, передает ее в руки презираемых им и презренных
людей, и говорит только...
Казалось бы, что отвергнув верования древних о подчинении
людей Божеству и об определенной цели, к которой ведутся народы, новая наука должна бы была изучать не проявления
власти, а причины, образующие ее. Но она не сделала этого. Отвергнув в теории воззрения прежних историков, она следует им на практике.
Вместо
людей, одаренных божественною
властью и непосредственно руководимых волею Божества, новая история поставила или героев, одаренных необыкновенными, нечеловеческими способностями, или просто
людей самых разнообразных свойств, от монархов до журналистов, руководящих массами.
Новая история отвергла прежние верования, не поставив на место их нового воззрения, и логика положения заставила историков, мнимо отвергших божественную
власть царей и фатум древних, притти другим путем к тому же самому: к признанию тoгo, что 1) народы руководятся единичными
людьми, и 2) что существует известная цель, к которой движутся народы и человечество.
До тех пор пока пишутся истории отдельных лиц, — будь они Кесари, Александры или Лютеры и Вольтеры, а не история всех, без одного исключения всех,
людей, принимающих участие в событии, — нет возможности не приписывать отдельным лицам силы, заставляющей других
людей направлять свою деятельность к одной цели. И единственное известное историкам такое понятие есть
власть.
Наполеон приказал собрать войска и итти на войну. Представление это до такой степени нам привычно, до такой степени мы сжились с этим взглядом, что вопрос о том, почему 600 тысяч
человек идут на войну, когда Наполеон сказал такие-то слова, кажется нам бессмысленным. Он имел
власть, и потому было исполнено то, чтó он велел.
Ответ этот совершенно удовлетворителен, если мы верим, что
власть дана была ему от Бога. Но как скоро мы не признаем этого, необходимо определить, чтò такое эта
власть одного
человека над другими.
Власть эта не может быть тою непосредственною
властью физического преобладания сильного существа над слабым, преобладания, основанного на приложении или угрозе приложения физической силы, — как
власть Геркулеса; она не может быть тоже основана на преобладании нравственной силы, как то, в простоте душевной, думают некоторые историки, говоря, что исторические деятели суть герои, т. е.
люди, одаренные особенною силой души и ума и называемою гениальностью.
Власть эта не может быть основана на преобладании нравственной силы, ибо, не говоря о людях-героях, как Наполеоны, о нравственных достоинствах которых мнения весьма разноречивы, история показывает нам, что ни Людовики ХІ-е, ни Метернихи, управлявшие миллионами
людей, не имели никаких особенных свойств силы душевной, а напротив, были по бòльшей части нравственно слабее каждого из миллионов
людей, которыми они управляли.
Так что. бòльшая часть явлений истории — междоусобия, революции, завоевания представляются этими историками уже не произведениями перенесения свободных воль, а произведением ложно направленной воли одного или нескольких
людей, т. е. опять нарушениями
власти.
Какая причина исторических событий? —
Власть. Чтò есть
власть? —
Власть есть совокупность воль, перенесенных на одно лицо. При каких условиях переносятся воли масс на одно лицо? — При условиях выражения лицом воли всех
людей. Т. е.
власть есть
власть. Т. е.
власть есть слово, значение которого нам непонятно.
Если бы область человеческого знания ограничивалась одним отвлеченным мышлением, то, подвергнув критике то объяснение
власти, которое дает наука, человечество пришло бы к заключению, что
власть есть только слово и в действительности не существует. Но для познавания явлений, кроме отвлеченного мышления,
человек имеет орудие опыта, на котором он поверяет результаты мышления. И опыт говорит, что
власть не есть слово, но действительно существующее явление.
Не говоря о том, что без понятия
власти не может обойтись ни одно описание совокупной деятельности
людей, существование
власти доказывается как историею, так и наблюдением современных событий.
Власть, с точки зрения опыта, есть только зависимость, существующая между выражением воли лица и исполнением этой воли другими
людьми.
Люди тащут бревно. Каждый высказывает свое мнение о том, как и куда тащить.
Люди вытаскивают бревно, и оказывается, что это сделано так, как сказал один из них. Он приказал. Вот приказание и
власть в своем первобытном виде.
Люди перестают резать друг друга, и событию этому сопутствует оправдание, состоящее в необходимости единства
власти, отпора Европе и т. д.
2) Движение народов производит не
власть, не умственная деятельность, даже не соединение того и другого, как то думали историки, но деятельность всех
людей, принимающих участие в событии и соединяющихся всегда так, что те, которые принимают наибольшее прямое участие в событии, принимают на себя наименьшую ответственность; и наоборот.
Он не мог бы жить потому, что все стремления
людей, все побуждения к жизни суть только стремления к увеличению свободы. Богатство — бедность, слава — неизвестность,
власть — подвластность, сила — слабость, здоровье — болезнь, образование — невежество, труд — досуг, сытость — голод, добродетель — порок суть только большие или меньшие степени свободы.