Неточные совпадения
Степан Аркадьич ничего не ответил и только в зеркало взглянул на Матвея; во взгляде, которым они встретились в зеркале, видно было,
как они понимают друг друга. Взгляд Степана Аркадьича
как будто спрашивал: «это зачем ты говоришь?
разве ты не знаешь?»
— Я помню про детей и поэтому всё в мире сделала бы, чтобы спасти их; но я сама не знаю, чем я спасу их: тем ли, что увезу от отца, или тем, что оставлю с развратным отцом, — да, с развратным отцом… Ну, скажите, после того… что было,
разве возможно нам жить вместе?
Разве это возможно? Скажите же,
разве это возможно? — повторяла она, возвышая голос. — После того
как мой муж, отец моих детей, входит в любовную связь с гувернанткой своих детей…
—
Разве вы не знаете, что вы для меня вся жизнь; но спокойствия я не знаю и не могу вам дать. Всего себя, любовь… да. Я не могу думать о вас и о себе отдельно. Вы и я для меня одно. И я не вижу впереди возможности спокойствия ни для себя, ни для вас. Я вижу возможность отчаяния, несчастия… или я вижу возможность счастья,
какого счастья!..
Разве оно не возможно? — прибавил он одними губами; но она слышала.
— Но
как, Алексей, научи меня,
как? — сказала она с грустною насмешкой над безвыходностью своего положения. —
Разве есть выход из такого положения?
Разве я не жена своего мужа?
— Да, у Михаила Петровича идет, а спросите-ка
как? Это
разве рациональное хозяйство? — сказал помещик, очевидно щеголяя словом «рациональное».
— Ну,
какое ваше дело! Мало вы
разве и так мужиков наградили! И то говорят: ваш барин от царя за то милость получит. И чудно: что вам о мужиках заботиться?
― Только не он.
Разве я не знаю его, эту ложь, которою он весь пропитан?..
Разве можно, чувствуя что-нибудь, жить,
как он живет со мной? Он ничего не понимает, не чувствует.
Разве может человек, который что-нибудь чувствует, жить с своею преступною женой в одном доме?
Разве можно говорить с ней? Говорить ей ты?
— Но он видит это и знает. И
разве ты думаешь, что он не менее тебя тяготится этим? Ты мучишься, он мучится, и что же может выйти из этого? Тогда
как развод развязывает всё, — не без усилия высказал Степан Аркадьич главную мысль и значительно посмотрел на нее.
Он не мог никак понять,
как могла она в эту минуту свиданья думать и помнить о сыне, о разводе.
Разве не всё равно было?
— Если вы спрашиваете моего совета, — сказала она, помолившись и открывая лицо, — то я не советую вам делать этого.
Разве я не вижу,
как вы страдаете,
как это раскрыло ваши раны? Но, положим, вы,
как всегда, забываете о себе. Но к чему же это может повести? К новым страданиям с вашей стороны, к мучениям для ребенка? Если в ней осталось что-нибудь человеческое, она сама не должна желать этого. Нет, я не колеблясь не советую, и, если вы разрешаете мне, я напишу к ней.
—
Как?
Разве это унизит его?
— Да, но
каким трудом?
Разве это труд, чтобы добыть концессию и перепродать?
—
Разве я не вижу,
как ты себя поставил с женою? Я слышал,
как у вас вопрос первой важности — поедешь ли ты или нет на два дня на охоту. Всё это хорошо
как идиллия, но на целую жизнь этого не хватит. Мужчина должен быть независим, у него есть свои мужские интересы. Мужчина должен быть мужествен, — сказал Облонский, отворяя ворота.
— Было, — сказала она дрожащим голосом. — Но, Костя, ты не видишь
разве, что не я виновата? Я с утра хотела такой тон взять, но эти люди… Зачем он приехал?
Как мы счастливы были! — говорила она, задыхаясь от рыданий, которые поднимали всё ее пополневшее тело.
— Да, да, — отвернувшись и глядя в открытое окно, сказала Анна. — Но я не была виновата. И кто виноват? Что такое виноват?
Разве могло быть иначе? Ну,
как ты думаешь? Могло ли быть, чтобы ты не была жена Стивы?
Никогда еще не проходило дня в ссоре. Нынче это было в первый раз. И это была не ссора. Это было очевидное признание в совершенном охлаждении.
Разве можно было взглянуть на нее так,
как он взглянул, когда входил в комнату за аттестатом? Посмотреть на нее, видеть, что сердце ее разрывается от отчаяния, и пройти молча с этим равнодушно-спокойным лицом? Он не то что охладел к ней, но он ненавидел ее, потому что любил другую женщину, — это было ясно.
Разве я не могу жить без него?» И, не отвечая на вопрос,
как она будет жить без него, она стала читать вывески.
— Митюхе (так презрительно назвал мужик дворника), Константин Дмитрич,
как не выручить! Этот нажмет, да свое выберет. Он хрестьянина не пожалеет. А дядя Фоканыч (так он звал старика Платона)
разве станет драть шкуру с человека? Где в долг, где и спустит. Ан и не доберет. Тоже человеком.
«И
разве не то же делают все теории философские, путем мысли странным, несвойственным человеку, приводя его к знанию того, что он давно знает и так верно знает, что без того и жить бы не мог?
Разве не видно ясно в развитии теории каждого философа, что он вперед знает так же несомненно,
как и мужик Федор, и ничуть не яснее его главный смысл жизни и только сомнительным умственным путем хочет вернуться к тому, что всем известно?»
Лежа на спине, он смотрел теперь на высокое, безоблачное небо. «
Разве я не знаю, что это — бесконечное пространство, и что оно не круглый свод? Но
как бы я ни щурился и ни напрягал свое зрение, я не могу видеть его не круглым и не ограниченным, и, несмотря на свое знание о бесконечном пространстве, я несомненно прав, когда я вижу твердый голубой свод, я более прав, чем когда я напрягаюсь видеть дальше его».
Даже, бывало, в праздничные дни, дни всеобщего жалованья и угощения хлебом-солью, гречишными пирогами и зеленым вином, по старинному русскому обычаю, — даже и в эти дни Степушка не являлся к выставленным столам и бочкам, не кланялся, не подходил к барской руке, не выпивал духом стакана под господским взглядом и за господское здоровье, стакана, наполненного жирною рукою приказчика;
разве какая добрая душа, проходя мимо, уделит бедняге недоеденный кусок пирога.