Неточные совпадения
— Ну
что ж, в воскресенье сделаем ужин для дивы? — сказал
он ему,
с улыбкой
взяв его под руку.
Вспоминал потом про историю
с мальчиком, которого
он взял из деревни, чтобы воспитывать, и в припадке злости так избил,
что началось дело по обвинению в причинении увечья.
— А эта женщина, — перебил
его Николай Левин, указывая на нее, — моя подруга жизни, Марья Николаевна. Я
взял ее из дома, — и
он дернулся шеей, говоря это. — Но люблю ее и уважаю и всех, кто меня хочет знать, — прибавил
он, возвышая голос и хмурясь, — прошу любить и уважать ее. Она всё равно
что моя жена, всё равно. Так вот, ты знаешь,
с кем имеешь дело. И если думаешь,
что ты унизишься, так вот Бог, а вот порог.
— Ну, хорошо, хорошо!… Да
что ж ужин? А, вот и
он, — проговорил
он, увидав лакея
с подносом. — Сюда, сюда ставь, — проговорил
он сердито и тотчас же
взял водку, налил рюмку и жадно выпил. — Выпей, хочешь? — обратился
он к брату, тотчас же повеселев.
Он знал,
что у ней есть муж, но не верил в существование
его и поверил в
него вполне, только когда увидел
его,
с его головой, плечами и ногами в черных панталонах; в особенности когда
он увидал, как этот муж
с чувством собственности спокойно
взял ее руку.
— Твой брат был здесь, — сказал
он Вронскому. — Разбудил меня, чорт
его возьми, сказал,
что придет опять. — И
он опять, натягивая одеяло, бросился на подушку. — Да оставь же, Яшвин, — говорил
он, сердясь на Яшвина, тащившего
с него одеяло. — Оставь! —
Он повернулся и открыл глаза. — Ты лучше скажи,
что выпить; такая гадость во рту,
что…
Вронский
взял письмо и записку брата. Это было то самое,
что он ожидал, — письмо от матери
с упреками за то,
что он не приезжал, и записка от брата, в которой говорилось,
что нужно переговорить. Вронский знал,
что это всё о том же. «
Что им за делo!» подумал Вронский и, смяв письма, сунул
их между пуговиц сюртука, чтобы внимательно прочесть дорогой. В сенях избы
ему встретились два офицера: один
их, а другой другого полка.
Всё это было прекрасно, но Вронский знал,
что в этом грязном деле, в котором
он хотя и принял участие только тем,
что взял на словах ручательство зa Веневского,
ему необходимо иметь эти 2500, чтоб
их бросить мошеннику и не иметь
с ним более никаких разговоров.
Раз решив сам
с собою,
что он счастлив своею любовью, пожертвовал ей своим честолюбием,
взяв, по крайней мере, на себя эту роль, — Вронский уже не мог чувствовать ни зависти к Серпуховскому, ни досады на
него за то,
что он, приехав в полк, пришел не к
нему первому. Серпуховской был добрый приятель, и
он был рад
ему.
— Расчет один,
что дома живу, не покупное, не нанятое. Да еще всё надеешься,
что образумится народ. А то, верите ли, — это пьянство, распутство! Все переделились, ни лошаденки, ни коровенки.
С голоду дохнет, а
возьмите его в работники наймите, —
он вам норовит напортить, да еще к мировому судье.
Анна, думавшая,
что она так хорошо знает своего мужа, была поражена
его видом, когда
он вошел к ней. Лоб
его был нахмурен, и глаза мрачно смотрели вперед себя, избегая ее взгляда; рот был твердо и презрительно сжат. В походке, в движениях, в звуке голоса
его была решительность и твердость, каких жена никогда не видала в
нем.
Он вошел в комнату и, не поздоровавшись
с нею, прямо направился к ее письменному столу и,
взяв ключи, отворил ящик.
― Да, я потерял даже любовь к сыну, потому
что с ним связано мое отвращение к вам. Но я всё-таки
возьму его. Прощайте!
Княгиня подошла к мужу, поцеловала
его и хотела итти; но
он удержал ее, обнял и нежно, как молодой влюбленный, несколько раз, улыбаясь, поцеловал ее. Старики, очевидно, спутались на минутку и не знали хорошенько,
они ли опять влюблены или только дочь
их. Когда князь
с княгиней вышли, Левин подошел к своей невесте и
взял ее за руку.
Он теперь овладел собой и мог говорить, и
ему многое нужно было сказать ей. Но
он сказал совсем не то,
что нужно было.
Священник зажег две украшенные цветами свечи, держа
их боком в левой руке, так
что воск капал
с них медленно, и пoвернулся лицом к новоневестным. Священник был тот же самый, который исповедывал Левина.
Он посмотрел усталым и грустным взглядом на жениха и невесту, вздохнул и, выпростав из-под ризы правую руку, благословил ею жениха и так же, но
с оттенком осторожной нежности, наложил сложенные персты на склоненную голову Кити. Потом
он подал
им свечи и,
взяв кадило, медленно отошел от
них.
Он начал говорить, желал найти те слова, которые могли бы не то
что разубедить, но только успокоить ее. Но она не слушала
его и ни
с чем не соглашалась.
Он нагнулся к ней и
взял ее сопротивляющуюся руку.
Он поцеловал ее руку, поцеловал волосы, опять поцеловал руку, — она всё молчала. Но когда
он взял ее обеими руками за лицо и сказал: «Кити!» — вдруг она опомнилась, поплакала и примирилась.
— Мне гораздо уж лучше, — сказал
он. — Вот
с вами я бы давно выздоровел. Как хорошо! —
Он взял ее руку и потянул ее к своим губам, но, как бы боясь,
что это ей неприятно будет, раздумал, выпустил и только погладил ее. Кити
взяла эту руку обеими руками и пожала ее.
— Да, вот эта женщина, Марья Николаевна, не умела устроить всего этого, — сказал Левин. — И… должен признаться,
что я очень, очень рад,
что ты приехала. Ты такая чистота,
что… —
Он взял ее руку и не поцеловал (целовать ее руку в этой близости смерти
ему казалось непристойным), а только пожал ее
с виноватым выражением, глядя в ее просветлевшие глаза.
Но
с тех пор как она, после несчастия, постигшего Каренина,
взяла его под свое особенное покровительство,
с тех пор как она потрудилась в доме Каренина, заботясь о
его благосостоянии, она почувствовала,
что все остальные любви не настоящие, а
что она истинно влюблена теперь в одного Каренина.
И всё это сделала Анна, и
взяла ее на руки, и заставила ее попрыгать, и поцеловала ее свежую щечку и оголенные локотки; но при виде этого ребенка ей еще яснее было,
что то чувство, которое она испытывала к
нему, было даже не любовь в сравнении
с тем,
что она чувствовала к Сереже.
— И меня
возьмите с собой. Я очень люблю ходить за грибами, — сказал
он, глядя на Вареньку, — я нахожу,
что это очень хорошее занятие.
Левину самому хотелось зайти в эти местечки, но местечки были от дома близкие,
он всегда мог
взять их, и местечки были маленькие, — троим негде стрелять. И потому
он кривил душой, говоря,
что едва ли есть
что. Поравнявшись
с маленьким болотцем, Левин хотел проехать мимо, но опытный охотничий глаз Степана Аркадьича тотчас же рассмотрел видную
с дороги мочежину.
— Было, — сказала она дрожащим голосом. — Но, Костя, ты не видишь разве,
что не я виновата? Я
с утра хотела такой тон
взять, но эти люди… Зачем
он приехал? Как мы счастливы были! — говорила она, задыхаясь от рыданий, которые поднимали всё ее пополневшее тело.
— Ну
что ж, я заеду
возьму из Банка. Сколько? — сказал
он с знакомым ей выражением неудовольствия.
Дома Кузьма передал Левину,
что Катерина Александровна здоровы,
что недавно только уехали от
них сестрицы, и подал два письма. Левин тут же, в передней, чтобы потом не развлекаться, прочел
их. Одно было от Соколова, приказчика. Соколов писал,
что пшеницу нельзя продать, дают только пять
с половиной рублей, а денег больше
взять неоткудова. Другое письмо было от сестры. Она упрекала
его за то,
что дело ее всё еще не было сделано.
«Я искал ответа на мой вопрос. А ответа на мой вопрос не могла мне дать мысль, — она несоизмерима
с вопросом. Ответ мне дала сама жизнь, в моем знании того,
что хорошо и
что дурно. А знание это я не приобрел ничем, но
оно дано мне вместе со всеми, дано потому,
что я ни откуда не мог
взять его».