Неточные совпадения
Так говорила в июле 1805 года известная Анна Павловна Шерер, фрейлина и приближенная императрицы Марии Феодоровны, встречая важного и чиновного
князя Василия, первого приехавшего на ее вечер. Анна Павловна кашляла несколько
дней, у нее был грипп, как она говорила (грипп был тогда новое слово, употреблявшееся только редкими). В записочках, разосланных утром с красным лакеем, было написано без различия во всех...
— Ecoutez, chère Annette, [Послушайте, милая Анет,] — сказал
князь, взяв вдруг свою собеседницу за руку и пригибая ее почему-то книзу, — Arrangez-moi cette affaire et je suis votre [Устройте мне это
дело, и я навсегда ваш] вернейший раб à tout jamais (pan, comme mon староста m’écrit des [как мой староста мне пишет] донесенья: покой-ер-п). Она хорошей фамилии и богата. Всё, что́ мне нужно.
— C’est que je déteste les histoires de revenants, [
Дело в том, что я терпеть не могу историй о привидениях,] — сказал
князь Ипполит таким тоном, что видно было, — он сказал эти слова, а потом уже понял, что́ они значили.
— Это сомнительно, — сказал
князь Андрей. — Monsieur le vicomte [Господин виконт] совершенно справедливо полагает, что
дела зашли уже слишком далеко. Я думаю, что трудно будет возвратиться к старому.
— Всё это бредни, — остановил его опять
князь Андрей, — поговорим лучше о
деле. Был ты в конной гвардии?…
Ha-днях, у Апраксиных я слышала, как одна дама спрашивает: «c’est ça le fameux prince André?» Ma parole d’honneur! [это известный
князь Андрей?
— Но нельзя ждать,
князь, в эти минуты. Pensez, il у va du salut de son âme… Ah! c’est terrible, les devoirs d’un chrétien… [Подумайте,
дело идет о спасении его души! Ах! это ужасно, долг христианина…]
На другой
день приехал
князь Василий и поместился в доме графа. Он призвал к себе Пьера и сказал ему...
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников.
Князь Василий, похудевший и побледневший за эти
дни, провожал главнокомандующего и что-то несколько раз тихо повторил ему.
— Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о
деле, — проговорил
князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. — Как ты нагрела, однако, — сказал он, — ну, садись сюда, causons. [Поговорим.]
— Да, это так, — нетерпеливо продолжал
князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, — но, наконец… наконец
дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
В Лысых Горах, имении
князя Николая Андреевича Болконского, ожидали с каждым
днем приезда молодого
князя Андрея с княгиней; но ожидание не нарушило стройного порядка, по которому шла жизнь в доме старого
князя.
Несмотря на то, что он был в отставке и не имел теперь никакого значения в государственных
делах, каждый начальник той губернии, где было имение
князя, считал своим долгом являться к нему и точно так же, как архитектор, садовник или княжна Марья, дожидался назначенного часа выхода
князя в высокой официантской.
Из-за двери слышались равномерные звуки станка. Княжна робко потянула зa легко и плавно отворяющуюся дверь и остановилась у входа.
Князь работал за станком и, оглянувшись, продолжал свое
дело.
Княжна взглянула на часы и, заметив, что она уже пять минут пропустила то время, которое должна была употреблять для игры на клавикордах, с испуганным видом пошла в диванную. Между 12 и 2 часами, сообразно с заведенным порядком
дня,
князь отдыхал, а княжна играла на клавикордах.
Старый
князь, казалось, был убежден не только в том, что все теперешние деятели были мальчишки, не смыслившие и азбуки военного и государственного
дела, и что Бонапарте был ничтожный французишка, имевший успех только потому, что уже не было Потемкиных и Суворовых противопоставить ему; но он был убежден даже, что никаких политических затруднений не было в Европе, не было и войны, а была какая-то кукольная комедия, в которую играли нынешние люди, притворяясь, что делают
дело.
И
князь начал разбирать все ошибки, которые, по его понятиям, делал Бонапарте во всех своих войнах и даже в государственных
делах.
Князь Андрей уезжал на другой
день вечером.
— Ежели бы это и стоило мне большого труда… — как будто догадываясь, в чем было
дело, отвечал
князь Андрей.
По дороге к комнате сестры, в галлерее, соединявшей один дом с другим,
князь Андрей встретил мило улыбавшуюся m-llе Bourienne, уже в третий раз в этот
день с восторженною и наивною улыбкой попадавшуюся ему в уединенных переходах.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как
князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого
делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Князь Андрей был один из тех редких офицеров в штабе, который полагал свой главный интерес в общем ходе военного
дела.
Взволнованный и раздраженный этими мыслями,
князь Андрей пошел в свою комнату, чтобы написать отцу, которому он писал каждый
день. Он сошелся в коридоре с своим сожителем Несвицким и шутником Жерковым; они, как всегда, чему-то смеялись.
Князь Андрей находился во время сражения при убитом в этом
деле австрийском генерале Шмите.
Князь Андрей велел остановиться и спросил у солдата, в каком
деле ранены.
Князь Андрей почувствовал, что либо из всех
дел, занимавших военного министра, действия кутузовской армии менее всего могли его интересовать, либо нужно было это дать почувствовать русскому курьеру.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по-русски (они говорили по-французски), но с русским человеком, который, он предполагал,
разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.
— Attendez, je n’ai pas fini… — сказал он
князю Андрею, хватая его за руку. — Je suppose que l’intervention sera plus forte que la non-intervention. Et… — Он помолчал. — On ne pourra pas imputer à la fin de non-recevoir notre dépêche du 28 novembre. Voilà comment tout cela finira. [Подождите, я не кончил… Я думаю, что вмешательство будет прочнее чем невмешательство. И… Невозможно считать
дело оконченным непринятием нашей депеши от 28 ноября… Вот чем всё это кончится.]
— Не видал… Да в чем
дело? — нетерпеливо спросил
князь Андрей.
Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «
Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что
дело проиграно, ежели дать говорить сержанту.
Кутузов не ответил. Он, казалось, уж забыл о том, что́ было сказано им, и сидел задумавшись. Через пять минут, плавно раскачиваясь на мягких рессорах коляски, Кутузов обратился к
князю Андрею. На лице его не было и следа волнения. Он с тонкою насмешливостью расспрашивал
князя Андрея о подробностях его свидания с императором, об отзывах, слышанных при дворе о кремском
деле, и о некоторых общих знакомых женщинах.
В четвертом часу вечера
князь Андрей, настояв на своей просьбе у Кутузова, приехал в Грунт и явился к Багратиону. Адъютант Бонапарте еще не приехал в отряд Мюрата, и сражение еще не начиналось. В отряде Багратиона ничего не знали об общем ходе
дел, говорили о мире, но не верили в его возможность. Говорили о сражении и тоже не верили и в близость сражения.
— Впрочем, нынче, вероятно,
дела не будет, — сказал Багратион, как бы успокоивая
князя Андрея.
Проехав егерский полк, в рядах киевских гренадеров, молодцоватых людей, занятых теми же мирными
делами,
князь Андрей недалеко от высокого, отличавшегося от других балагана полкового командира, наехал на фронт взвода гренадер, перед которыми лежал обнаженный человек.
Князь Андрей, постоянно находясь при главнокомандующем, следя за движениями масс и общими распоряжениями и постоянно занимаясь историческими описаниями сражений, и в этом предстоящем
деле невольно соображал будущий ход военных действий только в общих чертах.
Не доехав еще до строившегося укрепления, он увидел в вечернем свете пасмурного осеннего
дня подвигавшихся ему навстречу верховых. Передовой, в бурке и картузе со смушками, ехал на белой лошади. Это был
князь Багратион.
Князь Андрей остановился, ожидая его.
Князь Багратион приостановил свою лошадь и, узнав
князя Андрея, кивнул ему головой. Он продолжал смотреть вперед в то время, как
князь Андрей говорил ему то, что́ он видел.
Про батарею Тушина было забыто, и только в самом конце
дела, продолжая слышать канонаду в центре,
князь Багратион послал туда дежурного штаб-офицера и потом
князя Андрея, чтобы велеть батарее отступать как можно скорее.
Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях
дела и о потерях.
Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал
князю, что, как только началось
дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя батальонами ударил в штыки и опрокинул французов.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что́ он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего
дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что́ говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная.
Князь Багратион обратился к старичку-полковнику.
— Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? — спросил он, ища кого-то глазами. (
Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале
дела были брошены все пушки.) — Я вас, кажется, просил, — обратился он к дежурному штаб-офицеру.
— И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, — продолжал он, — то успехом
дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, — сказал
князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё-таки бросить бедной княжне с тем, чтоб ей не могло прийти в голову толковать об участии
князя Василия в
деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Более всех других в это первое время как
делами Пьера, так и им самим овладел
князь Василий.
Князь Василий имел вид человека, отягченного
делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына всё-таки его друга, après tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием.
Он вспомнил слова и взгляды Анны Павловны, когда она говорила ему о доме, вспомнил тысячи таких намеков со стороны
князя Василья и других, и на него нашел ужас, не связал ли он уж себя чем-нибудь в исполнении такого
дела, которое, очевидно, нехорошо и которое он не должен делать.
Но прежде отъезда и этих новых
дел,
князю Василью нужно было решить
дела с Пьером, который, правда, последнее время проводил целые
дни дома, т. е. у
князя Василья, у которого он жил и был смешон, взволнован и глуп (как должен быть влюбленный) в присутствии Элен, но всё еще не делал предложения.
«Tout ça est bel et bon, mais il faut que ça finisse», [Всё это прекрасно, но всему должен быть конец,] — сказал себе раз утром
князь Василий со вздохом грусти, сознавая, что Пьер, стольким обязанный ему (ну, да Христос с ним!), не совсем хорошо поступает в этом
деле.
Пьер полтора месяца после вечера Анны Павловны и последовавшей за ним бессонной, взволнованной ночи, в которую он решил, что женитьба на Элен была бы несчастие, и что ему нужно избегать ее и уехать, Пьер после этого решения не переезжал от
князя Василья и с ужасом чувствовал, что каждый
день он больше и больше в глазах людей связывается с нею, что он не может никак возвратиться к своему прежнему взгляду на нее, что он не может и оторваться от нее, что это будет ужасно, но что он должен будет связать с нею свою судьбу.
Может быть, он и мог бы воздержаться, но не проходило
дня, чтоб у
князя Василья (у которого редко бывал прием) не было бы вечера, на котором должен был быть Пьер, ежели он не хотел расстроить общее удовольствие и обмануть ожидания всех.