Неточные совпадения
Слыхал он, что женщины часто любят некрасивых, простых людей, но
не верил этому, потому что судил по
себе, так как сам он мог любить только красивых, таинственных и особенных женщин.
Вронский ничего и никого
не видал. Он чувствовал
себя царем,
не потому, чтоб он
верил, что произвел впечатление на Анну, — он еще
не верил этому, — но потому, что впечатление, которое она произвела на него, давало ему счастье и гордость.
Первое время Анна искренно
верила, что она недовольна им за то, что он позволяет
себе преследовать ее; но скоро по возвращении своем из Москвы, приехав на вечер, где она думала встретить его, a его
не было, она по овладевшей ею грусти ясно поняла, что она обманывала
себя, что это преследование
не только
не неприятно ей, но что оно составляет весь интерес ее жизни.
— Анна, ради Бога
не говори так, — сказал он кротко. — Может быть, я ошибаюсь, но
поверь, что то, что я говорю, я говорю столько же за
себя, как и за тебя. Я муж твой и люблю тебя.
После страшной боли и ощущения чего-то огромного, больше самой головы, вытягиваемого из челюсти, больной вдруг,
не веря еще своему счастию, чувствует, что
не существует более того, что так долго отравляло его жизнь, приковывало к
себе всё внимание, и что он опять может жить, думать и интересоваться
не одним своим зубом.
Исполнение плана Левина представляло много трудностей; но он бился, сколько было сил, и достиг хотя и
не того, чего он желал, но того, что он мог,
не обманывая
себя,
верить, что дело это стоит работы. Одна из главных трудностей была та, что хозяйство уже шло, что нельзя было остановить всё и начать всё сначала, а надо было на ходу перелаживать машину.
— Я
не верю,
не верю,
не могу
верить этому! — сжимая пред
собой свои костлявые руки, с энергичным жестом проговорила Долли. Она быстро встала и положила свою руку на рукав Алексея Александровича. — Нам помешают здесь. Пойдемте сюда, пожалуйста.
Чувство это было так неожиданно и странно, что Степан Аркадьич
не поверил, что это был голос совести, говоривший ему, что дурно то, что он был намерен делать. Степан Аркадьич сделал над
собой усилие и поборол нашедшую на него робость.
Левин сказал жене, что он
верит, что она желала ехать, только чтобы быть полезною, согласился, что присутствие Марьи Николаевны при брате
не представляет ничего неприличного; но в глубине души он ехал недовольный ею и
собой.
Он был недоволен ею за то, что она
не могла взять на
себя отпустить его, когда это было нужно (и как странно ему было думать, что он, так недавно еще
не смевший
верить тому счастью, что она может полюбить его, теперь чувствовал
себя несчастным оттого, что она слишком любит его!), и недоволен
собой за то, что
не выдержал характера.
Он чувствовал
себя невиноватым за то, что
не выучил урока; но как бы он ни старался, он решительно
не мог этого сделать: покуда учитель толковал ему, он
верил и как будто понимал, но, как только он оставался один, он решительно
не мог вспомнить и понять, что коротенькое и такое понятное слово «вдруг» есть обстоятельство образа действия.
Васенька Весловский, ее муж и даже Свияжский и много людей, которых она знала, никогда
не думали об этом и
верили на слово тому, что всякий порядочный хозяин желает дать почувствовать своим гостям, именно, что всё, что так хорошо у него устроено,
не стоило ему, хозяину, никакого труда, а сделалось само
собой.
— Ну, ты
не поверишь, я так от этого отвык, что это-то мне и совестно. Как это? Пришел чужой человек, сел, посидел безо всякого дела, им помешал,
себя расстроил и ушел.
— Господи, помилуй! прости, помоги! — твердил он как-то вдруг неожиданно пришедшие на уста ему слова. И он, неверующий человек, повторял эти слова
не одними устами. Теперь, в эту минуту, он знал, что все
не только сомнения его, но та невозможность по разуму
верить, которую он знал в
себе, нисколько
не мешают ему обращаться к Богу. Всё это теперь, как прах, слетело с его души. К кому же ему было обращаться, как
не к Тому, в Чьих руках он чувствовал
себя, свою душу и свою любовь?
— Мы здесь
не умеем жить, — говорил Петр Облонский. —
Поверишь ли, я провел лето в Бадене; ну, право, я чувствовал
себя совсем молодым человеком. Увижу женщину молоденькую, и мысли… Пообедаешь, выпьешь слегка — сила, бодрость. Приехал в Россию, — надо было к жене да еще в деревню, — ну,
не поверишь, через две недели надел халат, перестал одеваться к обеду. Какое о молоденьких думать! Совсем стал старик. Только душу спасать остается. Поехал в Париж — опять справился.
Она вечером слышала остановившийся стук его коляски, его звонок, его шаги и разговор с девушкой: он
поверил тому, что ему сказали,
не хотел больше ничего узнавать и пошел к
себе. Стало быть, всё было кончено.
Она знала, что̀ мучало ее мужа. Это было его неверие. Несмотря на то, что, если бы у нее спросили, полагает ли она, что в будущей жизни он, если
не поверит, будет погублен, она бы должна была согласиться, что он будет погублен, — его неверие
не делало ее несчастья; и она, признававшая то, что для неверующего
не может быть спасения, и любя более всего на свете душу своего мужа, с улыбкой думала о его неверии и говорила сама
себе, что он смешной.
И Левина поразило то спокойное, унылое недоверие, с которым дети слушали эти слова матери. Они только были огорчены тем, что прекращена их занимательная игра, и
не верили ни слову из того, что говорила мать. Они и
не могли
верить, потому что
не могли
себе представить всего объема того, чем они пользуются, и потому
не могли представить
себе, что то, что они разрушают, есть то самое, чем они живут.
Неточные совпадения
Стародум.
Поверь мне, всякий найдет в
себе довольно сил, чтоб быть добродетельну. Надобно захотеть решительно, а там всего будет легче
не делать того, за что б совесть угрызала.
Стародум. Благодарение Богу, что человечество найти защиту может!
Поверь мне, друг мой, где государь мыслит, где знает он, в чем его истинная слава, там человечеству
не могут
не возвращаться его права. Там все скоро ощутят, что каждый должен искать своего счастья и выгод в том одном, что законно… и что угнетать рабством
себе подобных беззаконно.
Стародум. Тут
не самолюбие, а, так называть, себялюбие. Тут
себя любят отменно; о
себе одном пекутся; об одном настоящем часе суетятся. Ты
не поверишь. Я видел тут множество людей, которым во все случаи их жизни ни разу на мысль
не приходили ни предки, ни потомки.
Простаков. По крайней мере я люблю его, как надлежит родителю, то-то умное дитя, то-то разумное, забавник, затейник; иногда я от него вне
себя и от радости сам истинно
не верю, что он мой сын.
Но словам этим
не поверили и решили: сечь аманатов до тех пор, пока
не укажут, где слобода. Но странное дело! Чем больше секли, тем слабее становилась уверенность отыскать желанную слободу! Это было до того неожиданно, что Бородавкин растерзал на
себе мундир и, подняв правую руку к небесам, погрозил пальцем и сказал: