Всякий человек с сердцем не миновал того впечатления ужаса и сомнения в добре при рассказе даже, не говорю, при виде
казни людей такими же людьми: шпицрутенов на смерть, гильотины, виселицы.
Иудей жил так, как он жил, т. е. воевал,
казнил людей, строил храм, устраивал всю свою жизнь так, а не иначе, потому что всё это было предписано в законе, по убеждению его, сошедшем от самого бога.
Неточные совпадения
Смущало меня больше всего то, что всё зло людское — осуждение частных
людей, осуждение целых народов, осуждение других вер и вытекавшие из таких осуждений:
казни, войны, всё это оправдывалось церковью.
Как же еще сказать это яснее, определеннее: запрещается всякое различие между
людьми, всякий суд о том, что этот хорош, а этот дурен, указывается прямо на суд человеческий, который несомненно дурен, и показывается, что суд этот сам преступен,
казня за преступления, и что потому суд сам собою уничтожается законом бога — милосердием.
Что ж это такое? До чего я объюродивел! Я и каждый из нас, живущий в нашем обществе, если только призадумывался над участью
людей, ужасался пред теми страданиями и тем злом, которое вносят в жизнь
людей уголовные законы человеческие — зло и для судимых, и для судящих: от
казней Чингис-хана и
казней революции до
казней наших дней.
Второе лицо троицы — Христос, по этому учению, тем, что
люди его
казнили, этим самым искупил грех Адама и прекратил это неестественное состояние
человека, продолжавшееся от начала мира.
Так, сами
люди помимо церкви уничтожили рабство, оправдываемое церковью, уничтожили сословия, уничтожили оправдываемые церковью религиозные
казни, уничтожили освященную церковью власть императоров, пап и теперь начали стоящее на очереди уничтожение собственности и государств.
Я знаю теперь, что самое страшное по своим последствиям зло мира — убийство на войнах, заключения,
казни, истязания
людей совершаются только благодаря этому соблазну, во имя которого снимается ответственность с
людей, совершающих зло.
Всякое насилие: война, грабеж,
казни происходят не вследствие неразумных сил природы, но производятся
людьми заблудшими и лишенными знания истины.
— Подойди сюда, князь! — сказал Иоанн. — Мои молодцы исторопились было над тобой. Не прогневайся. У них уж таков обычай, не посмотря в святцы, да бух в колокол! Того не разочтут, что
казнить человека всегда успеешь, а слетит голова, не приставишь. Спасибо Борису. Без него отправили б тебя на тот свет; не у кого было б и про Хомяка спросить. Поведай-ка, за что ты напал на него?
Устрашение, подкуп, гипнотизация приводят людей к тому, что они идут в солдаты; солдаты же дают власть и возможность и
казнить людей, и обирать их (подкупая на эти деньги чиновников), и гипнотизировать, и вербовать их в те самые солдаты, которые дают власть делать всё это.
— Да, сударь! Я поступил уже против совести и моих правил, спасая от заслуженной
казни человека, которого закон осуждает на смерть как шпиона; но я обязан вам жизнию, и хотя это не слишком завидный подарок, — прибавил полковник с грустной улыбкою, — а все я, не менее того, был вашим должником; теперь мы поквитались, и я, конечно, не допущу вас увезти с собою пленного офицера.
— Так и написано: «зубы свои выплюнул с кровью»? А буквы те же самые, как и все другие… Господи! Как ему больно-то было, а? Зубы даже… а в конце там что еще будет? Казнь? Ага! Слава те, господи, все-таки
казнят человека!
Неточные совпадения
— О, любезный пан! — сказал Янкель, — теперь совсем не можно! Ей-богу, не можно! Такой нехороший народ, что ему надо на самую голову наплевать. Вот и Мардохай скажет. Мардохай делал такое, какого еще не делал ни один
человек на свете; но Бог не захотел, чтобы так было. Три тысячи войска стоят, и завтра их всех будут
казнить.
Долго потом все чудился ему страшный обряд
казни и все представлялся этот заживо засыпанный
человек вместе с ужасным гробом.
Вид этого
человека с первого взгляда был очень странный. Он глядел прямо перед собою, но как бы никого не видя. В глазах его сверкала решимость, но в то же время смертная бледность покрывала лицо его, точно его привели на
казнь. Совсем побелевшие губы его слегка вздрагивали.
Карандышев. Да, это смешно… Я смешной
человек… Я знаю сам, что я смешной
человек. Да разве
людей казнят за то, что они смешны? Я смешон — ну, смейся надо мной, смейся в глаза! Приходите ко мне обедать, пейте мое вино и ругайтесь, смейтесь надо мной — я того стою. Но разломать грудь у смешного
человека, вырвать сердце, бросить под ноги и растоптать его! Ох, ох! Как мне жить! Как мне жить!
Она слыхала несколько примеров увлечений, припомнила, какой суд изрекали
люди над падшими и как эти несчастные несли
казнь почти публичных ударов. «Чем я лучше их! — думала Вера. — А Марк уверял, и Райский тоже, что за этим… „Рубиконом“ начинается другая, новая, лучшая жизнь! Да, новая, но какая „лучшая“!»