Неточные совпадения
Я старался составить
себе идею о том, что это за работа, глядя, что
делают, но ничего не уразумел:
делали все то же, что вчера, что, вероятно, будут
делать завтра: тянут снасти, поворачивают реи, подбирают паруса.
Этого я не видал: я не проникал в семейства и знаю только понаслышке и по весьма немногим признакам, между прочим по тому, что англичанин, когда хочет познакомиться с вами покороче, оказать особенное внимание, зовет вас к
себе, в свое святилище, обедать: больше уж он
сделать не в состоянии.
Светский человек умеет поставить
себя в такое отношение с вами, как будто забывает о
себе и
делает все для вас, всем жертвует вам, не
делая в самом деле и не жертвуя ничего, напротив, еще курит ваши же сигары, как барон мои.
Что там наверху?» — «Господи! как тепло, хорошо ходить-то по палубе: мы все сапоги сняли», — отвечал он с своим равнодушием, не спрашивая ни
себя, ни меня и никого другого об этом внезапном тепле в январе, не
делая никаких сближений, не задавая
себе задач…
Десерт состоял из апельсинов, варенья, бананов, гранат; еще были тут называемые по-английски кастард-эппльз (custard apples) плоды, похожие видом и на грушу, и на яблоко, с белым мясом, с черными семенами. И эти были неспелые. Хозяева просили нас взять по нескольку плодов с
собой и подержать их дня три-четыре и тогда уже есть. Мы так и
сделали.
«Что ты станешь там
делать?» — «А вон на ту гору охота влезть!» Ступив на берег, мы попали в толпу малайцев, негров и африканцев, как называют
себя белые, родившиеся в Африке.
Англичане, по примеру других своих колоний, освободили черных от рабства, несмотря на то что это повело за
собой вражду голландских фермеров и что земледелие много пострадало тогда, и страдает еще до сих пор, от уменьшения рук. До 30 000 черных невольников обработывали землю, но
сделать их добровольными земледельцами не удалось: они работают только для удовлетворения крайних своих потребностей и затем уже ничего не
делают.
Здесь
делают также карты, то есть дорожные капские экипажи, в каких и мы ехали. Я видел щегольски отделанные, не уступающие городским каретам. Вандик купил
себе новый карт, кажется, за сорок фунтов. Тот, в котором мы ехали, еле-еле держался. Он сам не раз изъявлял опасение, чтоб он не развалился где-нибудь на косогоре. Однако ж он в новом нас не повез.
Нам хотелось поговорить, но переводчика не было дома. У моего товарища был портрет Сейоло, снятый им за несколько дней перед тем посредством фотографии. Он
сделал два снимка: один
себе, а другой так, на случай. Я взял портрет и показал его сначала Сейоло: он посмотрел и громко захохотал, потом передал жене. «Сейоло, Сейоло!» — заговорила она, со смехом указывая на мужа, опять смотрела на портрет и продолжала смеяться. Потом отдала портрет мне. Сейоло взял его и стал пристально рассматривать.
Задача всемирной торговли и состоит в том, чтоб удешевить эти предметы,
сделать доступными везде и всюду те средства и удобства, к которым человек привык у
себя дома.
Но, потянув воздух в
себя, мы глотнули будто горячего пара,
сделали несколько шагов и уже должны были подумать об убежище, куда бы укрыться в настоящую, прохладную тень, а не ту, которая покоилась по одной стороне великолепной улицы.
Заупрямься кто
сделать это, правительство принимает этот труд на
себя; но тогда виновный кроме позора публичной казни подвергается лишению имения, и это падает на его семейство.
Они такой порядок устроили у
себя, что если б и захотели не отказать или вообще
сделать что-нибудь такое, чего не было прежде, даже и хорошее, так не могут, по крайней мере добровольно.
Японцы так хорошо устроили у
себя внутреннее управление, что совет не может
сделать ничего без сиогуна, сиогун без совета и оба вместе без удельных князей. И так система их держится и будет держаться на своих искусственных основаниях до тех пор, пока не помогут им ниспровергнуть ее… американцы или хоть… мы!
Должно быть, и японцы в другое время не сидят точно одурелые или как фигуры воскового кабинета, не
делают таких глупых лиц и не валяются по полу, а обходятся между
собою проще и искреннее, как и мы не таскаем же между
собой везде караул и музыку.
Японцы приезжали от губернатора сказать, что он не может совсем снять лодок в проходе; это вчера, а сегодня, то есть 29-го, объявили, что губернатор желал бы совсем закрыть проезд посредине, а открыть с боков, у берега, отведя по одной лодке. Адмирал приказал сказать, что если это
сделают, так он велит своим шлюпкам отвести насильно лодки, которые осмелятся заставить
собою средний проход к корвету. Переводчики, увидев, что с ними не шутят, тотчас убрались и чаю не пили.
Так японцам не удалось и это крайнее средство, то есть объявление о смерти сиогуна, чтоб заставить адмирала изменить намерение: непременно дождаться ответа. Должно быть, в самом деле японскому глазу больно видеть чужие суда у
себя в гостях! А они, без сомнения, надеялись, что лишь только они
сделают такое важное возражение, адмирал уйдет, они ответ пришлют года через два, конечно отрицательный, и так дело затянется на неопределенный и продолжительный срок.
Я советую вам ехать в дальний вояж без сапог или в тех только, которые будут на ногах; но возьмите с
собой побольше башмаков и ботинок… и то не нужно: везде
сделают вам.
После обеда нас повели в особые галереи играть на бильярде. Хозяин и некоторые гости, узнав, что мы собираемся играть русскую, пятишаровую партию, пришли было посмотреть, что это такое, но как мы с Посьетом в течение получаса не
сделали ни одного шара, то они постояли да и ушли, составив
себе, вероятно, не совсем выгодное понятие о русской партии.
Свиньи, с связанными ногами,
делали отчаянные усилия встать и издавали пронзительный визг; петухи, битком набитые в плетеную корзинку, дрались между
собою, несмотря на тесноту; куры неистово кудахтали.
Мы толкуем, спорим между
собой о том, что будет: верного вывода
сделать нельзя с этим младенческим, отсталым, но лукавым народом.
Японские лодки непременно хотели пристать все вместе с нашими: можете
себе представить, что из этого вышло. Одна лодка становилась поперек другой, и все стеснились так, что если б им поручили не пустить нас на берег, то они лучше бы
сделать не могли того, как
сделали теперь, чтоб пустить.
«Вон, например, у вас заметен недостаток в первых домашних потребностях: окна заклеены бумагой, — говорил адмирал, глядя вокруг
себя, — от этого в комнатах и темно, и холодно; вам привезут стекла, научат, как это
делать.
Адмирал предложил тост: «За успешный ход наших дел!» Кавадзи, после бокала шампанского и трех рюмок наливки, положил голову на стол, пробыл так с минуту, потом отряхнул хмель, как сон от глаз, и быстро спросил: «Когда он будет иметь удовольствие угощать адмирала и нас в последний раз у
себя?» — «Когда угодно, лишь бы это не
сделало ему много хлопот», — отвечено ему.
Я подумал, что мне
делать, да потом наконец решил, что мне не о чем слишком тревожиться: утонуть нельзя, простудиться еще меньше — на заказ не простудишься; завтракать рано, да и после дадут; пусть
себе льет: кто-нибудь да придет же.
Нам подали сигар, и епископ, приветливо и весело, как настоящий француз, начал, после двух-трех вопросов, которые
сделал нам о нашем путешествии, рассказывать о
себе.
Хотел ли он подарка
себе или кому другому — не похоже, кажется; но он говорил о злоупотреблениях да тут же кстати и о строгости. Между прочим, смысл одной фразы был тот, что официально, обыкновенным путем, через начальство, трудно
сделать что-нибудь, что надо «просто прийти», так все и получишь за ту же самую цену. «Je vous parle franchement, vous comprenez?» — заключил он.
Мы пока кончили водяное странствие. Сегодня
сделали последнюю станцию. Я опять целый день любовался на трех станциях природной каменной набережной из плитняка. Ежели б такая была в Петербурге или в другой столице, искусству нечего было бы прибавлять, разве чугунную решетку. Река, разливаясь, оставляет по
себе след, кладя слоями легкие заметки. Особенно хороши эти заметки на глинистом берегу. Глина крепка, и слои — как ступени: издали весь берег похож на деревянную лестницу.
— Я шью и
себе и семье платье, и даже обутки (обувь)
делаю».
От нечего
делать я развлекал
себя мыслью, что увижу наконец, после двухлетних странствий, первый русский, хотя и провинциальный, город. Но и то не совсем русский, хотя в нем и русские храмы, русские домы, русские чиновники и купцы, но зато как голо все! Где это видано на Руси, чтоб не было ни одного садика и палисадника, чтоб зелень, если не яблонь и груш, так хоть берез и акаций, не осеняла домов и заборов? А этот узкоглазый, плосконосый народ разве русский? Когда я ехал по дороге к городу, мне
Если хотите
сделать ее настоящей поварней, то привезите с
собой повара, да кстати уж и провизии, а иногда и дров, где лесу нет; не забудьте взять и огня: попросить не у кого, соседей нет кругом; прямо на тысячу или больше верст пустыня, направо другая, налево третья и т. д.
Чиновник был послан, сколько я мог узнать, чтоб сблизить их. «Как же вы
сделали?» — спросил я его. «Лаской и подарками, — сказал он, — я с трудом зазвал их старшин на русскую сторону, к
себе в юрту, угостил чаем, уверил, что им опасаться нечего, и после того многие семейства перекочевали на русскую сторону».
А отец Аввакум — расчихался, рассморкался и — плюнул. Я помню взгляд изумления вахтенного офицера, брошенный на него, потом на меня. Он
сделал такое же усилие над
собой, чтоб воздержаться от какого-нибудь замечания, как я — от смеха. «Как жаль, что он — не матрос!» — шепнул он мне потом, когда отец Аввакум отвернулся. Долго помнил эту минуту офицер, а я долго веселился ею.
Решились искать помощи в самих
себе — и для этого, ни больше ни меньше, положил адмирал построить судно собственными руками с помощью, конечно, японских услуг, особенно по снабжению всем необходимым материалом: деревом, железом и проч. Плотники, столяры, кузнецы были свои: в команду всегда выбираются люди, знающие все необходимые в корабельном деле мастерства. Так и
сделали. Через четыре месяца уже готова была шкуна, названная в память бухты, приютившей разбившихся плавателей, «Хеда».