Неточные совпадения
Берг,
не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира
могут убить, и он, оставшись старшим в роте,
может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен.
Полковой командир испугался,
не виноват ли он в этом, и ничего
не ответил. Офицер в эту минуту
заметил лицо капитана с красным носом и подтянутым животом и так похоже передразнил его лицо и позу, что Несвицкий
не мог удержать смеха. Кутузов обернулся. Видно было, что офицер
мог управлять своим лицом, как хотел: в ту минуту, как Кутузов обернулся, офицер успел сделать гримасу, а вслед за тем принять самое серьезное, почтительное и невинное выражение.
Генерал, член гофкригсрата, строго оглянулся на него; но,
заметив серьезность глупой улыбки,
не мог отказать в минутном внимании. Он прищурился, показывая, что слушает.
«Так вы до сих пор
не замечали, как я прекрасна? — как будто сказала Элен. — Вы
не замечали, что я женщина? Да, я женщина, которая
может принадлежать всякому и вам тоже», сказал ее взгляд. И в ту же минуту Пьер почувствовал, что Элен
не только
могла, но должна быть его женою, что это
не может быть иначе.
«Как она меня любит! — думала княжна Марья. — Как я счастлива теперь и как
могу быть счастлива с таким другом и таким мужем! Неужели мужем?» думала она,
не смея взглянуть на его лицо, чувствуя всё тот же взгляд, устремленный на себя.
Потом он вспомнил грубость, ясность ее мыслей и вульгарность выражений, свойственных ей, несмотря на ее воспитание в высшем аристократическом кругу. «Я
не какая-нибудь дура… поди сам попробуй… allez vous promener», [Убирайся.] говорила она. Часто, глядя на ее успех в глазах старых и молодых мужчин и женщин, Пьер
не мог понять, отчего он
не любил ее. Да я никогда
не любил ее, говорил себе Пьер; я знал, что она развратная женщина, повторял он сам себе, но
не смел признаться в этом.
— Отчего мне
не говорить! Я
могу говорить и
смело скажу, что редкая та жена, которая с таким мужем, как вы,
не взяла бы себе любовников (des amants), а я этого
не сделала, — сказала она. Пьер хотел что-то сказать, взглянул на нее странными глазами, которых выражения она
не поняла, и опять лег. Он физически страдал в эту минуту: грудь его стесняло, и он
не мог дышать. Он знал, что ему надо что-то сделать, чтобы прекратить это страдание, но то, что́ он хотел сделать, было слишком страшно.
Долохов часто обедал у Ростовых, никогда
не пропускал спектакля, где они были, и бывал на балах adolescentes [«подростающих»] y Иогеля, где всегда бывали Ростовы. Он оказывал преимущественное внимание Соне и смотрел на нее такими глазами, что
не только она без краски
не могла выдержать этого взгляда, но и старая графиня и Наташа краснели,
заметив этот взгляд.
— Ну что́, повеселился? — сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но
не мог: он чуть было
не зарыдал. Граф раскуривал трубку и
не заметил состояния сына.
— Я никогда
не посмею сказать, что я знаю истину, — сказал масон, всё более и более поражая Пьера своею определенностью и твердостью речи. — Никто один
не может достигнуть до истины; только камень за камнем, с участием всех, миллионами поколений, от праотца Адама и до нашего времени, воздвигается тот храм, который должен быть достойным жилищем Великого Бога, — сказал масон и закрыл глаза.
Ростов
не смел уговаривать Денисова, хотя он инстинктом чувствовал, что путь, предлагаемый Тушиным и другими офицерами, был самый верный, и хотя он считал бы себя счастливым, ежели бы
мог оказать помощь Денисову: он знал непреклонность воли Денисова и его правдивую горячность.
Сперанский сказал Кочубею, что жалеет о том, что
не мог приехать раньше, потому что его задержали во дворце. Он
не сказал, что его задержал государь. И эту аффектацию скромности
заметил князь Андрей. Когда Кочубей назвал ему князя Андрея, Сперанский медленно перевел свои глаза на Болконского с тою же улыбкой и молча стал смотреть на него.
То он легко и
смело делал планы на продолжительное будущее, говорил о том, как он
не может пожертвовать своим счастьем для каприза своего отца, как он заставит отца согласиться на этот брак и полюбить ее или обойдется без его согласия, то он удивлялся, как на что-то странное, чуждое, от него независящее, на то чувство, которое владело им.
Марья Дмитриевна боялась, чтобы граф или Болконский, который
мог всякую минуту приехать, узнав дело, которое она намерена была скрыть от них,
не вызвали на дуэль Курагина, и потому просила его приказать от ее имени его шурину уехать из Москвы и
не сметь показываться ей на глаза.
Балашев наклонил голову, видом своим показывая, что он желал бы откланяться, и слушает только потому, что он
не может не слушать того, что̀ ему говорят. Наполеон
не замечал этого выражения; он обращался к Балашеву
не как к послу своего врага, а как к человеку, который теперь вполне предан ему и должен радоваться унижению своего бывшего господина.
—
Не могу выразить, княжна, как я счастлив тем, что я случайно заехал сюда и буду в состоянии показать вам свою готовность, — сказал Ростов, вставая. — Извольте ехать, и я отвечаю вам своею честью, что ни один человек
не посмеет сделать вам неприятность, ежели вы мне только позволите конвоировать вас, — и, почтительно поклонившись, как кланяются дамам царской крови, он направился к двери.
Наполеон молча отрицательно покачал головой. Полагая, что отрицание относится к победе, а
не к завтраку, m-r de Beausset позволил себе игриво-почтительно
заметить, что нет в мире причин, которые
могли бы помешать завтракать, когда можно это сделать.
К неудовольствию своему это
заметил доктор, потому что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей
не может, и что ежели он
не умрет теперь, то он только с бòльшими страданиями умрет несколько времени после.
— C’est un espion russe, [ — Вы
не могли меня знать, генерал, я никогда
не видал вас… — Это русский шпион.] — перебил его Даву, обращаясь к другому генералу, бывшему в комнате и которого
не заметил Пьер. И Даву отвернулся. С неожиданным раскатом в голосе, Пьер вдруг быстро заговорил...
Но после той ночи в Мытищах, когда в полу-бреду перед ним явилась та, которую он желал и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные, и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь
не мог возвратиться к тому чувству: его теперь мучил вопрос о том, жив ли он? И он
не смел спросить это.
Кутузов придумывал даже движение Наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов; но одного, чего он
не мог предвидеть, это того, чтò совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, — метания, которое сделало возможным то, о чем всё-таки
не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов.
Он
не мог им сказать то, чтò мы говорим теперь: зачем сраженье и загораживанье дороги и потеря своих людей и бесчеловечное добиванье несчастных? Зачем всё это, когда от Москвы до Вязьмы без сражения растаяла одна треть этого войска? Но он говорил им, выводя из своей старческой мудрости то, чтò они
могли бы понять — он говорил им про золотой мост, и они смеялись над ним, клеветали на него, и рвали, и
метали, и куражились над убитым зверем.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, чтó надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять
не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть так надо, стало быть это хорошо», — думал он. — «А главное надо, чтобы Денисов
не смел думать, что я послушаюсь его, что он
может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он
может, и я
могу!»
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и
не мог договорить слова. Офицеры что-то шопотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая
не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и
не смея оглянуться, чтоб увидать бегут или
не бегут за ними французы.
— Мы ничего
не знали, когда ехали из Москвы. Я
не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего
не думала,
не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, — говорила она, дрожа и задыхаясь. И
не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому
не рассказывала: всё то, чтò она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославле.
— Скажите, вы
не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? — сказала княжна Марья и тотчас же покраснела,
заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они
может быть
не имели.
Николай посмотрел на нее и, желая сделать вид, что он
не замечает ее рассеянности, сказал несколько слов m-lle Bourienne и опять взглянул на княжну. Она сидела так же неподвижно, и на нежном лице ее выражалось страдание. Ему вдруг стало жалко ее и смутно представилось, что,
может быть, он был причиной той печали, которая выражалась на ее лице. Ему захотелось помочь ей, сказать ей что-нибудь приятное; но он
не мог придумать, чтò бы сказать ей.
«
Может, он
не спит; я объяснюсь с ним», сказала она себе. — Андрюша, старший мальчик, подражая ей, пошел за ней на цыпочках. Графиня Марья
не заметила его.