Неточные совпадения
Мне не приходило еще в голову то, что теперь так ясно: что гораздо бы проще
было устраивать и учреждать жизнь по закону Христа, а молиться уж о том, чтобы
были суды, казни, войны, если они так нужны для нашего
блага.
Последние слова, повторенные у Луки о том, что бог не делает различия между людьми и дает
благо всем, и что потому и вы должны
быть таковы же, как бог: не делать различия между людьми и должны не так делать, как язычники, а должны всех любить и всем делать добро одинаково — эти слова
были ясны, они представлялись мне подтверждением и объяснением какого-то ясного правила, но в чем
было это правило — я долго не мог понять.
Мир между людьми
есть высшее доступное на земле
благо людей.
Все люди
будут братья и всякий
будет всегда в мире с другими, наслаждаясь всеми
благами мира тот срок жизни, который уделен ему богом.
Если это слово: «трудно» понимать так, что трудно жертвовать мгновенным удовлетворением своей похоти большему
благу, то почему же мы не говорим, что трудно пахать, для того чтобы
был хлеб, сажать яблони, чтобы
были яблоки?
В этом удивительном рассуждении: христианское учение хорошо и дает
благо миру; но люди слабы, люди дурны и хотят лучше делать, а делают хуже, и потому не могут делать лучше, —
есть очевидное недоразумение.
Тут, должно
быть, какое-нибудь ложное представление. Только ложное представление о том, что
есть то, чего нет, и нет того, что
есть, может привести людей к такому странному отрицанию исполнимости того, что, по их же признанию, дает им
благо.
Блаженство человека состояло в пользовании
благом жизни без труда; бессмертие его состояло в том, что он всегда должен
был так жить; безгрешность его состояла в том, что он не знал зла.
Вся разумная деятельность человека не могла не
быть и всегда
была в одном — в освещении разумом стремления к
благу.
Следование разуму для достижения
блага — в этом
было всегда учение всех истинных учителей человечества, и в этом всё учение Христа, и его-то, т. е. разум, отрицать разумом уже никак нельзя.
Учение Христа
есть учение о сыне человеческом, общем всем людям, т. е. об общем всем людям стремлении к
благу и об общем всем людям разуме, освещающем человека в этом стремлении.
Прежде и после Христа люди говорили то же самое: то, что в человеке живет божественный свет, сошедший с неба, и свет этот
есть разум, — и что ему одному надо служить и в нем одном искать
благо.
И что
будет представляться еще трогательнее будущему историку — это то, что он найдет, что у людей этих
был учитель, ясно, определенно указавший им, что им должно делать, чтобы жить счастливее, и что слова этого учителя
были объяснены одними так, что он на облаках придет всё устроить, а другими так, что слова этого учителя прекрасны, но неисполнимы, потому что жизнь человеческая не такая, какую бы мы хотели, и потому не стоит ею заниматься, а разум человеческий должен
быть направлен на изучение законов этой жизни без всякого отношения к
благу человека.
Как обитатели сада или забыли, или не хотят знать того, что им передан сад окопанный, огороженный, с вырытым колодцем и что кто-нибудь да поработал на них и потому ждет и от них работы; так точно и люди, живущие личной жизнью, забыли или хотят забыть всё то, что сделано для них прежде их рождения и делается во всё время их жизни, и что поэтому ожидается от них; они хотят забыть то, что все
блага жизни, которыми они пользуются, даны и даются и потому должны
быть передаваемы или отдаваемы.
Жизнь истинная
есть только та, которая продолжает жизнь прошедшую, содействует
благу жизни современной и
благу жизни будущей.
Главное различие между нашим понятием о жизни человеческой и понятием евреев состоит в том, что, по нашим понятиям, наша смертная жизнь, переходящая от поколения к поколению, не настоящая жизнь, а жизнь падшая, почему-то временно испорченная; а по понятию евреев, эта жизнь
есть самая настоящая,
есть высшее
благо, данное человеку под условием исполнения воли бога.
С точки зрения евреев это
есть высшее
благо, которого может достигнуть человек, и то только исполняя волю бога.
Делая, как все, я наверно противодействую
благу всех людей, наверно делаю противное воле отца жизни, наверно лишаю себя единственной возможности улучшить свое отчаянное положение. Делая то, чему Христос учит меня, я продолжаю то, что делали люди до меня: я содействую
благу всех людей, теперь живущих, и тех, которые
будут жить после меня, делаю то, что хочет от меня тот, кто произвел меня, и делаю то, что одно может спасти меня.
Если человек имеет ту δόξα, что важнее всего его личность, то он
будет считать, что его личное
благо есть самое главное и желательное в жизни и, смотря по тому, в чем он
будет полагать это
благо, — в приобретении ли именья, в знатности ли, в славе, в удовлетворении ли похоти и пр., — у него
будет соответственная этому взгляду вера, и все поступки его
будут всегда сообразны с нею.
Вот почему и не могут верующие в
благо личной жизни поверить в учение Христа. И все усилия их поверить этому всегда останутся тщетны. Чтобы поверить, — им надо изменить свой взгляд на жизнь. А пока они не изменили его, дела их
будут всегда совпадать с их верой, а не с их желаниями и словами.
И точно так же Христос и ученики его не могли не отдавать своей жизни другим, потому что в этом, одном
был смысл и
благо их жизни.
По обоим Евангелиям, после слова, страшного для каждого верующего в личную жизнь и полагающего
благо в богатстве мира, после слов о том, что богатый не войдет в царство бога, и после еще более страшных для людей, верующих только в личную жизнь, слов о том, что кто не оставит всего и жизни своей ради учения Христа, тот не спасется, — Петр спрашивает: что же
будет нам, последовавшим за тобой и оставившим всё?
Они не понимают того, что этот труд
есть самое высшее
благо, которое дано им и за которое им надо только стараться возвратить такое же
благо, а нельзя требовать вознаграждения.
Работник всё это делает и не считает себя обиженным, и не хвалится, и не требует благодарности или награды, а знает, что это так должно
быть и что он делает только то, что нужно, что это
есть необходимое условие службы и вместе с тем истинное
благо его жизни.
Кто поймет свое отношение к хозяину, тот поймет, что, только покоряясь воле хозяина, он может иметь жизнь, и
будет знать, в чем его
благо, и
будет иметь веру, для которой не
будет ничего невозможного.
Ужасно сказать (но мне иногда кажется): не
будь вовсе учения Христа с церковным учением, выросшим на нем, то те, которые теперь называются христианами,
были бы гораздо ближе к учению Христа, т. е. к разумному учению о
благе жизни, чем они теперь.
Мы так привыкли к этому, что учение Христа о том, что счастье человека не может зависеть от власти и именья, что богатый не может
быть счастлив, представляется нам требованием жертвы во имя будущих
благ.
Учение Христа о том, что жизнь нельзя обеспечить, а надо всегда, всякую минуту
быть готовым умереть, несомненно лучше, чем учение мира о том, что надо обеспечить свою жизнь; лучше тем, что неизбежность смерти и необеспеченность жизни остается та же при учении мира и при учении Христа, но сама жизнь, по учению Христа, не поглощается уже вся без остатка праздным занятием мнимого обеспечения своей жизни, а становится свободной и может
быть отдана единой свойственной ей цели —
благу себя и людей.
Да, т. е. он
будет пользоваться всегда всеми теми
благами, которые ему дал бог.
Как бы зол ни
был хозяин, он
будет кормить работника так же, как
будет кормить ту лошадь, которая работает на него,
будет кормить так, чтобы работник мог сработать как можно больше, т. е.
будет содействовать тому самому, что составляет
благо человека.
Учение Христа о труде и плодах его выражено в рассказе о насыщении 5 и 7 тысяч двумя рыбами и пятью хлебами. Человечество
будет иметь высшее доступное ему
благо на земле, когда люди не
будут стараться поглотить и потребить всё каждый для себя, но когда они
будут делать, как научил их Христос на берегу моря.
Христос учит людей, что так сознательно они должны поступать в жизни потому, что таков закон человека и всего человечества. Труд
есть необходимое условие жизни человека. И труд же дает
благо человеку. И потому удержание от других людей плодов своего или чужого труда препятствует
благу человека. Отдавание своего труда другим содействует
благу человека.
И, поняв это, я спросил себя: отчего же я до сих пор не исполнял этого учения, дающего мне
благо, спасение и радость, а исполнял совсем другое — то, что делало меня несчастным? И ответ мог
быть и
был только один: я не знал истины, она
была скрыта от меня.
Философ, какого бы он ни
был толка — идеалист, спиритуалист, пессимист, позитивист, — на вопрос: зачем он живет так, как он живет, т. е. несогласно с своим философским учением? — всегда вместо ответа на этот вопрос заговорит о прогрессе человечества, о том историческом законе этого прогресса, который он нашел и по которому человечество стремится к
благу.
«А как же цивилизация, если я для улучшения своей жизни не
буду содействовать ей? » Он скажет всегда так, как будто задача его жизни состоит не в том, чтобы делать то
благо, к которому он всегда стремится, а в том, чтобы служить государству, торговле, цивилизации.
Верьте в воскресение, в рай, в ад, в папу, в церковь, в таинства, в искупление, молитесь, как это требуется по вашей вере, говейте,
пойте псалмы, — всё это не мешает вам исполнять то, что открыто Христом для вашего
блага: не сердитесь, не блудите, не клянитесь, не защищайтесь насилием, не воюйте.
Но ведь помимо этого вашего закона, по которому через тысячелетия настанет то
благо, которое вы желаете и приготовили для человечества,
есть еще ваша личная жизнь, которую вы можете прожить или согласно с разумом, или противно ему; а для этой-то вашей личной жизни у вас теперь и нет никаких правил, кроме тех, которые пишутся не уважаемыми вами людьми и приводятся в исполнение полицейскими.
Я верю, что
благо мое возможно на земле только тогда, когда все люди
будут исполнять учение Христа.
Я верю, что жизнь моя по учению мира
была мучительна и что только жизнь по учению Христа дает мне в этом мире то
благо, которое предназначил мне отец жизни.
Христос сказал мне: живи для
блага, только не верь тем ловушкам — соблазнам (σκάνδαλος), которые, заманивая тебя подобием
блага, лишают этого
блага и уловляют в зло.
Благо твое
есть твое единство со всеми людьми, зло
есть нарушение единства сына человеческого. Не лишай себя сам того
блага, которое дано тебе.
Христос показал мне, что первый соблазн, губящий мое
благо,
есть моя вражда с людьми, мой гнев на них.
Христос показал мне, что другой соблазн, губящий мое
благо,
есть блудная похоть, т. е. похоть к другой женщине, а не той, с которой я сошелся.
Христос открыл мне, что третий соблазн, губящий мое
благо,
есть соблазн клятвы. Я не могу не верить в это и потому не могу уже, как я делал это прежде, сам клясться кому-нибудь и в чем-нибудь и не могу уже, как я делал это прежде, оправдывать себя в своей клятве тем, что в этом нет ничего дурного для людей, что все делают это, что это нужно для государства, что мне или другим
будет хуже, если я откажусь от этого требования. Я знаю теперь, что это
есть зло для меня и для людей, и не могу делать его.
Христос открыл мне, что четвертый соблазн, лишающий меня моего
блага,
есть противление злу насилием других людей. Я не могу не верить, что это
есть зло для меня и других людей, и поэтому не могу сознательно делать его и не могу, как я делал это прежде, оправдывать это зло тем, что оно нужно для защиты меня и других людей, для защиты собственности моей и других людей; не могу уже при первом напоминании о том, что я делаю насилие, не отказаться от него и не прекратить его.
Я верю теперь в то, что
благо мое и людей возможно только тогда, когда каждый
будет трудиться не для себя, а для другого, и не только не
будет отстаивать от другого свой труд, но
будет отдавать его каждому, кому он нужен.
Христос открыл мне, что пятый соблазн, лишающий меня моего
блага, —
есть разделение, которое мы делаем между своими и чужими народами.
Но мало того, что я знаю теперь, что разделение мое с другими народами
есть зло, губящее мое
благо, — я знаю и тот соблазн, который вводил меня в это зло, и не могу уже, как я делал это прежде, сознательно и спокойно служить ему.
Церковь, составлявшаяся из тех, которые думали соединить людей воедино тем, что они с заклинаниями утверждали про себя, что они в истине, давно уже умерла. Но церковь, составленная из людей не обещаниями, не помазанием, а делами истины и
блага, соединенными воедино — эта церковь всегда жила и
будет жить. Церковь эта как прежде, так и теперь составляется не из людей, взывающих: господи, господи! и творящих беззаконие (Матф. VII, 21, 22), но из людей, слушающих слова сии и исполняющих их.