Неточные совпадения
— Я? я недавно, я вчера… нынче то есть… приехал, — отвечал Левин, не вдруг от волнения поняв ее вопрос. — Я
хотел к вам
ехать, — сказал он и тотчас же, вспомнив, с каким намерением он искал ее, смутился и покраснел. — Я не знал, что вы катаетесь на коньках, и прекрасно катаетесь.
— Да, я непременно
поеду, — отвечал Левин. —
Хотя мне показалось, что княгиня неохотно звала меня.
— Я очень рада буду, если вы
поедете. Я бы так
хотела вас видеть на бале.
— На том свете? Ох, не люблю я тот свет! Не люблю, — сказал он, остановив испуганные дикие глаза на лице брата. — И ведь вот, кажется, что уйти изо всей мерзости, путаницы, и чужой и своей, хорошо бы было, а я боюсь смерти, ужасно боюсь смерти. — Он содрогнулся. — Да выпей что-нибудь.
Хочешь шампанского? Или
поедем куда-нибудь.
Поедем к Цыганам! Знаешь, я очень полюбил Цыган и русские песни.
— Нет, мрачные. Ты знаешь, отчего я
еду нынче, а не завтра? Это признание, которое меня давило, я
хочу тебе его сделать, — сказала Анна, решительно откидываясь на кресле и глядя прямо в глаза Долли.
Ей попробовали рассказывать, что говорил доктор, но оказалось, что,
хотя доктор и говорил очень складно и долго, никак нельзя было передать того, что он сказал. Интересно было только то, что решено
ехать за границу.
— Как же решили,
едете? Ну, а со мной что
хотите делать?
— Я
хочу, чтобы вы
поехали в Москву и просили прощенья у Кити, — сказала она.
Еще в феврале он получил письмо от Марьи Николаевны о том, что здоровье брата Николая становится хуже, но что он не
хочет лечиться, и вследствие этого письма Левин ездил в Москву к брату и успел уговорить его посоветоваться с доктором и
ехать на воды за границу.
— Да на кого ты? Я с тобой согласен, — говорил Степан Аркадьич искренно и весело,
хотя чувствовал, что Левин под именем тех, кого можно купить зa двугривенный, разумел и его. Оживление Левина ему искренно нравилось. — На кого ты?
Хотя многое и неправда, что ты говоришь про Вронского, но я не про то говорю. Я говорю тебе прямо, я на твоем месте
поехал бы со мной в Москву и…
Вронский действительно обещал быть у Брянского, в десяти верстах от Петергофа, и привезти ему за лошадей деньги; и он
хотел успеть побывать и там. Но товарищи тотчас же поняли, что он не туда только
едет.
— Я
хотела прийти, но Варенька сказала, что Анна Павловна присылала сказать, что вы не
поедете.
— Как же ты послала сказать княжне, что мы не
поедем? — хрипло прошептал ещё раз живописец ещё сердитее, очевидно раздражаясь ещё более тем, что голос изменяет ему и он не может дать своей речи того выражения, какое бы
хотел.
— Я очень рад, что вы приехали, — сказал он, садясь подле нее, и, очевидно желая сказать что-то, он запнулся. Несколько раз он
хотел начать говорить, но останавливался. Несмотря на то, что, готовясь к этому свиданью, она учила себя презирать и обвинять его, она не знала, что сказать ему, и ей было жалко его. И так молчание продолжалось довольно долго. — Сережа здоров? — сказал он и, не дожидаясь ответа, прибавил: — я не буду обедать дома нынче, и сейчас мне надо
ехать.
Она знала все подробности его жизни. Он
хотел сказать, что не спал всю ночь и заснул, но, глядя на ее взволнованное и счастливое лицо, ему совестно стало. И он сказал, что ему надо было
ехать дать отчет об отъезде принца.
— Тем более, — сказал он, — что я и
хотел просить вашего извинения и тотчас откланяться. Мне завтра надо
ехать.
— В secretaire играете? — сказал старый князь подходя. — Ну,
поедем однако, если ты
хочешь поспеть в театр.
— Что же, окошко открыто…
Поедем сейчас в Тверь! Одна медведица, на берлогу можно итти. Право,
поедем на пятичасовом! А тут как
хотят, — сказал улыбаясь Чириков.
Первая эта их ссора произошла оттого, что Левин
поехал на новый хутор и пробыл полчаса долее, потому что
хотел проехать ближнею дорогой и заблудился. Он
ехал домой, только думая о ней, о ее любви, о своем счастьи, и чем ближе подъезжал, тем больше разгоралась в нем нежность к ней. Он вбежал в комнату с тем же чувством и еще сильнейшим, чем то, с каким он приехал к Щербацким делать предложение. И вдруг его встретило мрачное, никогда не виданное им в ней выражение. Он
хотел поцеловать ее, она оттолкнула его.
— Я ничего не знаю и знать не
хочу, кто там и что. Я знаю, что брат моего мужа умирает и муж
едет к нему, и я
еду с мужем, чтобы…
Ты
хочешь, чтобы я
поехала к ней, принимала бы ее и тем реабилитировала бы ее в обществе; но ты пойми, что я не могу этого сделать.
— Да я не
хочу знать! — почти вскрикнула она. — Не
хочу. Раскаиваюсь я в том, что сделала? Нет, нет и нет. И если б опять то же, сначала, то было бы то же. Для нас, для меня и для вас, важно только одно: любим ли мы друг друга. А других нет соображений. Для чего мы живем здесь врозь и не видимся? Почему я не могу
ехать? Я тебя люблю, и мне всё равно, — сказала она по-русски, с особенным, непонятным ему блеском глаз взглянув на него, — если ты не изменился. Отчего ты не смотришь на меня?
— Я давно
хотела и непременно
поеду, — сказала Долли. — Мне ее жалко, и я знаю ее. Она прекрасная женщина. Я
поеду одна, когда ты уедешь, и никого этим не стесню. И даже лучше без тебя.
— Поедемте, пожалуйста, и я
поеду, — сказала Кити и покраснела. Она
хотела спросить Васеньку из учтивости,
поедет ли он, и не спросила. — Ты куда, Костя? — спросила она с виноватым видом у мужа, когда он решительным шагом проходил мимо нее. Это виноватое выражение подтвердило все его сомнения.
— Почему же ты думаешь, что мне неприятна твоя поездка? Да если бы мне и было это неприятно, то тем более мне неприятно, что ты не берешь моих лошадей, — говорил он. — Ты мне ни разу не сказала, что ты решительно
едешь. А нанимать на деревне, во-первых, неприятно для меня, а главное, они возьмутся, но не довезут. У меня лошади есть. И если ты не
хочешь огорчить меня, то ты возьми моих.
— Я только
хочу сказать, что могут встретиться дела необходимые. Вот теперь мне надо будет
ехать в Москву, по делу дома… Ах, Анна, почему ты так раздражительна? Разве ты не знаешь, что я не могу без тебя жить?
― Ты знаешь, что он не знаком с Анной? ― сказал Степан Аркадьич Вронскому. ― И я непременно
хочу свозить его к ней.
Поедем, Левин!
― Неужели? ― сказал Вронский. ― Она будет очень рада. Я бы сейчас
поехал домой, ― прибавил он, ― но Яшвин меня беспокоит, и я
хочу побыть тут, пока он кончит.
— Да, они
хотели к тебе
ехать. Ну, как тебе понравился Левин? — сказал он, садясь подле нее.
— Анна,
поедем послезавтра, если
хочешь. Я на всё согласен.
Чувствуя, что примирение было полное, Анна с утра оживленно принялась за приготовление к отъезду.
Хотя и не было решено,
едут ли они в понедельник или во вторник, так как оба вчера уступали один другому, Анна деятельно приготавливалась к отъезду, чувствуя себя теперь совершенно равнодушной к тому, что они уедут днем раньше или позже. Она стояла в своей комнате над открытым сундуком, отбирая вещи, когда он, уже одетый, раньше обыкновенного вошел к ней.
— Никогда не спрашивал себя, Анна Аркадьевна, жалко или не жалко. Ведь мое всё состояние тут, — он показал на боковой карман, — и теперь я богатый человек; а нынче
поеду в клуб и, может быть, выйду нищим. Ведь кто со мной садится — тоже
хочет оставить меня без рубашки, а я его. Ну, и мы боремся, и в этом-то удовольствие.
Испуганный тем отчаянным выражением, с которым были сказаны эти слова, он вскочил и
хотел бежать за нею, но, опомнившись, опять сел и, крепко сжав зубы, нахмурился. Эта неприличная, как он находил, угроза чего-то раздражила его. «Я пробовал всё, — подумал он, — остается одно — не обращать внимания», и он стал собираться
ехать в город и опять к матери, от которой надо было получить подпись на доверенности.
Неточные совпадения
Сначала он принял было Антона Антоновича немного сурово, да-с; сердился и говорил, что и в гостинице все нехорошо, и к нему не
поедет, и что он не
хочет сидеть за него в тюрьме; но потом, как узнал невинность Антона Антоновича и как покороче разговорился с ним, тотчас переменил мысли, и, слава богу, все пошло хорошо.
«Это, говорит, молодой человек, чиновник, — да-с, — едущий из Петербурга, а по фамилии, говорит, Иван Александрович Хлестаков-с, а
едет, говорит, в Саратовскую губернию и, говорит, престранно себя аттестует: другую уж неделю живет, из трактира не
едет, забирает все на счет и ни копейки не
хочет платить».
Не доезжая слободки, я повернул направо по ущелью. Вид человека был бы мне тягостен: я
хотел быть один. Бросив поводья и опустив голову на грудь, я
ехал долго, наконец очутился в месте, мне вовсе не знакомом; я повернул коня назад и стал отыскивать дорогу; уж солнце садилось, когда я подъехал к Кисловодску, измученный, на измученной лошади.
В Коби мы расстались с Максимом Максимычем; я
поехал на почтовых, а он, по причине тяжелой поклажи, не мог за мной следовать. Мы не надеялись никогда более встретиться, однако встретились, и, если
хотите, я расскажу: это целая история… Сознайтесь, однако ж, что Максим Максимыч человек, достойный уважения?.. Если вы сознаетесь в этом, то я вполне буду вознагражден за свой, может быть, слишком длинный рассказ.
— Да не позабудьте, Иван Григорьевич, — подхватил Собакевич, — нужно будет свидетелей,
хотя по два с каждой стороны. Пошлите теперь же к прокурору, он человек праздный и, верно, сидит дома, за него все делает стряпчий Золотуха, первейший хапуга в мире. Инспектор врачебной управы, он также человек праздный и, верно, дома, если не
поехал куда-нибудь играть в карты, да еще тут много есть, кто поближе, — Трухачевский, Бегушкин, они все даром бременят землю!